под потолком. Там видно небо.
Красные, фиолетовые, голубые тени возникают на ай-ване. Лишь младшие
жены эмиров здесь по древнему правилу. Глухо закрыты лица персиянок, у
остальных же, по туркменскому обычаю, высится золотой борик на голове, и
только рот с подбородком ограждены "платком молчания". В единый ряд
сливаются они: широкая золотая полоса сверху, красная -- снизу, и полоска
неживой китайской пудры между ними. Ровная исфаганская линия бровей
прочерчена через весь ряд. И только глаза искрятся будто специально для
Магриби, чтобы сравнил их с ширазскими звездами.
Шахар-хадим появляется из вырезанных сердцем ворот, и люди гарема
простилают особый ковер к тахту Кивает от золотой решетки строгая хаджиба
Айша-ха-нум Прислужники сдвигают "занавес скромности", чтобы оградить хатун
от мужских взглядов. Но лишь чуть подвинув его, они подвязывают шнуры. В
Исфагаие занавес закрывался до половины ..
Знак хатун проявляется сразу. Будто громом раскалывает тишину ожидания.
Миллионами искр рассыпаются звезды на айване. С вытянутой шеей так и
остается новый вазир. Эмиры забывают о локтях, и руки их сами собой
прижимаются к телу. В вечном изумлении открыт рот у султана. А грозный гул
из неведомых глубин то нарастает, то укатывается в бесконечность.
И только когда возникает хатун, замечает он, что сам тоже делается
другим. Все уже не такое, как было до ее прихода: тело, руки, дыхание.
Невольно опускает он глаза, не в силах смотреть на нее, стыдясь божьего
совершенства. Именно в такую минуту закрыл Пророк им лица.
Чуть поведя плечом в сторону султана, садится она рядом и смотрит
сверху на эмиров. От четких маленьких ушей до подбородка открыто лицо у нее,
а вместо бори-ка -- узкий обруч. Нечто необычное ощущается вокруг.
273
И вправду свет струится от рук и лица у младшей жены султана. Все
потускнело, и одна она сияет сейчас в мире. Первый сказавший о луне и
женщине был воистину поэт.
Грех или не грех такая великая красота? Она не вызывает, подобно Рей,
плотских порывов, и как абсолютное творение бога -- маленькая Тюрчанка на
троне. Потому, быть может, и опускаются глаза, что нельзя подсматривать в
доме у Творца...
Один за другим под ее взглядом отставляют локти эмиры. Потом она
смотрит в сторону налимов, и немеют те перед неведомым светом. Но из прочих
выделяет его хатун. Лишь черточка бровей надламывается у нее, и чувствует
он, как в постыдной радости пламенеет лицо. С подозрением глядит на него
Абу-л-Ганаим, вазир...
Разносят мороженое на серебряных подставках маль-чики-гуламы. Белыми и
розовыми шарами уложено оно, и свой вкус у каждого. Знаменитый мастер-иудей
привезен для этого из Исфагана. От предков, кормивших мороженым еще царей
Эраншахра, его секреты. Особые гу-ламы несут вино в кувшинах.
Надим с плоским лицо шепчет, что сам видел, как пригнали на черный двор
четыре сотни баранов для сегодняшнего угощения. Все хайльбаши и сарханги
войска позваны к хатун, и в саду над Мургабом расстелили для них дастархан.
Каждодневно теперь будет так. Великий пост скоро, и следует окрепнуть к его
началу. Предстоит дальняя дорога войску к дому халифа в Багдад, и, как
всегда, об этом уже знают на базаре.
Крик голодной цапли прозвучал в мире. Пришел черед Магриби, и, закатив
глаза под веки, тонко поет стихотворец свою касыду. Да, ширазские звезды
блекнут при виде луны. Но даже луна устыдилась появиться нынче в Хорасане,
так как затмила ее некая другая луна. Рядом с солнцем утвердилась она, ибо
от него изливаются на землю животворные лучи, наполняя счастьем сердца...
От горки срезанных тюльпанов на блюде берет хатуы и бросает стебелек
поэту. С другой стороны султан подталкивает к нему ногой мешочек с серебром.
Подметившие это движение надимы сразу цокают языками, дивясь силе
поэтического слова. О щедрости султана говорят они между собой на разные
голоса, и снова возникает гармония.
274
Потом поют и танцуют мутрибы } -- люди из цыганского племени. Велика
сила их искусства, и уже не на свой индийский ласковый манер, а совсем
по-тюркски приседают они в танце, выбрасывая ноги в стороны. Только тюрки
пляшут так из народов земли, и куда еще понесут этот лихой обычай цыгане...
Некое синее пламя полыхнуло в зале. Нет, не почудилось ему. Он быстро
поворачивает голову и видит, как изменилось лицо у хатун. Из глаз ее этот
испепеляющий свет, и неотрывно смотрит она на пустые золотые ворота.
Совсем другая теперь у нее красота. Сразу раздулись и стали круглыми
ноздри маленького носа. Угол неприятия начертан в сломанной линии бровей, и
божье право в этом. Она ждет, выпятив губу.
Медленно расходятся створки ворот, и прямая высокая фигура обозначается
между ними. Опускает свою чашу султан, перестают качаться рога у эмиров,
умолкают надимы. Поцеловав руку и приложив ее к ковру, агай проходит на свою
пустующую подушку. Звякает в последний раз запоздавший бубен. А в
наступившей тишине громко, совсем по-кошачьи, фыркает хатун...
* ГЛАВА ПЯТАЯ *
I. ВАЗИР
Об иктадарах, о разузнавании, как они обращаются с народом...
Получившие в кормление ту или иную область -- иктадары пусть знают, что по
отношению к народу им не приказано ничего, кроме как собирать добрым образом
законную подать, что им перепоручена;когда они это собрали, пусть будут у людей безопасны тело, имущество,
жены и дети, пусть будут безопасны их вещи. Кто сделает иначе, пусть
укоротят руки... следует каждые два-три года сменять их, чтобы не могли
укрепиться, создать себе прочность и доставить беспокойство... 2
Для тех, кто имеет что-нибудь свое в государстве, сказано здесь о
народе. Должны знать они, что в каждый
музыканты.
' Мутрибы-- актеры I
2 Сиасет-намэ, с. 34, 43.
275
из дней возможно все у них отобрать, а другие люди будут радоваться и
славить правителя.
Лучше всего, когда ничего своего не имеет человек, а тем только живет,
что получает по милости султана. Тогда не приходит ему в голову мысль о
мятеже, ибо боится потерять ежемесячное жалованье и остаться вовсе без
хлеба. От имущества у людей самостоятельность, и имеющий две коровы не в
меру строптивей того, кто имеет одну. Но так как пока еще недостижимо, чтобы
ничего своего не имели люди, а есть у каждого дом, жены и дети, то пусть
знают, что во всякий день могут быть посланы к ним мушерифы, которые обвинят
их в мятеже и отберут все. Ибо каждый из людей только раб султана, а значит,
и имущество это не его, а султана.
Об амирах тут говорится особо. Посылая их править на места, ни в коем
случае нельзя позволить им забывать, что только на время -- в икта -- дается
ему тот край на пользование. Ни брату, ни сыну не может иктадар передать
свои права, ибо не его личное это имущество и люди, а тоже султана. А чтобы
не утверждались они на местах и не заводили себе сторонников, нужно как
можно чаще менять их, переводя из области в область. Тогда не будет опоры у
эмиров, и станут во всем полагаться лишь на благоволение султана.
Много есть примеров, как подрезали государи постромки своим эмирам, но
лучше всего поведать здесь о Хосрое Ануширване. Когда увидел этот царь, что
правитель Азербайджана окреп, завел там себе сторонников и неохотно уже
лобызает пол перед высочайшим троном, то тайно отправил доверенного гулама в
его владения. Известна стала к тому времени жалоба оттуда от некой старушки.
Достали ее из ящика, прочли. И как только подтвердилось, что незаконно
отобрали там у нее огород, царь сказал: "Итак, приказываю о сем самоуправном
правителе: отделите кожу от тела, бросьте мясо собакам, набейте оболочку
соломой и повесьте над воротами дворца. При этом объявляйте всенародно в
течение семи дней: если кто впредь станет проявлять у нас в государстве
жестокость или отнимет незаконно хотя бы торбу соломы, курицу или пучок
травы, то поступят с ними так же!"
276
Эмирам и сановникам впрок пойдет этот рассказ. Справедливость
Ануширвана несомненна. И всякий эмир поймет, что всегда можно отыскать
старушку к случаю.
На место среди других книг бережно положил он поучения царя Ануширвана,
откуда рассказ о старушке. Все здесь собрано у него, но нет венчающей
мудрость вершины. Не нашли еще "Ден-намак" -- великую книгу о тайнах
правления...
Сегодня Тюрчанка не мешала молитве, а он был внимателен, доходя до
преклонения колен. Вчера только увидел он ее воочию в четырех шагах, так как
рядом сидела она с Величайшим Султаном. Не позволено такое, потому что не
наследуют по закону Высочайшее Стремя дети Тюрчанки. И занавес тоже был
сдвинут, чтобы прикрыть наготу ее лица. Не ждали они там его, а потому и
цыган призвали прямо в гарем. Всякое, конечно, допустимо для султана, но не
на виду у всего города. Тень бога он на земле, и что будет, если с
легкомыслием начнут относиться к этому?..
Абу-л-Ганаим, вазир, обязан был воспрепятствовать такому сборищу. Но
криводушен сей муж, и как бы не подтвердилось нечто с ним, как с лукавым
Раст Равишем в давние времена. Следует сказать мушериф-эмирам, чтобы усилили
наблюдение...
Про то, что явился экзиларх Ниссон и ждет при воротах, было доложено
ему. Он кивнул головой и пошел в сад. Иудею положено ждать...
Шагирда еще не было в саду, и присохшие квадраты дерна валялись у
арыка. Однако окончательно договорено вчера с султаном, что насовсем
отпускается к нему шагирд. Опять покривились при этом губы Абу -л-Ганаима.
но свое давнее право у него на этого юношу.
Досчитав деревья, он остановился, прислушиваясь. Дети не кричали больше
в селении Ар-Разик, и порядок был в мире. Про некий хауз посреди селения
снова подумалось ему. Сидит или нет там какой-нибудь старик с палкой в руке?
Постояв еще немного, пошел он назад. Зайдя к себе, он взял калам, простучал
трижды по столу и сказал, чтобы впустили иудея.
277
II. ВАЗИР (Продолжение)
Еще не вошел экзиларх Ниссон, а некое прозрение посетило его. Как же не
видел он этого раньше? Одни глаза у иудея с Тюрчанкой, а у той глаза точно
такие же, как у беспутного имама. Незримая связь между ними, и когда катится
калам от блудницы, то является имам Омар. И иудей, конечно, тут же!
От разных народов они: имам, блудница и иудей, но некий тайный свет у
них в глазах. Будто известно им нечто, чего не знают прочие люди, и
раздражает это всякого правоверного. Нет правил для таких, и наперекор
божьему порядку норовят утвердить себя...
А иудей уже вошел и смотрит на него своими ласковыми глазами. Пятьдесят
лет знает он этого экзилар-ха, всякую неделю встречается с ним в
книгохранилище Беи-Натаниила из Нишапура, но каждый раз возникает
беспокойство при таком его взгляде. Снова чего-то хочет добиться тот, но не
получится сегодня у иудея.
Нет опаснее народа для государства, и не бывает смуты без них. Даже с
богом своим не сумели поладить они. Многое от иудеев, и когда предвидится
недовольство в державе, им первым следует напоминать о страхе божьем. Для
этого нужно ежечасно указывать людям в их сторону. Тем самым достигается
спасительный страх иудеев перед беспорядками, а правоверные удовлетворяют
свою душевную нужду.
Именно теперь нельзя уклоняться от положенного в обращении с иудеями. О
шатрах и овцах говорится в их завете, и близко это кочующим тюркам.
Зовущиеся хазарами из народа тюрков уже царей привезли к себе на Итиль из
