видение.
Но как все же происходило это у нее с гуламом? К столу она сверху
приникла локтями и грудью, и не успел он всего разглядеть. Поднятое колено
ее опиралось на книгу. Гулам старательно придерживал ее распяленные бедра, и
розово светился где-то внизу сброшенный шелк. Что-то еще нужно было ему
увидеть. Почувствовав слабение в пальцах, он крепко стиснул калам.
1 Сиасет-намэ, с 91-95
311
Скороходы и птицы всегда применялись в правильно устроенном
государстве, ибо раньше всех должен быть извещен правитель о том или ином
событии. Следует лишь установить постоянное жалованье гонцам и содержателям
голубей, чтобы были ревностны и ответственны к службе.
В отдельную главу надо выделить и замечания об исполнении приказов,
отданных государем в опьянении. Много есть примеров, когда отрубят
кому-нибудь голову, а государь, пробудившись, забыл обо всем и зовет этого
человека к себе. Так же с дарами и имениями в ик-та, коими награждаются во
время пира. Это -- тонкое дело, и надо при нем проявлять осторожность.
Всякий приказ на пиру не имеет силы, пока его вторично не доведут до
высочайшего сведения. Пока же будег он писаться, государь имеет возможность
переменить свое решение.
О приближенном вакиле, который ведает едой и питьем государя, надлежит
решать особо. Ключ к царству в его руках, и даже спать он должен в
присутствии мушерифов.
Что касается надимов, то эта должность осталась от первых царей земли в
персидской державе. Известно, что частые сидения со служащими эмирами,
сановниками и сипахсаларами войска не к пользе государя, ибо наносят ущерб
его величию. Для того и существуют надимы.
Из красноречивых и обходительных мужей избираются они. Их обязанность
-- денно и нощно присутствовать при государе, громко подхватывать каждое его
слово, неустанно втолковывать ему самому, сколь он велик и как
облагодетельствован им мир. Тогда и государь легко уверится в этом.
Решительней и тверже сделаются его действия, не станет он ни в чем
сомневаться, а в державе утвердится порядок.
Не только государю, но каждому сановнику полезно иметь при себе таких
надимов. Необходимы они также тем поэтам, певцам и музыкантам, что находятся
при правящем доме. Хваля и возвеличивая их талант, надимы тем самым
способствуют вящей славе государя.
Всякому знакомому с устроением Эраншахра понятно, что славословие
надимов -- не прихоть, а важное государственное дело. Люди сей державы,
слыша ежечасно о мудрости и величии своего государя, укрепляются духом, не
ропщут в бедствиях и готовы двинуться в любую сторону на врага. В свою
очередь враги, до которых до-
312
ходит подобное мнение, задумываются и становятся уступчивы.
Находятся такие из государей, которые делают своими надимами также
врачей, мужей науки, определяющих пути планет астрологов и прочих искушенных
в знаниях людей. Это -- при сильном уме государя -- может быть к пользе. Но
нельзя, чтобы число ученых людей среди надимов превышало число надимов
славословящих. Лучше всего, когда их как раз поровну. При таком соотношении
всегда слышнее те, кто говорит о величии государя, а не другие, склонные к
умствованию...
II. ВАЗИР (Продолжение)
Опять он сидел, глядя на стол, и все не давала ему покоя эта мысль.
Чего же не понял он из происходившего с Тюрчанкой в книгохранилище? Взгляд
это был или движение плоти? Не выпуская из пальцев калама, силился он все
вспомнить, но отчетливо виделись лишь руки гулама. В некоем тумане скрыты
были лицо ее и тело. Плывущие пятна света остались в памяти от ее наготы.
И уже без страха бросил он калам на стол. Золотой стержень упал
торчком, перевернулся и остался лежать на середине стола. Свет потускнел и
вовсе затух где-то во времени.
Он старательно примерился и снова бросил калам. На этот раз стержень
катился правильно, и все реже мелькали золотые нити. На краю стола
остановилось вращение. Серой мглой покрылось все там, где была Тюрчанка.
Даже рук гулама не стало видно теперь.
На дверь он посмотрел в ожидании. Многоумньш имам Омар явился сюда в
прошлый раз вместо Тюрчан-ки. Но хранило покой утерявшее цвет дерево.
Плавные узоры его стерлись от времени, и трещины прорезали их сверху донизу.
Через стол потянулся он за каламом, но не удержал его. Золотой
стержень, качнувшись, упал по ту сторону. На этот раз за дверью послышалось
шевеление.
Не найдя укатившегося куда-то калама, он нетерпеливо постучал
косточками пальцев. Сама собой отворилась старая дверь, и в проеме возникла
знакомая фигура. Высокий настойчивый голос провозгласил положенный мир, и он
не удивился. Кто-то из этих трех должен был прийти: звездочет, блудница или
иудей....
313
Не успев войти, понимающе приподнял брови иудейский экзиларх Ниссон...
Да, конечно, что-то случилось, если нет калама в руке у дабира. Тем более
что это не простой дабир, а вазир. Великий вазир, можно сказать... Вон лежит
себе под столом этот калам, у самой ножки. Но зачем ему все замечать? Кому
это надо? Еврею, будь он тысячу раз экзиларх, нечего вмешиваться в дела
такого большого человека. Не станет он этого делать, боже упаси... Однако,
что там ни говори, они старые друзья, можно сказать, с вазиром. Пятьдесят
лет такого знакомства ~ не шутка. Совсем молодой дабир с круглыми глазами
пришел когда-то в Нишапуре к ученому Бен-Ната-ниилу, в его библиотеку. И был
там у Бен-Натаниила некий ученик, которого звали Ниссон. В тот день говорили
они о книгах. И вот уже столько лет, когда в Мерв приезжает великий вазир,
встречаются они где-нибудь на стороне и беседуют между собой... Так что же
все-таки произошло с нашим вазиром?!
Ни слова еще не сказав, забросил иудей свой крючок. Даже шею вытянул по
направлению к нему, и знакомый свет сразу разлился по комнате. Приподнявшую
колено блудницу увидел он в черных иудейских глазах и невольно посмотрел в
сторону.
Да, не ошибся он, и тот же вызывающий свет, что от голой Тюрчанки, во
взгляде беспокойного имама и нахального иудея. Самая суть греха в этом
откровенном сиянии. Нет, не напрасно тревожатся, когда видят его, все
причастные божьему порядку люди!..
Про другое, как обычно, заговорил экзиларх Ниссон. Но дело было в
субботней здравице. До сих пор не изменили ее иудеи, хоть дважды посылался к
ним особый дабир с уведомлением.
Нужно было приказать иудею выбросить знак царей Эраншахра из субботней
здравицы, но он медлил почему-то. Соблазн струился из сияющих иудейских
глаз. Они притягивали к себе, звали наклониться и заглянуть в греховную
бездну. Но к двери отходил уже экзиларх Ниссон, и опять неслышно открылась
она. Зачем же звал он иудея, если так ничего ему и не сказал?..
Под столом, куда смотрел иудей, отыскал он калам. Тростинка для письма
обломилась при падении, и другую -- такой же длины -- вставил он в стержень.
Золотые нити не оставляли своего призрачного кружения. Почему же не стала
приходить больше Тюрчанка?!
314
Он все думал об этом, и к саджжаду для молитвы потянулась рука.
Торопливо расстелил он истертый коврик; постоял, определяя поучение. Потом
быстро пал на колени, выбросил руки, напряженно приник к полу локтями. Серая
плотность кошмы была у самых его глаз.
Все чего-то ожидая, не заканчивал он раката. Но не мешало ничто мерному
чередованию слов. Заученно шептали их губы, и где-то в стороне светилось
пятно. Нарушая запрет, посмотрел он туда и увидел косой луч солнца. Четкий
треугольник обозначал он на кошме, но бесцветной была ровно укатанная
шерсть. Во второй и в третий раз становился он на колени, вытаясь вызвать
Тюрчанку, и встал с молитвы растерянный.
В пустой сад он пошел и остановился в начале аллеи. Малая стена
отделяла гарем, и не был сегодня его день. За арыком высилась гора свежего
дерна. Садовой кошмой накрыл ее вчера от солнца шагирд, но опять почему-то
не пришел.
И вдруг знакомый шум донесся до него. Словно пробудившись, заторопился
он к дальней стене. Пройдя часть пути, вспомнил он про деревья. Нужно было
считать их, но не пошел уже он назад...
III. ВАЗИР (Продолжение)
Дети громко кричали в селении Ар-Разик, а он стоял и слушал, задрав
голову, и глядел поверх стены в белое небо. Где-то у самой кромки начал
зарождаться горячий вихрь. Готовая надломиться вершина его неясно
покачивалась, приближаясь к солнцу...
Втянув вдруг голову в плечи, он огляделся по сторонам и, скрытый
деревьями, торопливо пошел вдоль стены. Поросшие травой ступени вели вниз, и
там спал мушериф, приложившись щекой к железной скобе. Тайный ход это был из
кушка.
Снаружи сидел под стеной еще один мушериф, и не заметна была среди
кустов тропа, ведущая к большой дороге. Два или три раза задевал он халатом
за ветки шиповника. Приходилось задерживаться и отдирать пальцами клейкие
тугие бутоны. Полосатые ящерицы с шорохом ускользали из-под самых его ног.
Потом раз-
315
двинулись кусты, и явственней сделался детский крик. Совсем близко
увидел он старое дерево посредине селения Ар-Разик...
Какой-то старик с двумя мешками травы проезжал на ишаке, но даже не
посмотрел в его сторону. Едкой дорожной пылью обдало его, и тонким слоем
осела она на халат и бороду. Что-то забытое возвращалось к нему.
И опять проплыл мимо ишак, проехала высокая арба с мальчиком и
закутанной до глаз женщиной. Даже не объезжали они его, и к краю дороги
становился он всякий раз. А когда свернул к площади, то встал в
неуверенности. Старый кедхода селения шел прямо на него. Надо было с ним
поздороваться. Важно ответил ему старик, и ничего не отразилось в его
коричневых глазах.
В недоумении осмотрел он тогда себя сверху донизу. Все было такое же
надето на нем, как и в прошлый раз' чарыки, халат, малая чалма на голове. Но
почему-то не узнавали его эти люди...
Все ту же птицу увидел он опять на другом берегу хауза. Мутная вода
колыхалась там вместе с гнилой соломой и какими-то палками. Но он знал, что
все это не так. Нужно лишь наклониться и посмотреть.
А дети кричали и бегали на площади, обсыпая друг друга пылью Чей-то
пронзительный голос выделялся из прочих. Мальчик с клоком волос, на счастье,
это был. Он раскладывал в ямках альчики и кричал что было сил.
С любопытством посматривали они на него, не оставляя игры. И вдруг он
увидел, что вовсе не одинаковые у них глаза. Лишь у одного, который кричал
громче всех, были они коричневые У других -- мальчиков и девочек -- глаза
были черные, зеленые, голубые, синие. А когда вокруг он посмотрел, то и там
все преобразилось. Птица на другом берегу стала голубой, и розовые перья
торчали у нее в хвосте. Ветки деревьев за дувалами оттягивали фиолетовые
сливы, оранжевая джида гроздьями висела среди серебряных листьев. И только
ломающийся столб пыли у самого солнца оставался бесцветным.
Теперь он уже не удивился тому, что вода в хаузе сделалась прозрачной,
когда пришел он к ней. Все опрокинулось в мире, и дерево росло в глубину,
озаренное солнцем. Кричали за спиной дети. Их неровные голоса означали
какой-то порядок. Для чего-то бог все же допускает это...
316
Сияние источала бездна Пыльный столб продвинулся там к солнцу и
распался сразу на несколько частей. Ветки дерева ожили, яркие блики побежали
по воде. Крепко зажмурил он глаза, предчувствуя некий ответ. Горячий ветер
коснулся лица его, растрепал бороду. И понял он, что это Тюрчанка.
