зловеще. Все мужчины отправились на борьбу с огнем. Женщины собирались
на верандах сплоченными группами, обмениваясь такими секретами, какие
только общее несчастье могло из них вытянуть. Все дети в округе лазили
по перилам веранд, шастали туда-сюда через заборы и игнорировали беско-
нечные материнские инструкции не уходить никуда "чтобы быть у матери на
глазах".
Сафид Филипс и я попытались вообразить, как огонь прокрадется в город
и спалит все школы, а потом уйдет, не причинив больше никакого вреда.
Потом мы оставили это и начали искать место для игры в "утенка на ска-
ле".
Миссис Филипс окликнула Сафида: "Джеймс, пожалуйста, не кричи так
громко. Мама не слышит сама себя. И перестань толкать свою сестру".
"Хорошо, тогда скажи, чтобы она тоже перестала меня толкать, или,
когда мы поплывем на середину Змеиного Озера спасать свои шкуры, она мо-
жет оставаться и умирать на берегу как собака".
Его сестра начала плакать. Его мать закричала: "Сафид Филлипс!" Сафид
сказал: "Раз, два, три, четыре, пять - я иду искать, кто не спрятался -
я не виноват".
Это произошло в ту минуту, когда состоялось историческое появление
дяди Даффи на Мэйпл-Стрит. Он прогуливался по улице, но можно было поду-
мать, что он стоит на верхушке стога сена, который галопом мчат лошади.
Соседки подталкивали друг друга в предвкушении. Дядя Даффи пел военную
песню, как говорила мать, "никаким" баритоном. Мне кажется, он и песню
выбрал такую, чтобы все тут же на него разозлились. Во всю глотку он
орал:
И пусть в доме родимом горят огоньки
Пока ваши томятся сердца от тоски,
И пусть черные тучи улетят далеко,
И парни вернутся домой.
Дядя Даффи уцепился за перила у самых ступенек и поднялся, перехваты-
вая их руками. Мать от стыда сбежала. Миссис Раффодил наклонилась к мис-
сис МакКаллистер и прошептала: "Если огонь подберется поближе, его дыха-
ние взорвется у самых его губ".
"Добрый вечер, леди", - сказал дядя Даффи, грациозно срывая шляпу с
головы таким элегантным жестом, что она вырвалась из его руки и улетела
с веранды.
Миссис Раффодил дала миссис МакКаллистер локтем под ребро: не пропус-
ти, мол.
Даффи она спросила: "Как поживает ваш дорогой друг Вискерс?" Дядя
Даффи собрал все свое достоинство. Он приблизил к миссис Раффодил свое
лицо
- прямо под ее большую соломенную шляпу.
"Миссис Раффодил, - сказал он. - Не угодно ли Вам держать свой любо-
пытный длинный нос подальше от моих друзей?" Той ночью уже в половине
второго мы все были разбужены громким стуком в заднюю дверь. Я вскочил
на кровати.
"Миссис Сирс! Миссис Сирс!" Это был голос мистера МакКаллистера. Я
слышал, как мать неуверенно ответила:
"Да?" "Вставайте. Огонь не удержать. Он прорвется в город до рассве-
та. Все должны уходить. Немедленно!" Я был в ботинках и брюках прежде
чем мистер МакКаллистер спустился с крыльца.
Мать была в панике. Она начала бегать по кругу. Я позвал сестер и
постучался в дверь дяди Даффи. Его не было. Мать уже вышла из своей ком-
наты, но все еще была в ночной рубашке. Она продолжала бегать кругами,
крича: "Быстрее! Быстрее!" Одного взгляда из окна спальни было достаточ-
но, чтобы убедиться - огонь подобрался к самому городу. На небе уже не
было красных отблесков. Оно было цвета стручкового перца, и уже заметно
было движение отдаленных языков пламени.
Воздух был удушающим, а дым появился даже в комнатах. Все терли сле-
зящиеся глаза.
" Что мы сделали, чем мы заслужили это?" - плакала мать.
"Может быть, мы нехорошие, - радостно сказала Элла, - и теперь нака-
заны".
Спустившись в кладовую, чтобы запастись продуктами для путешествия,
она крикнула матери: "И не оглядывайся на город, а то обратишься в соля-
ной столб".
План эвакуации горда был составлен заранее. Все получили инструкции
приготовить самое ценное имущество и держать на тротуаре перед домом.
Все, что только возможно, предполагалось спасти на грузовиках и подво-
дах. Я понял, что в эту ночь, в таком критическом положении, мне придет-
ся удирать, бросив все, кроме, пожалуй, собственной кожи. Мать уже нес-
колько дней пыталась решить, что она будет спасать из мебели, если
бегство станет неизбежным. Она остановилась на единственной вещи - дива-
не, который она брала от Монтгомери. Она всех заставила действовать.С
Мэри они взялись за один конец дивана, Фрэнсис и я - за другой.
Когда мы подняли его над пологом, то увидели дядю Даффи, лежащего на
спине за диваном - глаза его, похожие на два яйца, были полны ужаса.
"Вы, дураки! - закричал он. - Поставьте на место. Вы что - не видите,
что я прячусь от Вискерса?" Мать не выдержала. Она села на диван и расп-
лакалась. Я хотел выругать дядю Даффи, но увидел, что он натянул конец
пледа себе на голову. У матери началась истерика.
"Я не могу больше, - стонала она. - Не могу". Сильный удар в дверь
доконал ее окончательно. "Это огонь, - зарыдала она, - он пришел, чтобы
убить нас всех!" Это был мистер МакКаллистер. Его лицо было похоже на
решетку нашей угольной плиты поутру - грязно-серое и со следами огня.
Его глаза походили на два красных агата, наполовину погруженных в пепел.
"Не волнуйся, Этель, - сказал он. - Ветер опять переменился, и пошел
дождь".
"Славу Богу!" Мать повторяла это снова и снова.
Г Л А В А 9. ЗНАМЕНИТЫЙ ПОЖАР И ОПОЗОРЕННЫЙ ОТЕЦ Отцовский автобус
прибыл из Фергюс-Фоллс на пять минут позже, и все игроки в бейсбол стол-
пились у нашего дома. Отец быстро взбежал по ступенькам. Он был очень
встревожен.
"Эй, Джим, - крикнул он мистеру МакКаллистеру. - Все в порядке?" Мис-
тер МакКаллистер не ответил. Во-первых, он и вообще не очень-то интере-
совался игрой в мяч, а во время лесного пожара - тем более. Он взглянул
на моего отца холодно, как королева Виктория на мышь. Мать все сидела на
диване и рыдала. Элла плакала вместе с ней, только тоном повыше, и обе
они, обхватив друг друга руками, раскачивались взад-вперед.
"Хватит страдать, - бодро сказал отец. - Все в порядке. Я вернулся.
Со мной ничего не случилось".
Рыдания матери перешли в вой. Она поднялась навстречу отцу, размахну-
лась и дала ему ужасную пощечину. Вслед за этим она снова разразилась
слезами. Она назвала отца бесчувственным животным, старым грязным бейс-
болистом, жалкой ирландской пьяной мордой, и закончила тем, что чуть не
задушила его в объятиях.
Отец очень огорчился, узнав, что мы уже висели на волоске. Он помог
дяде Даффи избавиться от Вискерса, уведя его наверх в постель. В эту
ночь Вискерс получил от матушки ультиматум. Или Вискерс убирается из до-
ма навсегда, или же уйдет она.
На следующий день приехал дедушка - посмотреть, все ли у нас в поряд-
ке. Я рассказал ему все о пожаре, когда мы ехали к Айрон-Хаб, чтобы пос-
мотреть насколько близко он подходил. Я рассказал ему и о дяде Даффи с
Вискерсом. Он совсем не смеялся.
"Ты не должен смеяться над своим дядей Даффи", - сказал он мне.
"Ты должен любить его. Он не может найти себе места. Это не тот дядя,
который уходил на войну, и это не тот город, который он покидал. Каждый
здесь занят своими обычными делами. Твой дядя Даффи не может этого ура-
зуметь. Он полагал, что уходит на войну, чтобы совершить нечто необыкно-
венное, но обнаружил, однако, что никого это особенно не волнует. Они
очень быстро все забыли. Он пытается найти способ не думать об этом, и
он страдает".
"Почему Бог заставляет людей страдать? И убивать друг друга? Если он
все знает, дед, почему он не остановит все это?" "Это не Бог, сынок. Это
люди. Пастырей мира больше интересует шерсть, а не ягнята. Бог знает,
что должно случиться, но не он делает так, чтобы это случилось. Безза-
ботность, небрежность, равнодушие - пренебрежение Его законами, вот что
приносит беды и страдания".
"Почему Бог не сделает всех людей хорошими - тогда у нас не будет
войн вообще".
Дед вздохнул. "Я подозреваю, что Бог вообще ничего не заставляет нас
делать.
Каждый человек рождается с душой и возможностью выбирать, что хорошо,
а что дурно. Конечно, ничего тут заранее не определено. Свободный выбор
- это вроде того, как твоя бабушка вяжет свитер. Бог дает тебе спицы и
пряжу, и больше ничего. А ты выбираешь модель, способ и цвет. У тебя
есть выбор - сделать это хорошо или плохо, как пожелаешь".
Я все еще не понимал. "Ей-Богу, дед но почему хорошие люди испытывают
боль или сгорают, или умирают - в огне или на войне? Мне это не нравит-
ся".
Дед сидел в коляске, глядя на обгоревшие деревья и развалины. Он дол-
го молчал.
Потом он тронул лошадей, направляя их обратно в город.
"Этот старый мир горит быстрее спички, сынок. Парень, по имени Шекс-
пир, однажды сказал, что жизнь коротка, как счет до "одного". А другой
парень, которого звали Эдисон, сказал, что люди готовятся к этому миру
так, будто он никогда не кончится, а к миру иному так, будто он никогда
не начнется. Чем меньше мы будем хлопотать, пытаясь разузнать, чего хо-
чет Бог, вместо того, чтобы понять, чего хотим мы - тем меньше будет го-
ря вокруг. И если каждый будет больше заботиться о своей внутренней су-
ти, которая вечна, и меньше - о внешней, которая бренна, то окажется в
лучшем положении, возродившись в ином мире".
"Ты имеешь в виду, когда умрет?" Дед засмеялся. "Некоторые говорят
"умрет". Но не я. И помни об этом, когда придет мой черед уходить. Поло-
жи меня в простой сосновый ящик и закопай мои останки в землю. Никаких
особых украшений. Самое главное ушло. Оно исчезло, как аромат духов из
разбитой склянки. И сразу заколоти крышку. Не хочу, чтобы кто-то пялился
на меня, раз я не могу ответить тем же. И я, конечно, не буду околачи-
ваться тут после того, как однажды разгружу эту старую тушу".
Дед притянул меня к себе и славно оцарапал своим бакенбардом.
"Ты понимаешь, о чем говорит твой старый дед?" "Нет, - сказал я ему,
- но я убежден, что ты превосходный оратор.
"Когда я вырасту, я постараюсь узнать все обо всем, а потом пойду по
свету и расскажу людям, чтобы они больше никогда не причиняли боль друг
другу".
"Я верю, что ты сделаешь это".
"Почему это, дед, с тобой так интересно говорить о Боге? Вот я - ма-
ленький мальчик, а ты - старик. И нам обоим нравится это, но, похоже,
никому, кроме нас, это не нужно".
"Может быть, как раз потому, что я стар, а ты молод. Ты близок к Богу
с одного конца, а я близок к Нему с другого. Тех, что между нами, это не
так волнует".
Когда мы въехали во двор, он хлопнул меня по руке. "Будь добр к свое-
му дяде Даффи", - сказал он.
Я старался - так же, как и мать - но дядя Даффи делался все более
непредсказуемым с тех пор, как наступили зимние холода. Он выкинул новое
коленце. У него начались ночные кошмары. Ему казалось, что он опять во
Франции и командует своими людьми. Он садился на кровати и выкрикивал во
всю мощь своего голоса. В ту ночь, когда он впервые поднял шум, мать с
отцом решили, что обращается он к ним, а не к своим подчиненным.
"Ладно, слюнтяи! - орал он. - Пошли! Бегом марш!" Оба, и мать и отец,
встали и начали одеваться, прежде, чем осознали, что происходит. Мы все
вошли и увидели дядю Даффи, стоявшего на кровати и командовавшего полем
битвы. Он выглядел больным и испуганным.
"Что тебе не нравится, Даффи?" - спросил отец.
"Не нравится? - рявкнул тот. - Следите за собой, лейтенант. Они пос-
тавили укрепление и поливают свинцом из этого пулеметного гнезда. Кто-то
должен пойти и уничтожить его".
Я затрудняюсь назвать точное количество пулеметных гнезд и снайперов,
которых мой отец уничтожил за эту зиму. Однажды ночью дядя Даффи чуть не
лишился жизни, пытаясь взять долговременную огневую точку. Это в тот
раз, когда мистер МакКаллистер, чья спальня была напротив спальни дяди
Даффи, высунулся в окно и крикнул ему, чтобы он заткнулся. Дядя Даффи
