яркого солнца. Большие и малые книги с бронзовыми застежками стоят в нишах.
Она вдруг берется за другую его руку и тянется к нему губой. Горячую
влажность языка и зубы ее чувствует он.
Радостное тепло возникает в ногах, поднимается кверху. Грудь ее мешает
стоять им так. Она переступает с ноги на ногу, толкая его коленом. Все
безмерно напрягается, и тяжело становится ему дышать.
Тогда она отпускает его, быстро выбрасывает на пол что-то из ниши. Это
кошма с круглыми солнечными разводами. И уже совсем раздетой подходит она к
нему.
А он тоже уже без одежды и ложится на нее, сразу ощущая все, что знает
у женщины. Но не дает она ему подумать об этом, покоряясь и требуя его снова
и снова. Совсем уже вместе они, но опять и опять без перерыва происходит
это, и оттопырена у нее губа...
Где-то стучат барабаны. Они лежат, откинувшись, и он смотрит без
стеснения. Все такое же у нее, как у всякой женщины. Нет для него нового в
этом...
Некий свет появляется от ее груди и колен, перебрасывается выше, и вся
она уже светится. Он вдруг склоняется и начинает целовать у нее грудь,
колени, бедра, золотые волосы. И нет ничего для него радостнее.
V. СУД ИМАМА ОМАРА
Чтобы лучше увидеть, пробирается он вперед. Невидимые руки хватают его.
Он громко призывает бога в свидетельство, и мушериф поднимает плеть. Агай
наверху отворачивается.
Боль от удара проникает в мозг, и вся сразу проявляется тяжесть агаевой
пирамиды. Ревут карнаи, установленные на огромных стриженых верблюдах. С
несокрушимой размеренностью движется войско. Форма обретает душу, и дрожь
проходит по телу при виде ее торжества. Где-то в недрах теряется очищающий
гул времени...
На дело рук и таланта своего смотрит с помоста великий дабир круглыми
глазами. Неистовствуют барабаны. Железные кони и люди, покорные ритму,
утвер-
351
ждают идею. Сияние завораживает, и все явственней слышится равномерный
стук калама о дерево.
Только лошади в рядах изменяют цвета. Выдвинутые вперед сарханги и
хайльбаши поочередно соскакивают перед помостом. Однообразно склоняются они,
производя знак целования земли. Шлемы сдвигаются при этом, и словно в
ошейник государства продеваются их крепкие бритые головы.
А он все ищет среди них того туркмена, что пел на горе у гябров песню
исконной человеческой воли. Но одинаковы у всех лица. О пирамиду агая
разбился юный тюркский порыв. Последний Великий Султан сидит, выхолощенный
дабирами, и некому раздвинуть тысячелетние камни...
Уже не люди, а машины движутся в ряд, сверкая мертвым железом. По две
пары лошадей впряжено в мечущие огонь аррады и по восемь -- в большие
манджани-ки. Слоны везут на себе поджигающие дома кашкад-жиры, дивы, раваны
с огромными ковшами. Таранящие стены караки волочатся по земле.
И вот ударяют сразу все барабаны, ревут большие и малые трубы. Единый
восторженный крик вырывается у тысяч людей. Двенадцать бихарских слонов
втягивают на площадь великий диваркан -- Разрушитель городов. Выше деревьев
угрожающе покачивается его многоугольная башня, и нет стены в мире, за
которой можно укрыться от него.
Вся^содрогается от непомерной тяжести старая площадь Йезден. Маленькими
и одинаковыми становятся люди. Бога не существует. Все отчетливее стучит
калам дабира, отмеряя жизнь. Ужас бытия без смысла и причины открывается
ему. Агай смотрит с высоты помоста.
И вдруг видится некий свет. Опять, когда шел он сюда, встретилась ему в
саду маленькая Туркан-хатун. Красивого шагирда вела она за руку, и понимающе
улыбнулись они друг другу.
Веселый знак замены проступает на всем окружающем : на железных
машинах, на войске, на лбу у тех, что сидят на помосте. Природа не терпит
химеры. От собственной тяжести рухнет пирамида агая. Узкая полоска праха
останется на площади Йездан.
Нарастающий гул времени снова слышится ему. Будто гигантский крот
роется в недрах, обрывая прогнившие корни. И не в силах сдержать свою
радость, смеется он в лицо агаю.
352
* ЭПИЛОГ *
I. СООБЩЕНИЕ ИБН АЛ-АСИРА '
485 года по старому от-1092 года по счету хри-так и не сделались все-
Это произошло 10 рамадана счету хиджры, или 14 октября стиан. "Таблицы
Малик-шаха" ленским календарем.
Великий Вазир и атабек Величайшего Султана Низам ал-Мульк направился в
шатер к своим женам, которые были с ним при войске. Оно стояло уже в двух
переходах от Исфагана, напротив Дейлемских гор. Вместе с вази-ром находился
молодой шагирд, которому он полностью доверял, так как спас его когда-то от
голодной смерти. Они ели на дастархане, простеленном у шатра. Шагирд нарезал
дыню простым дорожным ножом. Вазир протянул ему кусок хлеба, и тогда шагирд
ударил его этим ножом в сердце.
О том, что был батинитом этот шагирд, объявили всем. Специально будто
бы послали его из Дейлема, чтобы совершить это и не дать состояться походу
войска. И еще говорят, что сделал он так, потому что не мог простить
протянутый ему некогда хлеб...
II. ОТКРОВЕНИЕ ШАГИРДА
О своем он думает и улыбается, надрезая для старого вазира золотую
хузанскую дыню. С легким звоном распадается она, а он начинает освобождать
от семени розовую середину. Зайчик с ножа весело пробегает по дастар-хану.
Покойно и хорошо ему теперь. Краски, звуки, запахи переполняют мир, и
нет в нем тоскливых видений. В небытие ушел некий фидаи на столбе вместе с
тайными имамами, у которых руки обмазаны жиром и кровью.
На солнце всякий раз поглядывает он. Когда скроется оно, придет за ним
снова маленький человек с пухлым лицом. Неведомой дорогой будет идти он,
потому что отдельно от других стоит знакомый шелковый шатер с лентами. Он
войдет туда и ощутит жаркую, радостную плоть женщины. И будут светиться
потом у него руки...
Ибн ал-Асир -- средневековый историк.
12 М. Симашко
353
Будто просыпается он и смотрит, еще не понимая. Все та же рука
протягивает ему хлеб. Обжигающий запах уже проник в голову, отравил мозг и
душу. Жестокой сытостью перехватывает горло, и содрогается он от ненависти.
Рычат во тьме собаки...
И сразу приходит освобождение. Добрые круглые глаза с участием смотрят
на него. Но бессильно опадает сухая старческая рука. Тогда только видит он
свой нож в груди человека, опять протянувшего ему хлеб...
III. ВАЗИР
Ифтар -- первый день после установленного Пророком поста сегодня, и
когда сделается темно, войско свернет неожиданно в Дейлемские горы. Тяжелый
диваркан пронесут туда на спинах слоны. И пока будут разбивать стены
батинитов, допишет он книгу о государстве...
Старательный шагирд уже надрезал дыню, отделил семя и кожуру, аккуратно
уложил все на дастархан. Можно начинать есть после столь долгого
воздержания. Положенные к месту слова произносит он, разламывает хлеб,
протягивает шагирду.
Но не берет почему-то у него хлеб шагирд. Как некогда у мальчика в
Тусе, делаются у него глаза. Великая преданность в них, и руки у шагирда
мечутся, совсем как у слепого.
Легкий, радостный толчок в сердце ощущает он. Неотрывно смотрят на него
любящие глаза юноши. Никто и никогда еще не смотрел так на него...
Все ниже клонится он над хаузом, пытаясь разглядеть там что-то. Рука
его протягивается к воде, и некий мальчик с клоком волос, на счастье,
тянется навстречу. Морщится лоб у него, и смешно топырятся глаза. Очень
важно то, что хочется ему сделать.
Но вот уловил он наконец необходимую напряженность головы. Огромное
счастье переполняет его душу. Он поднимает глаза к небу и смеется. Потом
снова наклоняется, весь уходя в яркую солнечную воду, и уже свободно, легко
двигает ушами. Еще и еще раз делает он это, убеждаясь в своей победе над
невозможным...
1972 - 1975
* Морис Симашко. ПАРФЯНСКАЯ БАЛЛАДА *
Муж Азад-Сарв ученый в Мерве жил. О предках славных записи хранил.
Я их прочел и здесь перескажу, Но зданье слов по-своему сложу.
Фирдоуси
От женщины, которая прочтет предание о Вис и Рамине, целомудрия не
ждите!
Убайд Законы.
Базар смеется над дворцом.
Орбелц
НАЧАЛО РАССКАЗА О ВИС И РАМИНЕ
Луне подобен шах был, а вельможи Казались на созвездия похожи...
Гургани, "Вис.и Рамин"
Да, шаханшах Мубад бьы авторитетный государь. Мужи и витязи, которые
съехались к нему с четырех сторон света, были бронзовотелые и слоноподобные,
а женщины -- скромные и луноликие.
Дело было летом, и Мубад приказал расстелить ковры и кошмы прямо на
берегу арыка, текущего через большой царский сад. За день перед этим слуги
расчистили широкую площадку и обмазали ее хорошей мерв-ской глиной с
саманом, чтоб гостям было гладко сидеть.
Пир начался вечером, когда громадное мервское солнце растворилось в
песках, а тонкая мервская пыль начала медленно опускаться на плоские крыши
благословенного города. В это время воздух в Мерве пахнет сушеными дынями --
бахрман и пушистой шапталой -- сдавленными с двух сторон медовыми персиками.
Гости расселись в определенном порядке: мужи и витязи на левой стороне
площадки, женщины -- на правой, хоть и происходило это задолго до рождения
Пророка, определившего женщине ее место. Просто так было удобней и мужчинам,
и женщинам. Главное для человека -- не чувствовать себя стесненным.
Слуги расстелили на коврах чистое синее полотно, расставили высокие
узкогорлые кувшины с пахучим мар-
411
гианским вином, разрезали на удобные куски тяжелые и звонкие золотые
дыни -- бахрман, набросали целые горы хорошо промытого в арыке винограда,
персиков, сочного инжира. Кунжутная халва с орехами была заранее расколота,
а густая белая мешалда, которую делают из свежих куриных яиц с козьим
молоком и пчелиным медом, слегка подогрета и взбита. Жаркими, как солнце,
кругами лежали на полотне только что из тамдыра белые лепешки из бронзовой
хорасанской пшеницы.
А в стороне уже с утра ждали громадные глиняные миски с молодым мясом,
перемешанным с зернами красного гурганского граната и сдобренным пахучей
армянской травкой, сладким фарабским луком и жгучим, как уголь, чачским
перцем. Тяжелыми камнями было придавлено мясо, и прозрачный багряный сок
поднимался до краев, заливая камни. И жаровни уже были готовы, и плоские
медные котлы уже стояли на камнях, и сухой саксаул был аккуратно сложен под
ними.
Было, как бывает на таких пирах: мужи с достоинством разговаривали друг
с другом о государственных делах, витязи помоложе пересмеивались с
луноликими на правой стороне. Все затихли, когда Мубад по присвоенному праву
зажег священный огонь. Он недаром собрал больших и малых царей и всех их
союзников. Раз в десять лет надо напоминать людям, у кого в руках ключи от
рая. Ведь он был Мубад, а это значит на великом и древнем языке пехлеви не
просто шаханшах, а уста самого Ормузда.
Кроме того, нужно было решать обычные дела. Си-станцы снова угнали у
забулистанцев две отары овец и убили пастуха. Большая драка случилась на
базаре в Герате, где арийцы подрались с гурцами и дело дошло до ножей.
Неспокойно в последний год и на горной дороге Махабада, что ведет в Арташат
и страну Шаш 1. Весной мидяне ограбили там исфаганского купца: забрали
восемь верблюдов с черным китайским шелком и самую молодую жену. Пришлось
посылать туда вазира За-рда с войском. Шелк мидяне вернули, а жена купца до
сих пор у них. Зард говорит, что она сама не хочет вернуться...
Черное каменное масло, которое привозят амульские
