истощение духа произошло в доме Сельджуков. Видом и статью схож с отцом
нынешний султан, но никогда не менял своих решений грозный Алп-Арс-лан. Даже
если предстояло умереть, как в теснине у Мелазгерда...
Пятнадцать тысяч конного войска было тогда с Алп-Арсланом, и донесли,
что румийский кайсар привел туда войско в двести тысяч. Но дал уже себе
слово султан, что начнет битву, и не стал уклоняться. Как атабека, его
вместе с наследником отправил Алп-Арслан в Хамадан, сам же вышел к войску и
заплакал. Увидев это, заплакали пятнадцать тысяч тюрков. "Кто хочет уйти --
пусть уйдет, ибо нет здесь сейчас султана, который приказывает и запрещает!"
-- вскричал Алп-Арслан и бросил на землю лук и стрелы. Взял он меч с булавой
и собственной рукой завязал в знак траура по себе хвост своего коня. То же
вслед за ним сделали тюрки. Потом султан надел на себя белую одежду и
надушился, как поступают с покойником. А подъехав к бесчисленным рядам
румий-цев, слез с коня, посыпал себе лицо землей, плакал и молился.
Знал Алп-Арслан время и место. Сокрушены в тот день были румийцы, а
кайсар Роман Диоген приведен на аркане. Трижды кнутом ударил его султан и
отпустил на волю. Вот так делалось им в подобных случаях. Откуда же
неуверенность у его сына?..
340
Но надо было подойти к шагирду. Тот заканчивал укладывать привезенный
дерн, и серость травы радовала глаз. Все становилось на свое место. Как
нетронутая бумага чисты были глаза юноши...
IV. ОТКРОВЕНИЕ ШАГИРДА
Где-то затерялся бесчувственный сон, в котором к небу вздымаются
ледяные горы и железо таится в рукаве. Добрый старик ежедневно подходит к
нему, а он все больше привыкает к запаху хлеба. Лица людей начали отличаться
одно от другого, и радостное предчувствие охватывает его.
К дому в султанском саду позвали его опять, и сразу легкими делаются
руки и ноги. Он идет, не замечая дороги. Солнечные столбы теснятся в садах,
выстраиваются вдоль улиц. И вдруг ударяется он о невидимую стену. Высоко в
небе повис Большегубый...
Медленно проходит он через площадь, глядя лишь вниз на присохшие черные
комья. Но потом убыстряет шаг. Караван преграждает ему путь, и солнечный
звон разносится от мерно ступающих верблюдов. Снова с разбега скачет он
через арык и забывает про все...
У клумбы с тюльпанами стоит тюркская жена султана. Все обыкновенное у
нее: глаза, нос, губы. И царапина еще не прошла у локтя. Он срезает для нее
сочные стебли, складывает в корзину, которую держит старый маленький человек
с пухлыми щеками.
И голос такой же у нее, как и в прошлый раз. Она смеется и, выбирая
тюльпаны, трогает его за руку. Потом говорит ему, чтобы завтра был здесь, в
саду...
V. СУД ИМАМА ОМАРА
Гул бесчисленных нашествий назревает и прорывается вдруг совсем рядом.
Туркан-хатун, младшая жена султана, идет из сада. Знак ее в мире
подтверждается огромной корзиной с тюльпанами, что несет за ней мудрый
Шахар-хадим. На ступенях розового дома она оглядывается, и победно
оттопыривается у нее нижняя губа. Там, куда она смотрит, стоит красивый
шагирд, и руки опущены у него...
Заметив потом и его, стоящего среди колоннады ай-вана, она доверительно
улыбается. Некая тайна всегда
341
была между звездным небом и этой женщиной. Не случайно выделяет она его
из всех прочих надимов. И он запахивает свой синий халат, улыбается в ответ.
А шагирд продолжает стоять неподвижно среди поредевших тюльпанов, еще
не понимая всей глубины счастья, отпущенного ему богом. Свет от великой
женщины разлит в саду, и на шагирде отблеск его...
Снова видит он маленькую Туркан-хатун у площадки для наблюдения неба.
Большой непослушный султан рядом с ней, а сбоку, будто на шелковой нитке,
новый ва-зир Абу-л-Ганаим. Но появляется агай в утверждение порядка. Она
фыркает и уходит, не спросившись султана...
Вселенский календарь собрались они обсудить по желанию великого вазира,
и он дает объяснения всем троим о связи движения планет и светил с
человеческим временем. Отныне по всей земле оно будет едино, а распорядок по
поясам для царств и народов установят "Таблицы Малик-шаха". Сонно внимает
султан его речи, ибо все предложенное агаем правильно. Только крупные
зеленые глаза подлинного сельджука ищут что-то в закатном небе.
Но не для этого собрались султан и оба вазира. В созданной агаем
системе ничто не делается прямо. Только повод -- звездные таблицы, а речь
идет о другом.
Подобен сказке их разговор, и таковы правила. О некоем решении султана
говорит великий вазир, которое должно быть исполнено. Не называет он ничего
по имени, хоть все знают, что прямо с площади Йездан пойдет завтра войско в
поход. И новый вазир Абу-л-Ганаим тоже ничего не говорит про это. Он
касается бронзовой чернильницы, висящей через шею, и соглашается с агаем:
"Да, это так... Ударим завтра камнем по кувшину, посмотрим, что произойдет!"
Неумолим стук калама о дерево. Султан сидит посредине, не поворачивая
головы. Такова пирамида агая, что и ему некуда деться. Войско выступит, как
намечалось, и будет война с дейлемскими исмаилитами. Великий вазир касается
в подтверждение своей золотой чернильницы -- давата.
Но в прочем вынужден уступить агай, чтобы сохранилось равновесие.
Каждый должен получить свое согласно правилам, и новый вазир говорит об
иудеях, которые взбудоражены чьим-то требованием к их субботней здравице.
Уже проникли они к новому вазиру...
342
Султан кивает головой с явно довольным видом. Хоть в этом принудил он
своего учителя. Агаю нечего делать, и он молчит. А султан быстро прибавляет,
что и завтра садовник-шагирд, в чьем ведении тюльпаны, обязан прийти в этот
сад...
Величайший султан и его вазиры, как приличествует, говорят еще о
вечности, о таинствах души, о быстролет-ности земной славы, которую
перерастает простое дерево в саду. Соблюдая свое место, не участвует он в
разговорах великих мира сего. Лишь некий маленький звездочет здесь он, чье
гябрское прозвище -- Хайям.
* ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ *
I. ВАЗИР
Об эмирах тюрьмы, людях расправы и орудиях наказания...О том, чтобы не приказывать двух должностей одному человеку, о
представлении их людям с чистой верой, достойным, а маловерам и плоховерам
должностей не давать, от себя удалять...Относительно женщин... И в прошлые времена, когда жена государя
верховодила над ним, ничего не бывало, кроме мятежей, смут, восстаний и зла.
Мы вспоминаем относительно этого лишь немногое, чтобы взгляд упал на многое.
Первым мужем, подпавшим под власть женщины, отчего и впал в невзгоды и
трудности, был Адам -- мир ему! Подчиняясь приказу Евы, поел он пшеницы, за
что изгнали его из рая. Двести лет он плакал, пока Всевышний не сжалился над
ним и не принял его раскаяния...\
Он зовет к себе шагирда, так как в ночь выезжают оба они за войском.
Всегда при нем будет находиться тот отныне. Руку опять кладет он на голову
шагирду и говорит, чтобы шел еще сегодня в султанский сад, к тюльпанам.
Бледнеет по-обычному юноша и припадает к руке.
Ему же предстоит написать до полудня три главы, потому что не будет в
дороге времени на это. Останется тогда на дорогу лишь поучение в отношении
батинитов и прочих нынешних врагов веры. Из Эраншахра -- от древних
маздакитов выведет он их корни. И будет пока-
' Сиасет-намэ, стр. 143, 161, 179.
343
зано в книге, как век за веком прорастало тут и там это отравленное
растение. Ибо хоть закопал их в землю ногами вверх Хосрой Ануширван, но дал
разлететься семени по свету. И когда потом злокозненный Муканна восставал на
государство в Мерве, и вернувшийся к поклонению огню Бабек 1 неистовствовал
в Дейлеме, и карматы в своей пустыне делали все наоборот божьему порядку, то
прямо от маздакитов было это. Теперь же одним ударом уничтожено будет гнездо
порока, и нельзя дать выбраться оттуда ни одному вероотступнику. Там, когда
войско придет на место, и закончит писать он свою книгу...
Особое значение необходимо уделить в ней сейчас людям тюрьмы и
расправы. В великом Эраншахре, у праведных халифов, при знаменосце веры
Махмуде эмиры расправы и палачи-исполнители считались первыми людьми в
государстве. Свое знамя, барабан и караул у дверей были у таких эмиров, а
боялись их больше, чем самого государя. На чем же еще, как не на
человеческом страхе, покоится государственный порядок...
В нынешние же времена эта должность понизилась, и отменили блеск этой
службы. Упадок чувствуется во всем. Нужно, чтобы восстановлено было уважение
к ним. Пусть постоянно находятся при эмире расправы не менее пятидесяти
исполнителей, которых бы отличала голубая чалма на голове: двадцать из них с
золотыми палицами, двадцать -- с серебряными, а десять -- с большими
железными палицами для дела. И все для проживания пусть имеют они из еды,
питья и одежды.
Способы же наказания должны быть перечислены в особых книгах: отсечение
головы, отсечение рук и ног, повешение, ослепление, ломание костей,
заточение в темницу, опускание под землю для рытья водоводных кари-зов и
другие. Для врагов веры наказания особые: надевание на столб, варка в котле,
сдирание кожи, завязывание в мешок с пчелами, топтание слонами. Болтающим и
умствующим следует урезывать языки, вливать кипяток, лишать кормящего их
калама, изгонять. Точно всегда известно в государстве -- за что какое
наказание.
О назначении на должности... Самое важное это в делах правления. При
бдительном государе и осмотрительном вазире всегда должен быть особый список
всех слу-
1 Муканна, Б а б е к -- руководители народных движений-в средние века.
344
жащих людей -- как при доме, так и в областях. О каждом там пусть будет
сказано, тверд ли в вере и предан государю. Затем: где служил, когда, как
справлялся с делом. В этом случае не будет трудностей с назначением на
должность. Посмотрел в список, приказал одному приступить к делу, другого же
послал в соседнюю область или взял ко двору. В таком случае закрыт будет
путь к власти людям неизвестным, умствующим, маловерам и плоховерам, а
должности станут исполнять способные, преданные, обладающие хорошим
почерком, имеющие заслуги перед сей державой.
Пополнять же такой список тоже надлежит не случайными людьми, а из тех
же семейств сановников и усердных дабиров. Всегда это было в персидском
государстве: если отец служил вазиром, то сын или брат его становился
раисом, амилем или хаджибом при каком-нибудь деле, так как понятно, что
такой семье богом даны особые способности к управлению.
Ни в коем случае нельзя включать в список плохове-ров: иудеев и
христиан. Ибо сказано у Пророка: "Верующие! В друзья себе не берите ни
иудеев, ни христиан:
они друзья друг другу". А когда говорят, что почему-либо нет замены
иудею, как утверждал вчера Абу-л-Га-наим, то следует отвечать: "Иудей умер!"
Пусть подробно будет записано здесь это. Когда праведному халифу Омару
донесли из Басры, что управляет там ими амил-иудей, он тотчас же приказал
написать сподвижнику Пророка -- Сааду, сыну Ваккаса: "Отреши от должности
того иудея и назначь правоверного!" Но сколько ни выбирал из правоверных
Саад, сью Ваккаса, не смог найти такого, кто бы по уму и деловитости
сравнился с тем иудеем. Так и написал он праведному халифу. Возмутился
подобным непониманием халиф Омар, взял калам и самолично приписал на
послании эти два слова: "Иудей умер!"