самодовольного насеста. Наш Лунный город, наш прекрасный город, всего лишь
еще один образчик культуры банту неясного происхождения, и мы ничего не
можем с этим сделать. Мы никогда не узнаем, что произошло с большими
стенами и башнями, никогда не узнаем, где погребен наш белый царь.
Я предполагал закончить раскопки первого августа, и последние недели
июля мы занимались приборкой, оставляя фундаменты открытыми для тех, кто,
может быть, придет за нами, с любовью упаковывая наши сокровища, делая
последние записи в грудах блокнотов, печатая длинные листы каталогов и
занимаясь сотнями других мелких дел.
Полевые исследования завершились, но нас ожидали многие месяцы
работы, предстояло описать и соотнести друг с другом все нами найденное,
поместить каждый факт на его место, сравнить со свидетельствами,
найденными другими в других раскопках, а в конце будет подведение итогов и
книга. Месяцы назад я надеялся, что эту книгу можно будет назвать
"Финикийцы в Южной Африке". Теперь придется поискать другое название.
Прилетела Дакота, чтобы забрать первую партию ящиков, вместе с ней
улетели Питер и Хитзер Уилкоксы. Они еще сумеют провести два-три месяца в
Европе, но мне было жаль провожать их, мы очень хорошо работали вместе.
Этим вечером со мной по радио разговаривал Лорен.
- Мы наконец связались с Кусто, Бен. Он в Тихом океане, но моя
контора в Сан-Франциско установила с ним связь. Он считает, что может нам
помочь, но только в следующем году. Все следующие восемь месяцев у него
расписаны.
Для меня это была последняя зацепка, чтобы оставаться в Лунном
городе, и я начал упаковывать свои личные бумаги. Салли предложила мне
свою помощь. Мы работали допоздна, сортируя тысячи фотографий. Время от
времени останавливались и рассматривали какую-нибудь фотографию, смеясь и
вспоминая добрые времена, которые провели здесь.
Наконец мы приступили к фотографиям белого царя.
- Мой прекрасный загадочный царь, - вздохнула Салли. - Не можешь ли
ты что-нибудь сказать нам? Откуда ты пришел? Кого любил? В каких битвах
нес свой боевой щит, и кто плакал над твоими ранами, когда тебя уносили
домой с поля битвы?
Мы медленно просматривали груду фотографий. Я делал их со всех
возможных углов, при всех разновидностях освещения, проявления и техники
печати.
Я обратил внимание на деталь одной из фотографий. Вероятно,
подсознательно я ждал этого момента. Смотрел на нее, как будто вижу
впервые. Что-то шевельнулось внутри, как пойманная птица, электрический
ток пробежал по рукам.
- Сал, - сказал я и замолк.
- Что, Бен? - Она уловила сдерживаемое возбуждение в моем голосе.
- Свет! - сказал я. - Помнишь, как мы увидели город при луне? Угол
света и его количество.
Она смотрела на фотографию. След был слабее, чем на фотографии
Лорена, но он все же был, этот крест, перечеркивавший мертвенно-белое
лицо.
- Что это? - удивилась Салли, поворачивая фотографию в руках, чтобы
уловить свет.
Я достал из ящика фонарь и протянул ей. "Возьмите это и идите за
мной, Ватсон".
- Похоже, мы всегда лучшую работу выполняем по ночам, - начала Салли,
потом поняла, что сказала. - Я не это имела в виду! - предупредила она
возможные непристойные комментарии.
Пещера была тиха, как древняя могила, наши шаги гулко звучали на
камнях, когда мы огибали бассейн и подошли к портрету белого царя. Лучи
наших фонарей плясали на нем, а он смотрел на нас, величественный и
отчужденный.
- На его лице ничего не видно, - сказала Салли, и в голосе ее
слышалось разочарование.
- Подожди. - Я достал из кармана носовой платок. Сложив его
вчертверо, я прикрыл свой фонарь. Яркий луч сменился рассеяным светом
сквозь ткань. Я взобрался на деревянную раму, оставшуюся от работ.
- Выключи свой, - приказал я Салли и в полутьме приблизился к
изображению лица и стал осматривать его при рассеянном свете.
Щеки белые, безупречные. Медленно я передвигал свет, поднимая,
опуская фонарь, двигая его кругами вокруг головы царя.
- Есть! - воскликнули мы одновременно, когда на лице появилось слабое
отражение креста. Я укрепил фонарь в нужном положении и стал рассматривать
крест.
- Это тень, Сал, - сказал я. - Под краской какая-то неровность.
Канавка или вернее две канавки, пересекающиеся под прямым углом, образуя
крест.
- Трещины в скале? - спросила Салли.
- Может быть, - сказал я. - Но они слишком прямые, угол слишком
првильный, чтобы быть естественным.
Я снял платок с фонаря и повернулся к Салли.
- Сал, нет ли у тебя куска шелка?
- Шелка? - Она удивилась, но быстро пришла в себя. - Мой шарф. - Она
коснулась пальцами горла.
- Дай, пожалуйста.
- А что ты с ним собираешься делать? - спросила она, прикрывая рукой
красивую полоску материи, высовывавшуюся из-под блузы. - Это подлинный
Карден. Стоил мне целого состояния.
- Я его не испорчу, - пообещал я.
- Купишь мне новый, если испортишь, - предупредила она, отстегивая
шарф и протягивая его мне.
- Посвети, - попросил я, и она направила луч фонаря на царя. Я
расстелил шарф на голове царя, придерживая его пальцами левой руки.
- Что ты делаешь?
- Когда покупаешь подержанный автомобиль и хочешь убедиться, что он
не был в аварии, так можно почувствовать вмятины, не видные глазу.
Кончиками пальцев правой руки я начал прощупывать поверхность рисунка
под шарфом. Ткань позволяла пальцам легко скользить по поверхности скалы,
чувствительность пальцев при этом как бы усилилась. Я нашел небольшую
канавку, прошел по ней до пересечения, двинулся вниз по южной оси к
следующему пересечению, потом на восток, на север, назад к тому месту, с
которого начал. Пальцы мои проследили правильный продолговатый
прямоугольник размером примерно девять на шесть дюймов.
- Ты что-нибудь чувствуешь? - Салли не могла сдержать своего
нетерпения. Я не отвечал, потому что сердце билось у меня во рту, а пальцы
продолжали двигаться по поверхности рисунка вниз, почти до уровня пола,
потом снова вверх.
- Бен! Да скажи же! Что это?
- Поджоди! - Сердце колотилось, как крылья вспугнутого фазана, концы
пальцев дрожали от возбуждения.
- Не стану ждать, черт тебя возьми! - крикнула она. - Скажи
немедленно!
Я спрыгнул в рамы и схватил ее за руку. "Пошли".
- Куда мы идем? - спросила она, когда я потащил ее по пещере.
- За фотоаппаратом.
- Чего ради?
- Сделаем несколько снимков.
В маленькм холодильнике, где я хранил свои пленки, лежали две катушки
эктахрома кодак для аэрофотосъемок типа 8443. Эти пленки предназначены для
съемки в инфракрасных лучах. Я их заказал для экспериментов с основаниями
стен, но результаты оказались обескураживающими. Слишком много слоев, к
тому же растительность своим теплом не давала увидеть основания.
Я зарядил свой роллефлекс инфракрасной пленкой, взял фильтр кодак 12.
Салли все время приставала ко мне, но я отвечал только:
- Подожди, увидишь!
Взял две лампы-вспышки, и мы уже в полночь вернулись в пещеру.
Я использовал прямой свет, включив вспышки в розетку электрического
насоса у бассейна. Укрепил роллефлекс на треножнике и сделал двадцать
снимков с разной экспозицией и размером объектива.
К этому времени Салли готова была взорваться от любопытства, и я
смилостивился над нею.
- Такую технику используют при фотографировании картин, чтобы
обнаружить подпись и детали, скрытые позднейшими пластами краски; для
фотографий сквозь облачный слой, для фотографирования морских течений,
вообще всего, что невидимо для человческого глаза.
- Похоже на волшебство.
- Так и есть, - ответил я, продолжая щелкать. - Фильтр задерживает
все, кроме инфракрасных лучей, а пленка чувствительна к ним. Она
улавливает разницу в температуре объекта и отражает это разными цветами.
Мне пришлось еще с час работать в фотолаборатории, прежде чем я смог
показать изображение на экране проектора. Все цвета изменились, стали
чуждыми и сверхъестественными. Лицо царя стало ярко-желтым, борода
пурпурной. Виднелись многочисленные пятна, которых мы никогда не замечали
раньше. Это неровности поверхности, включения посторонних материалов в
краску, колонии лишайников и прочие искажения. Они светились, как
чужеземные драгоценности.
Но я их едва заметил. Все мое внимание привлекла, заставив бешено
биться пульс, решетка из правильных продолговатых прямоугольников,
покрывавшая весь рисунок. Эффект неправильной шахматной доски, прямые
линии светились бледно-голубым светом.
- Нужно немедленно связаться с Лореном, - выпалил я.
- Что это. Я по-прежнему не понимаю. Что это значит? - умоляла Салли,
и я удивленно повернулся к ней. Для меня все было так ясно, что я удивился
ее непониманию.
- Это значит, Сал, что за белым царем в скале отверстие, заложенное
искусными каменщиками блоками известняка. Белый царь нарисован поверх этой
кладки.
Лорен Стервесант стоял перед стеной пещеры и гневно смотрел на белого
царя. Руки его были заложены за спину. Он раскачивался на концах пальцев,
агрессивно выпятив челюсть. Мы стояли полукругом, Рал, Салли, Лесли и я, и
с беспокойством следили за его лицом.
Неожиданно Лорен выхватил сигару изо рта и гневно бросил ее на
мощеный пол. Он свирепо растоптал окурок, потом повернулся и отошел к
изумрудному бассейну. Стоял, глядя в затененную воду. Мы ждали молча.
Он вернулся, привлекаемый к рисунку, как мотылек к свече.
- Это, - сказал он, - одно из величайших в мире произведений
искусства. Ему две тысячи лет. Оно невосстановимо. Бесценно.
- Да, - сказал я.
- Оно не принадлежит нам. Это часть нашего наследия. Оно принадлежит
нашим детям, еще не рожденным поколениям.
- Знаю, - сказал я, но я знал больше. Я месяцами следил за Лореном и
видел, как росло его чувство к портрету. Портрет приобрел для него
какой-то глубокий смысл, и я мог о нем только догадываться.
- И вы хотите, чтобы я его уничтожил, - сказал он.
Мы все молчали. Лорен отвернулся и начал расхаживать взад и вперед
перед портертом. Наши головы поворачивались вслед ему, как у зрителей на
теннисном матче. Он резко остановился прямо передо мной.
- Ты и твои проклятые фотографии, - сказал он и снова начал
расхаживать.
- А нельзя ли... - робко начала Лесли, но голос ее замер, как только
Лорен развернулся и посмотрел на нее.
- Да? - спросил он.
- Нельзя ли... ну, как бы обойти его... - Голос ее смолк, потом опять
стал сильнее. - Проделать проход в стене с одной стороны, потом повернуть
назад за белым царем?
Впервые в жизни я захотел обнять ее и поцеловать.
Лорен прилетел с одним из своих горных инженеров и отрядом
горнорабочих машона с шахты "Сестренка" вблизи Вэлкам. Они привезли с
собой воздушный компрессор, пневматические сверла, ручные буры и все
остальные принадлежности своего ремесла. Инженер оказался большим
рыжеволосым человеком с веселыми васильково-голубыми глазами и детским
лицом в веснушках. Звали его Тинус ван Вуурен, и он всей душой поддержал
наш проект.
- Думаю, прорежем стену легко, доктор. Этот песчаник как сыр после
серпентина и кварца, к которым я привык.
- Вы должны сделать как можно меньшее отверстие, - строго сказала ему
Салли. - Как можно меньше вреда росписям.
- Мэм, - искренне ответил ей Тинус, - я прорежу вам дырку меньше
мышиной... - тут он спохватился и заменил слово - меньше мышиного уха.
