Так и не подняв глаз, пошел он от хауза. Где-то в стороне остались
дети. Налетевший вихрь крутил и бросал вырванную с корнем траву. А он шел
уже через кусты, отрывая полы халата от колючих прутьев
Встревоженные лица мушерифов промелькнули сквозь оседающую пьыь
Беспомощно подрагивали под ударами ветра в саду остриженные деревья. Прямо
по траве шел он к маленькой калитке в гарем.
Охраняющий вход хадим захотел побежать вперед и предупредить о его
неожиданном приходе, но он сделал ему знак остаться Лежали на земле
поваленные ветром розы, и растерянно открыла рот Фатияб, державшая в руках
расшитые красные штаны маленького Ханапии. Мальчика не было с ней..
Он взял шитье из рук младшей жены, повел ее к окну. Поставив Фатияб
возле себя, придвинул к стене столик | для посуды и принялся снимать с нее
одежду Потом, "? подтолкнув ее на столик, правильно расставил ей локти, | на
должном уровне расположил грудь. Свернутое одеяло ' вместо книги подложил он
ей под одно колено. Все так он делал, как видел у Тюрчанки с гуламом.
Не понимая, зачем это, старалась встать, как ему хочется, Фатияб.
Колено ее сползло с одеяла, и она по-Х спешно приподняла его снова. Локти
разъезжались у нее, и тыкалась она всякий раз подбородком.
Руки на Фатияб положил он, не снимая халата. Испуганно притихла она,
боясь сдвинуться с места. Все такое же, как у Тюрчанки, было у нее, и ждал
он, когда же появится некий свет.
- Шорох опадающего песка явственно слышался на ай-ване. Бедра Фатияб
возвышались, и неудобно приходилось ему. Долго возился он при ней и отошел в
расстройстве. Дрожали от усталости ноги, и нехороший вкус был во рту...
317
IV. ВАЗИР (Продолжение)
Неясными волнами лежал на аллее в саду песок, оставленный вихрем.
Сорванные листья валялись на земле Не зная почему, остановился он у кучи
сломанного дерна. Некий мальчик, которому он дал хлеб, оставался еще в мире
Рука неуверенно потянулась, отвернула угол кошмы Зеленая трава уложена
была там четко нарезанными квадратами. На одном -- том, что лежал сверху, --
чуть подрагивали красные колокольчики
V. ОТКРОВЕНИЕ ШАГИРДА
Про все он стал теперь забывать, останавливаясь посредине дороги
Голубая сорока кричала на дереве при султанском питомнике, и пчелы летали в
столбах света Где-то громко кудахтала курица, призывая цыплят Он стоял и
слушал, не зная, что делать с собой Значит, это и есть радость7
Утром, когда промывал он песок для аллеи султанского сада,
представилось вдруг, как идет по нему тюркская жена султана. И сразу
засветилась струя воды, в которую окунал он ведро Неужто и на расстоянии
действуют дьявольские ухищрения?
Ночь перед подвигом надлежит провести ему вместе с дай Кийя -- его
наставником Ни одной грязной мысли не должно у него остаться, так как чище
льда в заоблачных горах обязана предстать душа в ином, светлом мире Но ни о
чем не спросил еще великий дай, и как сказать ему про радость, опоганившую
душу перед уходом туда? Мерзкое это нечестие, и знают все, что сайид-на
бросил со скалы своего сына за один лишь придорожный цветок
-- Что дороже радости?
Вот это слово Не поворачивая головы, спрашивает великий дай, а он
молчит Что-то следует сказать в ответ Но не умолкает в ушах сорочий крик.
Тень устада в комнате без окон склоняется в его сторону.
-- Тайна. .
Будто не его голос произнес это. Великий дай Бузург-Умид и старый
устад, чье назначение -- даи-худжжат Хо-
318
расана, сидят неподвижно, положив руки к свету На кошму он опускается в
стороне от них По-прежнему $ кричит сорока Зажать себе уши хочет он, чтобы
уйти от ^ разнообразия мира Устад замечает это, и печальны его глаза
Луч света пересекает лицо великого дай от глаза к подбородку, и в тени
все остальное Ровный голос утверждает предопределенное семью имамами в горах
Дейлема Всем причастным нужно быть готовыми к завтрашнему дню Число его
делится на три, и трижды в этот день будут повергнуты гонители учения.
Сразу умолкает сорока Три имени называются в тишине Первое -- чья нисба
"Устройство Государства". Некоему рафику представляется право свершения
приговора над ним. Если не выйдет на свою обычную прогулку в сад вселенский
гонитель, то в дом к нему принесет этот рафик нож в рукаве
Второе имя -- мухтасиба, который ездит со стражей по городу По приказу
его казнят на столбах людей учения, и страх охватит всех при виде постигшей
его кары. Но старый тюрок всегда настороже Некоему фидаи следует применить
хитрость
Третье имя называет дай, и отклоняется вдруг от устада пламя
светильника. Ученый имам это с луной и звездами на халате, который ходит к
гябрам От них у него прозвище .
- Нет'
Тихий голос устада -- мастера цветов прерывает речь великого дай Тот
умолкает лишь на мгновение и потом продолжает говорить, словно не услышал
возражения Приближенный к гонителям этот имам и налим самого султана Не
трогая близких султану людей, нужно тем не менее показать, что все во власти
великого сайида-на.
- Нет'
Опять не замечает возражения устада великий дай. Он говорит, что
противен учению считающий звезды имам, и строптивость в его взгляде На
дороге к гябрам следует встретить названного имама. Известно, что каждый
день навещает тот гнездо разврата.
- Нет'
Теперь скрытый дай вдруг быстро наклоняется к самому лицу устада
- Хорошо, праведный даи-худжат, -- соглашается он -- Мы заменим
звездочета кем-то другим!
319
Устад остается сидеть, глядя в огонь светильника, а они уходят.
Стража кричит в городе на башне Абу-Тахира, и откликается ей стража при
Шахристанских воротах. В лунной тьме идет он с великим дай, чувствуя
исходящую от него силу. Громадные листья нарисованы на светлой земле. Через
чей-то виноградник пробираются они, минуя дорогу.
Ночь очищения предстоит ему, и в последний раз видит он этот
несовершенный мир. На деревьях, на земле и на руках у него свет. Он отстает
на мгновенье, и томительной радостью наполняется тело. Холодную гроздь
отрывает он от лозы, и серебряной делается она. Светлые капли стекают с
ладони...
Руку вытирает он о халат и поспешно догоняет имама-наставника. Сомнение
покидает его, мерзостный дух ударяет в лицо. К текущей от рабада клоаке
вышли они. Осторожно, по камням, переходит великий дай на другую сторону.
Жирный блеск источают нечистоты.
Следует до конца убить в себе радость, и прямо в клоаку ступает он
ногой. Постыдный звук разносится далеко вокруг. Невыносимым становится
тяжелое зловоние. Голову приходится поднять ему к небу, и рукавом халата
закрывается он от сияющей луны...
Куда-то в сторону гябров идут они. Ни разу не оглянулся и не спросил
дороги великий дай. Рядом будут они всю ночь, и особое место есть для этого
у сподвижников учения в каждом городе.
Полнеба закрывает тень цитадели на горе. Виден становится им тайный
огонь у гябров. Великий дай вдруг останавливается и делает ему знак рукой.
Кто-то спускается с горы. Слышен уже голос идущего, и черепки сыплются от
его шагов.
-- Человеком будь... Будь человеком!
Это кричит им возникший в лунном сиянии ученый имам. Звездный халат
распахнут, и большой кувшин в его руке. Стороной обходят они пьяного имама,
а он смеется им вслед.
320
VI. СУД ИМАМА ОМАРА
Еще на горе почуял он приход дабира. Испуганные гябры суетились
по-особому. Ничего нет для них страшнее калама, ибо от письма, по их
разумению, все несчастья. Только устное слово почитают огнепоклонники.
Впрочем, и правоверные вздрагивают, слыша троекратный костяной стук.
Все собрано в дорогу у гябров, но кувшин в руку все же сунула ему
встревоженная Рей. Ждут кого-то важного они сегодняшней ночью. Уж не этого
ли писаря под ширванской накидкой, что встретился ему у подножия горы?
Кто-то еще был там, кажется шагирд из султанских садов. Слова
правдолюбивого пророка прокричал он им обоим в напутствие. Слишком много
скрытых даби-ров появилось в благословенном Мерве, и не к добру это...
* ГЛАВА ДЕСЯТАЯ *
I. ВАЗИР
О совещаниях государя о делах с учеными и мудрецами...
О муфридах личного сопровождения, об их содержании, снаряжении, порядке
дел и обстоятельствах...О распорядке в отношении формы и оружия, украшенного драгоценными
камнями, во время государственного приема...Относительно послов и их дела... О заготовлении фуража на остановках...
О ясности в имущественном состоянии войска... О содержании войска всякого
рода... Надо, чтобы войско было составлено из разных народов. Так, при доме
государя должны пребывать две тысячи хорасанцев и дей-лемцев, которые
опасаются друг друга...1
Он постучал каламом по столу и сказал гуламу, чтобы послали за
шагирдом. Косые лучи солнца упали на гору дерна в саду. Каждый день он ждет
его прихода, но держат шагирда вдалеке от него.
Где-то за стенами кушка кричали дети. Скоро придет
Сиасет-намэ, с 97, 99, 101, 105-108
11 М Симашко
321
сюда Магриби, чтобы взять написанное им с утра. Он отвел наконец глаза
от окна, приблизил калам к бумаге.
Повторялись от правого края листа к левому завитки букв. Можно
расположить такие строки треугольником или звездой, как делал он некогда
молодым дабиром. Имеет ли все это отношение к хаузу, в котором опрокинут
мир?
Золотой стержень не ускользал больше из пальцев. Чего же не знал он в
жизни из того, что знают блудящая женщина, иудей или имам-звездочет? Нет, не
в них, беспутных и умствующих, а в шагирде правильность мира. И должен
увидеть опять он его, чтобы окончательно убедиться в этом. .
О совещаниях государя о делах с учеными и мудрецами... Что же,
устройство совещаний доказывает рассудительность, полноту разума. Государь
может сравнивать свое тайное мнение с мнением других, а потом уже выскажется
окончательно Того, кто не делает так, называют своевольным.
О муфридах, коих двести человек должно быть при государе... Не так для
охраны содержатся они, ибо это дело мушерифов, тайных и явных. Муфриды же
обязаны быть высоки ростом, приятной внешности, с большими и ухоженными
усами. И оружие при них пусть будет хорошо прилаженным и красивым. Из этого
оружия двадцать перевязей и щитов -- серебряные, пики же хаттий-ские, из
особого тростника, что там растет. Когда приедет иностранный посол или гость
государя, пусть проходят муфриды под музыку, являя мужественность и красоту
шага. Всем станет видно тогда, что порядок в этом государстве.
Ныне во всем свете нет государя более величественного, чем наш, ни у
кого нет большего царства. И хоть достиг он такого положения, что может
пренебречь условностями, однако посольские приемы следует проводить с
подобающей торжественностью. От послов разносится по всему свету слава о
державном величии, мудрости, правосудии и прочих качествах государя. Все,
что нужно из речей и разговоров на таких приемах, напишут ему особые дабиры
с хорошим слогом и пониманием дела. Государю надлежит лишь прочесть это
внятно и с глубокомыслием на лице.
Относительно послов это еще не все. Не только для
322
мнения чужеземных правителей, но и для своего народа важна пышность
посольских приемов. Люди каждодневно видят их и говорят" "Вот как велик и
славен наш государь, со всех концов земли едут к нему!"
В свою очередь государь тоже отправляет своих послов в ближние и
