всякая вещь стала казаться потерявшей одну присущую ей форму. В нереальный
мир хочет увести его дьявол, туда, где все неясно и призрачно. Но пока перед
ним эта чернильница, он твердо знает свое предназначение. Все остальное --
мираж, и не утолить путнику жажды из воображаемого моря!..
Так в чем же поучение? Когда Всевышний видит, что правитель ослабил
бдительность, а народ приходит в неповиновение, он всегда наказывает эту
державу недородом, войной и мятежом, посылая предварительно знамение в
солнце, луне или погоде. Разве не служит примером этому царствование Масуда
-- беспутного сына знаменосца веры Махмуда Газневи?
При попустительстве вазира этот наследник с детства был пристрастен к
вину, а вместо корана не выпускал из рук книгу "Алфийу-Шалфийу", где в голом
виде представлены разнообразные встречи мужчин с женщинами. Велел Масуд
разрисовать этим блудом все стены дома для летнего отдыха и уходил туда
почивать, призывая к себе музыкантов и актеров -- мутрибов, мужчин и женщин.
И хоть докладывали тайно отцу-султану об этом деле, но укрывательство вазира
оказалось сильней.
И став султаном, продолжал Масуд такую жизнь. Но даже не в этом его
вина, а в том, что ослабил он державные вожжи. Подстегнутые безнаказанностью
сановники набросились на правоверных и стали дважды и трижды стричь к зиме
уже стриженных овец. Райяты отчаялись в державе, и их легко начали сбивать с
пути злоумышленные дай из исмаилитов, которые всегда там, где горячо. Бог
послал в тот год знамение в виде пере-
234
сохшей земли, которая сама горела, а затем объявились Сельджуки. Но не
собственной волей, а Всевышний их призвал в нужное место и к нужному
времени...
Он хорошо помнит, как совершилось это, потому что заканчивал тогда
учение в Нишапуре. Люди страшились неведомого, но схватились за колени от
смеха, когда увидели посла от дома Сельджуков. Дыры в целую пядь светились в
ватном халате у Мухамеда Йинала, и руки его были черны и неухоженны. Не
знали еще они этого ужасного эмира, но когда переводили взгляд на висящий у
его пояса клыч без ножен, смех сбегал у них с губ. За три перехода сзади
двигался со своими сюбаши будущий государь Тогрул-бек, а Чагры-бек, дед ныне
царствующего султана, был уже в Мерве.
Коврами устилали в Нишапуре сад Шадьях, и всех павлинов собирали туда
для услаждения взора этих невиданных воителей. Говорили, что вместе со
шкурой обдирают они райятов в селениях, а женщин волокут на арканах.
Сутулый, громадный Тогрул-бек въехал в сад верхом вместе со своими
коноводами, разнуздал и пустил пастись лошадей на вековые газоны. Когда же
лучшие люди города пришли поздравить его с благополучным прибытием, он
говорил и смеялся со всеми, как безродный гулам. И хоть сидел уже на
захваченном у Масуда султанском троне слоновой кости и хутбу прочитали на
его имя рядом с именем бога, три простых стрелы заткнуты были за его пояс, а
почерневший от пота лук переброшен через руку.
Однако не случайно указал бог пальцем на Сельджуков. И как только
верховный кази Сайид пришел со своими близкими и учениками отдать должное,
Тогрул-бек сошел с резного трона и самолично положил шелковую подушку для
святого человека. И кази Сайид не потерял достоинства, ибо говорил от лица
непреходящего государства. "Да будет долгой жизнь победоносного вождя ! --
сказал он. -- Этот престол султана Масуда, на котором ты восседаешь; в
божественном промысле подобное бывает, и нельзя знать, что еще станется.
Будь благоразумен и бойся бога, -- да славится поминание его,-- твори
положенное правосудие, ибо беззаконие предрекает беду. Я этим приходом своим
воздал тебе должное и больше не приду, потому что предаюсь изучению
богословия и ничем другим не занимаюсь. У жите-
235
леи этой местности оружие -- молитва на рассвете. Ежели ты обратишься к
разуму, то наставление, кое я дал, досгаточно". А Тогрул-бек ответил: "Я
согласен поступать так, как ты сказал. Мы люди новые и чужие, пусть кази не
откажется подавать нам советы"
А что бы произошло, если бы удачливый туранец отринул дикарским
способом наставления мудрого кази и вместо обживания предназначенного ему
места во главе державы пустил пастись коней по всему Хорасану9 Трава быстро
оказалась бы съеденной, деревья срублены, а райяты разбежались бы по
окрестным горам, так что не с кого стало бы собирать харадж. Ушли бы внуки
Сельджука в небытие, как уходили другие такие до них.
Но Тогрул-бек был намечен богом и потому не сделал этого. В первый же
день взял он себе вазира из Хо-расана. И с тех пор только отсюда брали
вазиров султаны из дома Сельджуков, ибо от века полны государственной
мудростью недра Эраншахра.
Один Мухамед Йинал не сдержался в Нишапуре. Испробовав вина из
масудовых запасов, кочевник заиграл в пятничной мечети на своей дикой дудке,
коей управляют овцами. Павлиний крик мешал ему, и он самолично отрубил всем
птицам головы. Безглавые павлины, разбрызгивая кровь, летели из сада Шадъях
во все стороны. Полвека назад было это...
Он закрыл глаза, и как наяву увиделась ему большая нишапурская дорога.
Слепое солнце в крови летело, ударяясь о деревья и шумно хлопая крыльями.
Разные цвета имела в оперении редкая птица, и от света в небе перья
вспыхивали все сразу, являя непереносимое сияние
Нет, такие вещи мешают трезвому взгляду на происходящее в мире. В них
лишь правда чувства увидевшего их человека. От невоздержанности воображения
зависит она. Может ли такая малая, ничтожная правда сравниться с правдой
божьей, приведшей эмира Мухамеда Иина-ла в Нишапур!..
Яркость и многочисленность красок уводит в сторону от подлинного
существа мира. Плоть человека греховна и породить может лишь вздорные
волнения. От бога, который един, государство, и устроение его не терпит
многообразия. Только внешнюю форму допустимо менять, как изменяется у людей
одежда в каждую эпоху. Это и следует поставить во главе угла.
236
Он постучал трижды каламом о стол. Неслышно возникший Магриби
изготовился в стороне со своими принадлежностями на коленях. Четок был
прямоугольник стола, и правильно все было на столе. Золотой куб чернильницы
незыблемо стоял, утверждая порядок в мыслях. "Во имя бога милостивого и
милосердного!"
Он уже поднял палец правой руки, давая знак к началу, как вдруг
загремело в мире. Сотряслось все до основания, закачались в разные стороны
деревья в саду, бешено закружилась листва...
11. ВАЗИР (Продолжение)
Рванулся неистово пергамент из-под руки, исказились углы, поломались
стороны прямоугольника. Явственно проявился овал. Она это была, Тюрчанка!..
Оба крупных колена ее упирались в стол, но одно было приподнято, потому
что для удобства под ним лежала книга в черном переплете. От этого колено
казалось больше другого, уходящего в тень. Руки ее с побелевшими пальцами
тоже приникли к столу: ладонями и локтями. Все тело ее было мучительно
напряжено, и крупная грудь, сосками касавшаяся холодной глади стола,
казалась из теплого живого камня. И на лице Кудана было деловитое, тупое
напряжение. Гулам так и не снял с нее больших рук: они тяжело лежали сверху
на маленькой спине ее и выпяченных бедрах.
Знали или не знали они, что у вазира есть ход в султанское
книгохранилище? Она смотрела прямо на него, не отстраняясь от гулама
Невиданной красоты всегда было у нее лицо, но теперь глаза ее расширились и
так же, как и тело, полны были яростной, голой жадности. И от этого красота
ее стала беспредельной.
А еще в ее глазах меняющегося цвета был гнев:
властный и неукротимый. Только во взгляде Кудана, де-сятника-онбаши
первого султанского хайля, проявился мужской страх. Но она смотрела на него,
неожиданно вошедшего, требовательно, нетерпеливо, и красивые губы ее
кривились от брезгливой ненависти к нему. Это было неправильней всего .
Она так и не сошла со стола, даже ногу не подвинула с книги. Маленькие
красные туфли были разбросаны на полу в разные стороны. Лежали бесформенно
упавшие шальвары. Розовый шелк вспыхнул, заалел, засветился
237
вдруг, задетый солнцем из ниши. Он сделал шаг назад, осторожно прикрыл
дверь...
Туркан-хатун, младшая жена Величайшего Султана, взятая от самаркандских
илек-ханов, спокойно прошла потом мимо него по садовой аллее, направляясь из
книгохранилища к своему дворцу. Легкое покрывало было на ней, маленькие
красные туфли твердо ступали по влажному чистому песку. Следом Шахар-хадим,
старый евнух -- хаджиб, нес тяжелую черную книгу. Когда евнух склонился
перед ним, он увидел заглавие. То была книга поучений древних мужей
Эраншахра...
Куда-то укатился калам, стучало сердце, а он стоял, ухватившись обеими
руками за край своего малого столика. Нечто затихало на земле. Деревья за
окном, качнувшись в последний раз, выровнялись в прямую линию. Он осторожно
расправил задравшийся было лист пергамента, отыскал глазами калам...
Кто-то еще находился в комнате. Подняв глаза, он увидел вошедшего имама
Омара. Да, была какая-то непонятная связь между бесстыдной тюрчанкой,
которую застал он пять лет назад с гуламом в книгохранилище, и этим
многогрешным имамом, который вдруг молится богу истово, как суфий, а потом
напивается в приюте греха у гябров -- огнепоклонников -- и сочиняет стихи,
не имеющие ясного божьего смысла.
Даже губы порой складываются у имама Омара презрительно, как у младшей
жены султана. Она же благосклонна к имаму, хоть и не ищет тот явно вблизи
нее. Но почему столь пристально смотрит сейчас этот имам к нему на стол? А
может быть, он тоже увидел Тюрчанку?!.
III. СУД ИМАМА ОМАРА
Оборвалась единая звуковая нить. Кость беспорядочно соприкоснулась с
деревом, и дробный, растерянный стук завершился аккордом бессилия. Агай
выпал из божьего хора. Затрещали сучья садовых маклюр, горячим ветром
распахнуло узкую резную дверь. Он переступил порог...
Так оно и было. Пергамент на столе у агая завернулся от попавшего в
комнату ветра, а калам из его руки
238
укатился на край стола. Даже золотой куб с чернилами сдвинулся и встал
боком.
Что-то зашуршало в углу. Это Магриби, который призван помогать агаю в
написании книги о правильном устройстве государства. Лицо у поэта испуганно,
а протянутые вперед худые руки на треть вылезли из рукавов цветистого
халата. Звук его в мире слабый, но настойчивый и неравномерный, подобный
крику голодной цапли...
Впервые за двадцать лет растерян агай. От хлопнувшей двери все
произошло. В это время года обычны горячие вихри в Хорасане. Говорится у
знающих, что невидимый джинн закручивает воздух в высокий столб, сам начиная
вращаться вокруг своей оси. По природе вещей это правильно, но джинны вроде
бы бестелесны...
В окно виден молодой шагирд, который трудится в саду по ту сторону
арыка. Рядом с ним тайный стражник -- мушериф, как принято. Всякий человек
имеет здесь свою тень...
Великий вазир собственноручно поправляет все на столе, выравнивает
углы. Опять смотрят прямо на мир его выпуклые серые глаза, отражая предметы.
Как и вчера, в месяц урдбихишт уставился он на таблице неба, но губы
неподвижны. Пальцы все подрагивают, и никак не придет в соответствие с
божьим предопределением тройной стук кости о дерево -- знак агая в этом
мире...
IV. СУЖДЕНИЕ УСТАДА -- МАСТЕРА ЦВЕТОВ
Садовник Наср Али, выращивающий тюльпаны, встал на предзакатную-
молитву. От только что политой земли пахло дувальной глиной. На такырах и
