Он был лаконичен.
"Не бывает слишком большой цены, когда платишь, чтобы посмотреть, как
работает мастер".
Как только она вышла из студии, в комнате словно стало светлее. Мал-
лиган двинулся прямо за ней, как конвойный эсминец, сопровождающий свой
транспорт.
"Крошка, -- сказал он, взяв ее за руку, -- ты и я сейчас отправимся в
мир новых чудес".
Вдруг взгляд голубых, как яйца малиновки, глаз, обернулся холодным
орлиным взором.
"Мы отправимся к лифту, -- сказала она, -- но только один из нас пое-
дет вниз".
Я прошептал главному инженеру: "Ставлю семь к одному против". Малли-
ган, тем не менее, словно бы не чувствовал арктического холода. Он мах-
нул мне рукой и сказал беспечно: "Билл, возьми мои две следующих переда-
чи. Это божество и я отправляемся на завтрак через врата рая". Он искус-
но маневрировал за ней к лифту. "Прежде чем мы спустимся в вестибюль, --
сказал он ей, -- я перечислю тебе многие причины, почему твоя жизнь на-
чинается только лишь с этого дня".
Я открыл Маллигану кредит только по единственной причине -- он был
отважный маленький нищий. Казалось, он уже выиграл, потому что она слад-
ко ему улыбалась.
"Вы не будете против, если я предложу кое-что, что, мне кажется, бу-
дет весьма удобным".
Он поклонился и подмигнул нам, как человек, выполнивший свою миссию.
"Назови, что хочешь, Прекрасные Локоны, и все будет исполнено".
"Ты берешь его программы, -- сказала она, показав на меня, -- а мы
пошлем тебе замечательную телеграмму из Гонолулу".
Когда закрывались двери лифта, я увидел оскорбленный взгляд Маллига-
на, взгляд, который недвусмысленно говорил: "Она предпочла пиво, хотя
могла выбрать шерри".
Я понимал, что она воспользовалась мной, чтобы отделаться от Маллига-
на, но, если бы у меня было время вернуть мои пять долларов, я мог бы на
них пригласить ее позавтракать. Я извинился за Джо.
"В его карбюраторе богатая смесь, -- сказал я, -- в его характере
есть хорошая черта, если...
Она засмеялась. "Вы очень голодны?" "По правде сказать, -- признался
я, -- да, но я не могу купить вам даже зубочистку для маринованной се-
ледки".
"Мы можем платить каждый за себя".
Во мне был маленький Маллиган, и я усмехнулся. "Пусть -- за себя".
Это был самый удивительный завтрак, который мне приходилось когда-ни-
будь есть.
Совершенно не помню, какая была еда, но ее голос звучал как виолон-
чель Пабло Казальса.
Ее звали Маргарет. Ей нравилась труба Армстронга, пакетботы Зеленого
Залива и неострый мясной соус у Джона Чили.
К счастью, Луи Армстронг должен был приехать на однодневные гастроли
в следующую субботу, а я должен был вести передачу. Она согласилась пой-
ти со мной. Я объяснил, что уже несколько лет не танцевал, и что, может
быть, мы лучше приготовимся к субботе, если будем вместе ужинать и тан-
цевать три следующих вечера.
Я следил за выражением глаз и видел: Северную Атлантику, Неаполитанс-
кий залив, наконец, голубизну яиц малиновки! Со вздохом облегчения я до-
пил свой кофе.
Когда я возвратился на студию, парни меня ждали. Маллиган подготовил
их к рассказу о неудаче.
"Ну?" -- спросил он.
Я улыбнулся.
"Убери этот глупый оскал со своего лица, -- сказал Джо, -- и расскажи
нам, что было".
Я начал голосом, которым я всегда представлял старую сладкую дири-
жерскую палочку
-- Гая Ломбардо: "Есть девушки, которыми вы увлекаетесь. Есть..."
"Это неважно, -- прервал Маллиган. -- Как ты заплатил за завтрак?" "Она
платила, -- сказал я им, стряхивая пепел моей сигареты на башмаки Малли-
гана. Я потребовал свои пять долларов и ушел делать спортивную програм-
му, мурлыча "Лишь Жиголо".
Я зашел за Маргарет в субботу и прежде всего заметил, что она сняла
свое бриллиантовое обручальное кольцо. Когда мы танцевали после переда-
чи, я подумал, как подходят к случаю завораживающие слова, которые пела
труба Сатчмо:
Марджи! Я весь в думах о тебе, Марджи.
Это было правдой уже три дня и три ночи.
Я всем расскажу, что люблю тебя.
Не забудь, что ты мне обещала.
Я дом купил и кольцо, и все остальное...
Стоп, повеса, предостерег я себя. Ты отец трехлетнего сына и пятилет-
него сына.
Хорошо строить воздушные замки, но не жить в них.
Во время последнего вальса она сказала: "Я кое-что хочу тебе сказать.
Это может тебя удивить".
Удивить меня! Подожди, пока я выложу новости о моем семейном положе-
нии. Я знал, что ей не сказать ничего такого, что бы перевесило это.
Она мне улыбнулась. "Ты интересуешься религией?" Я чуть не выронил
ее. Она все-таки меня удивила.
"Только не эту минуту", -- сказал я откровенно.
"Ты заинтересуешься, когда услышишь, в чем дело", -- сказала она ве-
село.
Я выразил сомнение.
"Я знаю, что в тот момент, когда ты смотрел на меня через окно сту-
дии, между нами возникло что-то важное. С тех пор я все хотела тебе это
сказать. Поедем куда-нибудь и поговорим об этом".
Мы поехали на пляж. Некто подготовил великолепные декорации для этой
сцены:
полная луна, мягкий песок и ласковые волны. Мы оставили радио в маши-
не включенным. Это был Хэл Кэмп в отеле Дрейка, и Скинни Иннис выводил
тремоло в "Ночи и дне" так, как только он это умеет. Я взял руку Марга-
рет и как бы невзначай поинтересовался:
"Что случилось с твоим бриллиантовым кольцом?" "О, это! -- сказала
она с легким смехом. И это было все, что она сказала об этом
-- вплоть до сегодняшнего дня.
Я часто думал, кто был этот бедняга, и втыкал ли он булавки в тряпич-
ную куклу, похожую на меня. Я решил, что был недостаточно честен, и что
она может захотеть вернуть кольцо на место, когда все узнает, поэтому
сказал прямо: "У меня двое сыновей".
Я ожидал, что лава извергнется из Везувия. Но извержения не было --
было значительно холоднее.
"Но жены нет", -- добавил я быстро.
"Мальчики -- это прекрасно, -- сказала она. -- Я всегда хотела иметь
пятерых".
Я подумал, что, вот бы ее пятеро включали двух моих. Это было прият-
ная мысль.
Постпенно я успокоился и рассказал ей все о дедушке, Миннесоте и сво-
ем видении.
Она была очень удивлена.
"Как странно! -- сказала она. -- Это было примерно в то время, когда
он был в Миннеаполисе".
"Кто?" "Абдул-Баха".
"Кто?" "Сын Бахауллы".
"О! -- сказал я, совершенно озадаченный, -- это все объясняет. Ничто
не может внести такую кристальную ясность, как откровенный ответ".
"Извини, -- сказала она, смеясь. -- Бахаулла был основателем Веры Ба-
хаи".
"Имя звучит по-восточному".
Она расмеялась. "Конечно. А как, ты думаешь, звучало имя Иисус Хрис-
тос для римлян? Как Джон Смит?" Еще пять минут назад я элегантно подво-
дил разговор к теме любви и брака, а теперь неожиданно оказался в сере-
дине Нового Завета.
Я сказал себе: "Осторожнее. Эта Далила может остричь тебя".
Я прервал разговор, подняв ее с песка.
"Я, пожалуй, пойду домой, -- резко сказал я. -- У меня рано переда-
ча".
"Конечно". -- Ее глаза глядели еще дружелюбно, но с обидой.
Мы оба молчали, пока автомобиль скользил вдоль Лэйкшор-Драйв.
Как я мог объяснить, не оскорбив ее чувств, что единственная тема,
которую мне никак не хотелось обсуждать в эти дни, это религия.
Я говорил об этом нетерпеливо и с энтузиазмом многие годы со всеми
подряд, но встречал только все более прохладный прием, и, наконец, счел
весьма разумным компромисс, который позволил нам с дедом воссоединиться
так много лет назад: "Вы можете говорить о Боге, но не трогайте церкви".
Я внимательно изучал каждую религию, секту, культ и верование, какие
только смог обнаружить на Востоке и на Западе. Сначала я надеялся обна-
ружить где-нибудь нечто, что выведет меня на тот удивительный образ из
моего сна, или, по крайней мере, объяснит его значение. Искал я напрас-
но, со все убывающим интересом, пока, в конце концов, не был сыт религи-
ей по горло. И я бросил это.
Три года я никому не говорил о своем видении. Сегодня вечером --
впервые, и рассказал я об этом Маргарет только потому, что хотел, чтобы
она знала обо мне все, прежде чем я предложу ей выйти за меня замуж.
Ночь отражала мое настроение. Луна исчезла, спрятавшись за темными
тучами.
Вскоре начался дождь. Я включил "дворники". Они монотонно ширкали
взад и вперед, и в такт им, я мысленно говорил:
"Проклятье!" Я зажег сигарету. Неожиданно в моей памяти вспыхнули
слова деда, произнесенные им в день, когда он привел доктора, чтобы тот
в первый раз взглянул на меня. Я все рвался поиграть с Джимми Миддлто-
ном, несмотря на то, что он болел свинкой.
Дед сказал: "Нет". Я прокрался через заднюю дверь к Миддлтонам, и был
выставлен из дома. Я приставил лестницу к стене и влез в спальню Джимми.
Мы сыграли три партии в шашки. Он проиграл, но наверстал свое впос-
ледствии. Вскоре мои щеки надулись, как главный парус галеона. Когда дед
привел в мою комнату доктора, он сказал: "Я хочу, чтобы ты познакомился
с моим свиноголовым внуком".
Неужели и теперь я был свиноголовым? Тут я ничего не мог поделать. Я
оставил машину у подъезда Маргарет.
"Прости", -- сказал я.
"Ничего. Ты можешь взять до утра машину".
"Нет, спасибо, -- сказал я сдержанно. -- Я люблю гулять под дождем".
"Я дам тебе плащ".
"Не беспокойся".
"Подожди здесь, -- настаивала она. -- Пожалуйста". Она быстро взбежа-
ла по ступенькам. Вернулась она без плаща, но в руки мне сунула книгу.
"Прочти это, -сказала она мне. -- Мне кажется, ты найдешь здесь кое-что,
что крепко удивит тебя".
Несмотря на мою холодность, она держалась, как ни в чем не бывало. Ее
глаза были теплы и светились каким-то внутренним счастьем.
Она выглядела так соблазнительно, что я забыл про свое настроение и
наклонился, чтобы поцеловать ее.
"Не сегодня, -- сказала она. -- Я слишком взволнована из-за того, что
ты прочтешь эту книгу". Потом она наклонилась сама и, неожиданно поцело-
вав меня, побежала назад вверх по лестнице.
Этот незаслуженный поцелуй согревал меня по дороге домой, но он не
мог сохранить меня сухим. Мое состояние отрешенности лучше всего переда-
ют мои слова, которые я произнес, когда обнаружил, что промок до нитки.
Я вдруг остановился в дверях и сказал: "О Господи! Что я сделал с пла-
щом, который она дала мне?" Я бросил книгу на кровать и переоделся в пи-
жаму. Я сделал сэндвич из маринованного, с укропом, огурчика и французс-
кой булки, и чашку крепкого черного кофе. Когда я залезал в кровать,
книга упала на пол. Я было о ней совсем забыл.
Я поднял ее и начал листать. Это был текст публичного выступления,
которое дал Абдул-Баха во время своего визита в Америку из Святой Земли
накануне Первой Мировой войны.
На внутренней стороне форзаца было посвящение Бахаулле от Льва Толс-
того, который писал: "Весь мир ищет решение своих проблем. Здесь, в Ак-
ке, есть Узник, Бахаулла, у которого имеется ключ".
"Ладно, -- сказал я скептически сам себе, -- посмотрим".
Я начал читать. Примерно в два часа я понял, почему Маргарет так раз-
волновалась, когда я упомянул о своем детском видении. Меня словно прон-
зило током, когда перевернув одну из страниц, я увидел дату: 20 сентяб-
ря, 1912 год.
Это были те самые день и год моего первого видения!
Абдул-Баха выступал в Миннеаполисе, штат Миннесота, в тот день.
Он выступал совсем недалеко от маленького городка, в котором я жил я
увидел видение. Я читал слова, сказанные им, очень внимательно. Было в
них что-то смутно знакомое. Он призывал человечество искать истину са-
мостоятельно и не идти по стопам тех, кто принимает все вслепую.
Я закрыл глаза и увидел нашу старую комнату с зелеными вельветовыми
шторами, выцветшими обоями и потертым диваном. Отец отложил свою утрен-
нюю газету, подхватил меня и усадил верхом себе на ногу. Я играл в ло-
