называет. - Механизмы не сумеют так надежно вас защитить, как я.
- Постараемся не попадать в опасность, Мизар. Лусин, ты говорил с
Трубом и Гигом?
- Скафандры, - сказал со вздохом Лусин. - Не нравятся. Оскорблены.
Оба.
- А твой скафандр, Лусин?
- Отличный. Вторая кожа.
- С ангелом и невидимкой поговорю я. А если мои уговоры не
подействуют, пусть и они остаются.
Сбор поисковиков был назначен на причальной площадке. Там же каждый
выбирал скафандр по себе. Мой скафандр был так впору, будто я влез не в
одежду, а в новое тело. Голова вертелась свободно, волосы то вздымались
змеями, то опадали в зависимости от настроения, по желанию превращались в
хватательное орудие - я с удовольствием почувствовал себя сорокаруким, -
ноги тоже слушались приказа. Я припустил было по причальной площадке,
чтобы размять их, и чуть не врезался в стенку - таким быстрым вышел бег.
Как Лусин предупреждал, Труб и Гиг категорически отказались от скафандров.
- Ангелы презирают пауков! - надменно изрек Труб и скрестил на груди
поредевшие крылья. - Боевой ангел не уподобится презренному насекомому.
Еще меньше был способен изменить мундиру бравый невидимка.
На подлете Арания казалась сплошным океаном, темным, сверкающим, как
ртуть, - царство жидкости, лишь немногим уступающее ртути по плотности:
образцы ее мы везем с собой. По поверхности океана скользили мерцающие
тела. Оан посоветовал держаться подальше от него: и сам он хищник и все
его обитатели хищники. Океан непрерывно наступает на сушу, обрушивает и
растворяет ее. Если бы он не устилал свое дно осадками, недоступными даже
для его агрессии, Арания давно была бы растворена. Во время электрических
бурь океан обильно выбрасывает свои осадки на еще не растворенную сушу и
тем укрепляет ее. Морские хищники тоже из растворителей - обволакивают и
высасывают жертву.
- Ваши скафандры из веществ, не знакомых на Арании, вам, я почти
уверен, не грозит нападение морских хищников, - осторожно утешил нас Оан,
после того как основательно напугал.
Мы выбрали для высадки ночную сторону. Оан вышел наружу первый и
позвал нас.
Кругом была тьма, очень непохожая на наше простое отсутствие света. В
стороне сумрачно поблескивал океан. Почва тускло светилась, каждый камешек
мерцал. Небольшой лесок фиолетово фосфоресцировал - от него тянуло
холодком, деревья здесь не так освежают, как охлаждают воздух,
подогреваемый внутренним теплом планеты. Повсюду вспыхивали голубоватые
искорки, а когда мы переставляли ноги, сухо потрескивали оранжевые
разряды. Все здесь напоено электричеством: земля, воздух, растения,
жидкость океана. Все сумрачно светится: фосфоресцирует, люминесцирует,
мерцает, переливается, тускло сияет - неизвестно для чего, неизвестно
почему. И мы тоже засветились, едва вышли. Ромеро потом шутил, что сияние
определялось не конструкцией скафандра, а служебным рангом его хозяина: я
светился повелительно-сине, Лусин - умилительно-желто, Орлан и Граций -
благожелательно-оранжево, Ирина и Мэри - испуганно-фиолетово, Ромеро -
осторожно-зеленовато, а сам Оан - угрожающе-багрово.
Одно небо не светилось. В небе была настоящая тьма. И редкие звезды,
пробиваясь сквозь пыльную завесу красноватыми ореоликами, не нарушали, а
лишь подчеркивали глухую его черноту.
Оан начал осторожное движение в чащу мерцающих деревьев, мы
переползали за ним. Надо было складывать ноги под себя и красться, ступая
одними верхними суставами. Без такого пластунства по-паучьи мы не сумели
бы медленно передвигаться, любой перебор выпрямленными ногами резво уносил
вперед.
В леске Оан остановился. Я полз вторым.
- Эли, - просигналил он мысленно, - я чую разряды Иао, отвергателя,
он сегодня на дежурстве обережения. Оберегатели предупреждают, когда к
нашим пещерам подкрадывается шайка ускорителей. Я скажу Иао, что вы
отвергатели с другой стороны планеты, там мы тоже ведем пропаганду. Вы
будете новым отрядом ваших сторонников.
Встреча с Иао произошла минуты через три.
Впереди мелькнула лиловая тень, мелькнула и скрылась. Я условился с
Оаном еще на "Козероге", что он будет транслировать нам свои разговоры с
аранами. В моем мозгу раздался резкий, захлебывающийся голос - Оан
воспроизвел даже интонации собрата:
- Остановись, крадущийся! Назови себя. Назови меня.
- Я Оан, а ты Иао, - услышали мы ответ Оана.
- Я Иао, ты прав, Оан. Я рад, что ты не погиб. Высветись, чтобы я мог
тебя увидеть. Да, ты Оан, великий Оан, близкий друг великого Оора. Где
твои товарищи, Оан? Твои великие братья по бегству в иновремя, Оан?
- Они погибли, Иао. Я доложу об этом Оору и обществу. Теперь пропусти
меня.
- Ты не один? Что бы это значило, Оан?
- Со мной друзья с другой стороны планеты. Я привел их, чтобы они
удостоились проповеди Оора. Они жаждут схватиться с ускорителями.
- Они удостоятся проповеди, Оан. Мы дадим им возможность схватиться с
мерзкими ускорителями, Оан, мы дадим им такую возможность! Пусть они
высветятся. Бравый народ, Оан, ты хорошо сделал, что привел их. Завтра они
смогут выказать делом свое рвение.
- Что-нибудь важное?
- Ускорители снова хватали всех, кто попадался в часы Темных Солнц.
Самосожжение назначено на завтра, на закате Трех Пыльных Солнц. Мы будем
отбивать несчастных. Радуюсь за тебя и друзей. Вы услышите проповедь Оора,
величайшего из великих. Иди смелей. За моей спиной ускорители вам не
попадутся.
Оан убыстрил движение, но не слишком. Мы немного приподняли туловища,
но не разогнули полностью ноги, по-прежнему двигались во тьме, озаренной
лишь фосфоресцированием деревьев, люминесцированием почвы да призрачным
сиянием наших тел. Ромеро в восторге прошептал, что мы похожи на древних
земных заговорщиков, крадущихся на тайное сборище. Сомневаюсь, чтобы ему
понравилась тогдашняя жизнь, очутись он реально среди наших предков, но
все, напоминающее старину, порождает в нем ликование.
Вскоре мы проникли в обширную пещеру, озаренную сиянием стен. На полу
копошились араны. Их было так много, они так плотно прилегали друг к
другу, что создавалось впечатление, будто в пещере одно громадное,
мерцающее, шевелящееся тело. И мы втиснулись в это тело, стали частью его,
шевелились вместе со всеми, как одно целое - разом наклонялись то вправо,
то влево, разом то приподнимались, выпрямляя полусогнутые ноги, то снова
приседали. Никто не обратил на нас внимания, никого мы не заинтересовали,
мы были такие же, как все, - пульсировали общим для всех движением.
- Оор! - произнес Оан очень ясно. Никто не обернулся, слова Оана
донеслись только до нас.
В центре пещеры один из паукообразных упал на спину и вытянул вверх
ноги. А на двенадцатиногий пьедестал взобрался другой аран, опер свои
выпрямленные ноги в живые колонны, задергался и замерцал. Он накалялся и
погасал, раздувался и опадал. Он держал речь - слова ее, переводимые
Оаном, отчетливо звучали в нашем мозгу. Это был Оор, Верховный отвергатель
конца.
- Ужасно, Эли, они осуждают гибель, потому что восславляют
прозябание. Против восторга конца они обращают ликование от тягот! - в
недоумении прошептал Лусин, конечно мысленно, обычной речью он не произнес
бы такой складной фразы и за месяц.
- Паукообразный космический Экклезиаст, этот Верховный отвергатель
конца, - поддержал его Ромеро. Павел не мог не щегольнуть непонятным
словечком "Экклезиаст" из любимого архива древностей.
Вначале Оор призывал к спасению тех, кто должен завтра погибнуть, и с
ненавистью нападал на ускорителей. Ускорители - мятежники. Они
ненавистники - себя, и жизни, и всего мира. В них - зерно уничтожения,
вырастающее в ядовитый плод гибели.
Потом Верховный отвергатель конца пропел гимн существованию на
планете. Я не силен в философии, но согласен с Лусином, что мироощущение
отвергателей исчерпывается восторгом прозябания. Существование во имя
существования - такова эта философия.
- Ах, радуйтесь пыли, упивайтесь мраком! - вещал со своего
двенадцатиногого подергивающегося амвона Верховный отвергатель конца. -
Ибо восхитительна удушающая пыль! Ибо вдохновенна глухая тьма! Не ищи
благ, вечные блага отупляют обоняние, и вкус, и зрение. Стремись к
недостаткам, вечные недостатки безмерно обостряют сладость любого блага!
Тьма, окружающая тебя, порождает наслаждение искоркой света. Ты создан для
существования. Существуй, существуй. И пусть густеет мрак и плотнеет пыль!
Вдохновенна, великолепна, божественна тягота! Прекрасна, прекрасна борьба
за существование, так существуй во имя борьбы за существование. Чем уже
возможности, чем губительней окружающее, тем сладостней час, минута,
секунда бытия! Чем меньше поводов наслаждаться, тем острей наслаждение по
всякому поводу. Ах, уйти во мрак, ликуя, что способен ощущать мрак! Ах,
задыхаться от пыли, мучительно жаждать чистого воздуха - и наслаждаться,
что способен так страстно жаждать! Бежать, бежать от мстительных молний
яростной Матери-Накопительницы. Бежать от хищных тварей океана и ликовать,
что способен бежать, что не станешь, не станешь, не станешь фокусом
электрического разряда, добычей хищника! И, почуяв зловоние, ликуй, что
отличаешь дурной аромат от хорошего. Окунись в зловоние, окунись, в
отвратительности его откроешь способность радоваться доброму запаху, без
зловония нет сладости благовония. О, как прекрасны тяготы и страхи, муки и
лишения! Они неизбывности существования, они самоусилители утверждения!
Славьте тяготы! Наслаждайтесь мукой! Осуществляйте высочайшее в себе -
способность всеполно унизиться. Так низко припасть, чтобы Жестокие боги не
видели, не ощущали, не знали тебя! Гордись своим бытием, оно - наперекор
всему. Самое высшее в жизни - жить! Самое святое в существовании -
существовать. Так существуй! Живи, живи! В борьбе со всем, против всего. О
Мать-Накопительница молний, рази! Мы устоим! Мы устоим!
- Какая страшная философия, Эли! - снова прошептал Лусин.
- Он говорит не то, что ты рассказывал об отвергателях конца, -
обратился я мыслью к Оану.
Он ответил мне из мозга в мозг:
- Верховный отвергатель убеждает не жаждать конца. Это только одна из
наших задач. Другая - найти разумный выход из нынешней безысходности.
Заметь, что Оор нигде не утверждает, что ликование прозябанием должно
длиться вечно. Но для нынешнего поколения оно неизбежно. Освобождение
может прийти только для наших потомков.
Объяснение было не из ясных, но я не стал требовать уточнений. В
пещере разыгралась новая сцена. Длинная речь Оора шла под рев и клекот,
судорожные дергания тел, судорожные всплески сияния, ошалелое размахивание
руковолосами. А после речи, закончившейся все тем же истерическим воплем
"Существовать! Существовать!", Оор возгласил:
- Сейчас, о братья низкие из нижайших, приступим к обращению в
праведники пленного ускорителя, жалкого и преступного самосожженца!
В пещере снова заметалось лихорадочное сияние, тысячи голосов
проклекотали, провизжали, провыли:
- Вознести на позорную высоту! Унизить возвышением! Наказать!
Наказать!
Над толпой шаром взлетел один из аранов. От страха он сложил все ноги
и плотно прижал руковолосы к голове. Его вытолкнули из толпы в углу и
стали проворно перебрасывать на середину. Около Оора опрокинулся на спину
второй аран, образовав еще один двенадцатиногий постамент. Пленника
вознесли рядом с Оором. Пленник судорожно пульсировал сиянием и объемом -
тело то погасало, что разгоралось, то раздувалось, то опадало. При