Мать сказала: "Я по-настоящему беспокоюсь, Фрэнк. Возможно, ты был
прав.
Возможно, это видение означает, что он может уйти от нас".
Это было для меня новостью. И я, к своему ужасу, понял, что, говоря
"уйдет", мать имеет в виду "Уйдет совсем", как однажды в расцвете лет
"ушел" Большой Дядя Роберт. Ночью я вообще не спал. Раз кто-то придет за
мной, я должен быть начеку.
Несколько дней мне было совсем тошно. Я мало разговаривал и не выхо-
дил играть. Я сидел в своей комнате и боялся. Я чувствовал, что обязан
быть дома, когда придет гость. Я распрощался со всеми друзьями. Я отдал
свою бейсбольную рукавицу Марджи Келли, которая сильно мне нравилась. Я
отдал ее даром.
"Это прощальный подарок", - сказал я ей.
"А куда ты уходишь? - спросила она удивленно.
Я проглотил комок в горле. "Ужасно далеко". Так всегда говорят ковбои
в фильмах в "Народном театре", а больше я и не знал, куда можно уйти.
"Куда далеко?" - спросила она.
"Просто далеко".
"Далеко-далеко от Дулута?" Я кивнул. "Гораздо дальше. И никогда не
вернусь назад". Марджи обрадовалась.
"Тогда можно я возьму твои роликовые коньки?" Я отдал их ей. Я ждал
две недели, но никто за мной не явился. В конце концов я забрал коньки
обратно. Я снял их однажды вечером на улице прямо с ног Марджи.
"Тебе хватает нахальства, - сказал я ей, - кататься, хотя мое тело
еще не остыло".
Я решил, что лучше пойду и расскажу деду о моем видении и об этом
"уйти". Может быть, он все растолкует. Я не думал, что видел Бога. Он не
казался столь величественным, хотя и был прекрасен. Дед отгребал снег от
дверей амбара, когда я пришел. Я не терял времени. Я рассказал ему о ви-
дении.
"Ты когда-нибудь видел что-то подобное?" - спросил я его.
"Нет. Но хотел бы".
Дед двинулся вокруг сарая через глубокий снег. Я шел по его следам,
делая гигантские шаги.
"Что ты делаешь?" - сказал он.
"Иду по твоим следам".
Дед будто испугался. "Ладно, выбирайся из них. Они не годятся , чтобы
ходить по ним. Делай свои собственные следы и делай так, чтобы по ним
можно было пройти".
"А как ты думаешь, Бог оставляет следы?" - спросил я.
Дед засмеялся. Он сказал, что я напоминаю ему школьника, который взял
карандаш и начал что-то усердно чертить. Учитель спросил, что он там ри-
сует. Бога, ответил тот. Учитель засмеялся и сказал, что никто не знает,
как выглядит Бог. Мальчик ответил: "Когда я закончу - буду знать". Де-
душка разразился взрывом смеха. Он любил свои шутки больше чужих и час-
тенько смеялся над ними больше, чем они того заслуживали.
Когда я заворачивал за угол амбара, чтобы идти домой, он швырнул мне
сзади за шиворот снежок.
Только еще одному человеку, Элле, я рассказал о видении.
Это было ошибкой. Наверное, она была завистлива, и поэтому с того мо-
мента у нее появились все виды снов и видений.
"Твой человек приходил ко МНЕ в МОЙ сон этой ночью", - гордо хваста-
лась она.
Это казалось сомнительным. "Как он выглядел?" "Он был высокий, как
сосна, и глаза, как две больших миски".
Я знал, что она выдумывает. За завтраком она всем рассказывала:
"Сияющий человек Уильяма являлся этой ночью ко мне".
Отец промахнулся мимо тоста и намазал маслом свою ладонь.
"Это замечательно, дорогая, - сказала мать. - Запиши все это как сле-
дует для нас и прочти за обедом".
Элла была полна энтузиазма. "Он был длинный и тощий, на нем было
длинное черное пальто и высокая черная шляпа, у него черная борода и
очень печальные глаза".
Моя сестра Фрэнсис кивнула. "И он повторял снова и снова: "... во-
семьдесят семь лет назад наши предки...".
Все понимали, что Элла говорит неправду. Я слышал, как отец говорил
матери, что хотел бы знать, не сочинял ли и я.
"Это единственный раз, - говорил он, когда большая жирная ложь была
бы желанной и осталась бы безнаказанной".
Однажды в воскресенье я не пошел в церковь, рискуя навлечь на себя
смертный грех. Вместе с дедом мы поехали в его кабриолете на берег Мис-
сисипи. Там был ужасный шторм, и все дома людей, живущих по берегам, за-
топило. Дедушка помогал им спасать вещи. Мы работали до позднего вечера.
Когда мы вернулись, дедушка получил взбучку от бабушки, а я был отправ-
лен наверх, в постель, прежде, чем пришел домой отец и смог со мной раз-
делаться. Я понимал, что на этот раз будет не разговор "мужчины с мужчи-
ной", не легкий ивовый прут - это будет ремень для правки бритвы. Отец
махал этим ремнем так, словно колол дрова, иногда теряя в своей работе
чувство меры, и, казалось, не мог определить, достаточно ли уже получил
мальчик, чтобы исправиться. Но что было даже хуже - так это его манера
подниматься по ступенькам. Его ноги играли на этих ступеньках с большим
чувством, чем даже мистер Тилли на церковном органе по воскресеньям. Ша-
ги отца по ступенькам всегда были ужаснее самой порки. Иногда по утрам,
когда он по два раза окликал нас, а мы все не вставали, он взбегал на
несколько ступенек самым устрашающим образом. "Я поднимаюсь за вами, -
говорил он. - И если я поднимусь, вы пожалеете". И он скакал на одну
ступеньку вверх и вниз, поднимая шум на весь свет, делая вид, что взби-
рается наверх. Я вылетал из постели, как метеор, и попадал прямо в брю-
ки. Как то поутру отец был в особенно хорошей форме. "Если вы не подни-
метесь в пять минут, - сказал он, я приду и вытащу вас за шиворот!" Че-
рез десять минут он сказал: "Я иду!" Звучание ступеней было столь внуши-
тельным, что я почувствовал гордость за отца.
Я засмеялся и окликнул Эллу: "Это неплохо. Это звучит, как будто отец
подходит прямо к комнате". Я поднял глаза. "Доброе утро, папа!" Теперь,
когда я пропустил воскресную службу, я ждал в своей комнате "отеческих
шагов судьбы" снова. И они прозвучали.
"Давай-ка покончим с этим", - сказал он.
"Да, сэр".
"Это причинит мне большую боль, чем тебе".
"Но в другом месте".
За это я заработал несколько добавочных ударов, но как только отец
закончил "бить в литавры", как называла это Элла, я спустился и присое-
динился в амбаре к дедушке. Он сидел на ящике с овсом.
"Присядь, сынок", - сказал он.
Я покачал головой. "Пока не буду".
Дедушка сочувственно кивнул. "Ты думаешь, что если бы соврал насчет
того, где мы были сегодня, то имел бы теперь у себя в штанах более удоб-
ное седалище, верно?"
- Я кивнул. Дед засмеялся. - "Лучше быть потрепанным, но гордым -
сказал он мне.
- "Вот в чем характер. Забудь свой огузок. Ты сделал доброе дело, по-
могая этим людям на реке".
Дедушка быстро взглянул на дверь амбара, будто увидел там тень бабуш-
ки, а потом сказал: "Конечно, молиться тоже хорошо. Но так же хорошо
можно молиться и за работой. Не хочу, чтобы ты думал, будто твой старый
дед не верит в молитву, потому что я верю. Но есть разные пути. Сейчас,
если я опущусь на колени, чтобы сделать это, Бог скажет мне: "Мэл Ваг-
нер, ты - старый лицемер. Встань с колен и отправляйся-ка резать свиней.
Пусть молиться тот, кто умеет. А ты ступай, помоги тем людям на реке,
слышишь?" "Бог действительно говорил тебе это?" - спросил я его.
"Именно это бы Он и сказал".
Дед дал мне мягкую подушку из повозки. Я очень осторожно присел на
нее. Я любил запах его одежды, его морщинистые щеки с редкими колючими
бакенбардами, которые царапались, когда он обнимал меня. В амбаре был
мир, который принадлежал только деду и мне. Я любил каждую минуту, про-
веденную здесь, аромат сухого клевера и люцерны, когда дедушка бросал
вилами сено в кормушки; пыль, которая щекотала горло; сладко-кислый за-
пах упряжи; мне нравилось, как прядали ушами лошади, издавая тихое ржа-
ние, и беспокоились, когда мы гремели крышкой ларя с овсом; нравились и
дружеские тычки, которыми награждал меня старый упитанный Принц, когда я
прикасался щекой к его бархатным теплым ноздрям; иногда я похлопывал его
по шее и следил за лучами солнечного света, проникающими сквозь щели в
стенах амбара, словно маленькие прожектора, нити которых играли с части-
цами танцующей пыли.
Перед тем, как я отправился этой ночью домой, дед одарил меня
объятьем медведя-гризли и оцарапал бакенбардами. "Никогда не прекращай
задавать вопросы",
- сказал он мне. Затем он взял с меня клятву, что провалиться мне на
этом месте, если я прекращу. "Это все равно, что учиться", - сказал он.
- "Когда ты станешь старше, ты бросишь задавать вопросы и будешь прини-
мать все как есть, а это, что ты принимаешь так, как есть, обычно не так
уж и хорошо, в конце концов. Вот что важно, сынок. Спрашивай.
Где-то должно быть нечто лучшее, чем то, что мы имеем. Однажды ты
поймешь смысл твоих снов. Надеюсь, что буду рядом, когда это случится. Я
ведь и сам что-то искал больше семидесяти лет".
В этот момент в дверь амбара постучался отец, давая мне понять, что
наше совещание закончено.
Г Л А В А 4. ЖДЕТ НА НЕБЕ ПИРОГ, КОГДА ВЫЙДЕТ ТВОЙ СРОК На следующее
утро, когда, позавтракав, я встал из-за стола, отец велел мне вернуться.
"Куда ты думаешь идти?" "К дедушке".
Голос отца был суров. "Сними шапку. Ты остаешься дома".
"Но дедушка берет домой несколько овец, и он сказал, что мог бы дер-
жать ягнят".
"Ты остаешься дома, и кончено".
"Почему?" "Потому что я так сказал, вот почему".
Я не видел деда целую неделю. Виноват в этом был я сам. Не нужно было
говорить матери с отцом, о чем мы беседовали с дедом воскресным вечером,
вернувшись с разлившейся реки. По пути я насчитал семь церквей и поинте-
ресовался у деда, как может Бог каждое воскресное утро посещать их все
сразу.
"Очень просто", - сказал он. - Бог как воздух. Он повсюду. Ты ведь
дышишь воздухом здесь, в повозке, а лошади дышат им снаружи".
"А Бог бывает в какой-нибудь церкви дольше, дед, и любит ли он их все
одинаково?" Дед задумался. "Не знаю, - сказал он. - Не думаю, чтобы у
Бога был резон заводить любимчиков. Для тебя и меня эти маргаритки -
желтые и белые, а васильки
- синие, и этим они отличаются. Но для Бога они просто цветы, и пока
они растут и цветут, он никуда не сует свой нос, и не принимает ничью
сторону.
Бог велик. Вот только его создания уничижают Его".
Когда я рассказал отцу за обеденным столом, как дед называл одни
церкви одуванчиками, а другие алтеем, он решил, что это очень забавно.
Потом я сказал, что дед считает - Бог очень добр и щедр, и ему все рав-
но, в какую церковь ходит человек, если тот любит Бога и своих братьев.
Глаза отца сделались ледяными: "Что это за Бог такой, о котором тебе
толкует дед?" "Он не такой далекий и страшный, как в церкви", - сказал
я.
"Я слышал, как дед разговаривает с Ним. Когда он приходит утром в ам-
бар, он говорит Богу: "Доброе утро! Я вижу, вы ночью приглядывали за ло-
шадьми. Весьма обязан, сэр. Теперь вы можете немного вздремнуть, а я
погляжу за ними остаток дня".
Я был отправлен в постель без обеда. Отец считал, что дед оказывает
на меня плохое влияние, поэтому нам было запрещено видеться целую неде-
лю. На закате надо было выскользнуть из окна спальни, проползти по крыше
дровяного сарая и спуститься по клену. Мать взяла с меня обещание не
встречаться с дедом и не разговаривать с ним, но она не говорила, что я
не могу пойти к амбару и поглядеть на него. Я стоял возле изгороди и
смотрел сквозь доски кормушки, как дед ведет лошадей на водопой. Когда
старый упитанный Принц проходил мимо, я почти коснулся его. Принц тихо
заржал и высунул ко мне свой нос. Глаза деда глядели прямо на меня, но
он дернул Принца за узду.
"Трогай, - скомандовал он. - Давай к поилке. Нет там ничего в кормуш-
ке".
И тогда я понял, что дед, должно быть, тоже получил инструкцию не об-
щаться со мной. Когда лошади были напоены и вернулись к амбару, я спус-
тился к мосту через Миссисипи. Я сидел там и смотрел на воду, пока не
