говорились накануне. "Видите, не так говорил вазир, как вы рассказываете, а
другим образом!" -- вскричал султан и тут же послал к нему домой великого
туграи с устным уведомлением об отставке.
В этом случае государю надлежит все проделать быстро и тайно, чтобы
уходящий от дел сановник не успел припрятать ценности и скрыться в пределы
соседствующей державы. Но не просто вазиром был он, а атабеком, "отцом по
завещанию" султану Малик-шаху, что равноценно среди тюрок отцу по крови.
Хоть и перс он по рождению, но имя покойного Алп-Арслана служит ему щи-гом.
Что бы ни случилось, слово его остается первым ч ? о.:)/"арстве после слова
султана.
;? ::0|Ь сердце с того дня, как туграи объявил ему IV ч с,!'), ь-ую
волю, билось неправильно, он продолжал
'"2
распутывать узел, затянутый врагами веры и государства. Султан не
препятствовал в этом ему. Пять недель длились переговоры. Туграи и прочие
сановники в сопровождении эмира Йильберды каждодневно приезжали в его кушк
за южными воротами Мерва, и все было подробно оговорено. Он, Великий Вазир,
как бы уйдет от государственных забот, но на самом деле сохранит все права,
входящие в его нисбу 1 Низам ал-Мульк. И совершится это правильно и
достойно, как испокон веку определено в государстве.
III. ВАЗИР (Продолжение)
И вот сегодня владыка обоих миров и Отец Победы ас-Султан Му-изз
ад-дуниа ва-д-дин Малик-шах ибн Му-хамед-Алп-Арслан, доверенный Повелителя
Правоверных, да озарит бог его царствование, в установленном порядке,
самолично, а не через других людей, принимал отставку своего Великого
Вазира. И даже что происходило это в старой мервской резиденции Сельджуков,
а не в новой шумной столице Исфагане, только подтверждало несокрушимую силу
правопорядка, ответственность за который он нес уже тридцать лет. Сердце
билось ровно.
Знакомая тень мервского кухандиза была на своем месте. Согласно с его
нисбой на весь размах открылись окованные медью ворота, закричал положенные
слова вестник, трижды прогремели султанские трубы -- наи. И в Зале Приемов
было все так, как это он установил по примеру великих царствований прошлого:
все люди Дома находились здесь и каждый знал положенное ему место. Когда
султан принимает отставку лица, имеющего нисбу ал-Мальк, все разнозначные
должны находиться при этом, дабы не уронить достоинства уходящего со службы,
а вместе с тем и достоинства государства.
Они были здесь: великий мустауфи -- Определяющий доходы и расходы
царства, великий ариз -- казначей и глава войскового совета, туграи --
Хранитель Султанской печати и великий амид--наместник солнцеприсут-ственного
Хорасана. Кроме этих четырех нисбу ал-Мульк имел еще амид богом
покровительствуемого Багдада, но его отсутствие было обосновано.
Н и с б а -- определенная часть титула.
213
Глаза султана лишь на миг остановились на нем и тут же метнулись в
сторону. Этого нельзя было допускать. Когда предстоит такое государственной
важности деяние. Величайшему Султану надлежит быть точным в жестах. Пришлось
задержаться у подножья тронного тахта, и глаза Малик-шаха послушно вернулись
к нему. Знакомое скрытое раздражение и покорность силе установленного
затаились в них. Так было, когда еще в детстве Величайший Султан не желал
слезать с коня и садиться за калам 1.
Поцеловав ладонь и коснувшись ею ковра перед троном султана, он прошел
на тахт, к своей большой красной подушке. Причастные к дивану, чуть
отставая, прошептали божью формулу вслед за Повелителем Миров. По едва
заметному знаку хаджиба Дома возник рядом с троном синий человек -- "Голос
Величайшего Султана".
...Мы, укрепляющий порядок и веру... Длань Державы... Повелевающий
двумя мирами... соизволяем разрешить первому рабу своему отодвинуть от себя
повседневные заботы по устройству нашего царства!..
У третьего в ряду дабиров -- писцов, сидящих в правильном порядке у
стены,-- был не по чину цветистый пояс. Если проглядел это дабир дабиров, то
не проявил должной внимательности и хаджиб Дома. Впрочем, нарушение
невелико, а проступок не предумышленный. Писец тут же осторожным движением
прикрыл яркий шелк краем халата. Настоящий дабир вовремя улавливает мысли
тех, кто у вершин власти.
Да, это по закону; и после того, что объявил "Голос Величайшего
Султана", первым должен говорить сановник, заменяющий уходящего.
Абу-л-Ганаим, чья нисба Тадж-ал-Мульк, мустауфи, поет длинными периодами.
...Тот, который уходит от нас, он не уходит... Купол и опора царства,
десница порядка... Мы все от тени его, рабы, и слово его для нас остается
словом...
Именно этот размер приличествует при отставке, ибо что лучше
чередующихся повышений и понижений голоса соответствует принятой в таком
случае подлинности чувств! Сейчас необходима неровность речи. Глаза при этом
должны быть прикрыты ресницами, чтобы не угадывались в них понятные радость
п вожделение. Теперь говорит Шараф ал-Мульк, кого не желали бы
' Калам-- перо, само письмо.
214
видеть на месте мустауфи, но который займет это место -- рядом с
подушкой вазира. Каждому в государстве положено стальное кольцо на ногу, и
этим кольцом для хосройца Тадж ал-Мулька будет хорезмиец Шараф ал-Мульк.
Точно так же, как последние десять лет, кольцом для него самого был этот
бледный хосроец с волнистой улыбкой. Оно с помощью Тюрчанки и перетерло ему
ногу.
...Тот, чья мудрость ослепляет... Намордник на погрязших в неверии и
строптивости, в Багдаде расстеливший ковер правоверной мысли... Угодное богу
покровительство нищим, вдовам и сиротам, путешествующим... Скала веры...
Это говорит Маджд ал-Мульк, туграи, и напоминание об этом к месту.
Туграи займет подушку хорезмийца в диване, но выше кумийцу Маджд ал-Мульку
уже не подняться. У него чрезмерный голос. Этот недостаток еще терпим у
ариза или мустауфи, но вазир не может говорить громче султана. И рост его
должен соответствовать повелителю...
Каждый из людей дивана в должной очередности говорит свою часть об
уходящем от дел. Они свидетельствуют перед богом и султаном, что неуклонно
будут следовать установленному порядку. Да, он, Низам ал-Мульк, уходит от
зримого присутствия в делах правления, но он остается, ибо этот порядок --
дух и порождение его.
Все они -- люди, и греховная сущность их подталкивает впиться сообща в
плоть уходящего от власти, но ошейник государства не позволяет уже этого
сделать даже Величайшему Султану. Так ли это совершалось тридцать лет назад,
когда тонкая шелковая бечевка в подполье этого самого кухандиза разрешила
спор аль-Кун-дури, предыдущего вазира, с буйным Алп-Арсланом? А ведь первым
получившим нисбу ал-Мульк был при доме Сельджуков его желчный
предшественник. Тогда еще не было установлено правильного порядка вещей...
Они закончили говорить, и сладкоголосый Магриби, поэт Дома, читает в
честь уходящего. Далекий кордов-ский акцент угадывается в его бейтах, но все
искупает мавританская восторженность фразы. Вблизи трона вредно постоянное
глубокомыслие, и именно за способность самозабвенно укладывать принятые
слова в четко обозначенные формы приближен он к вместилищу власти.
215
С полноводным Мургабом, питающим почву живительной влагой, сравнивает
Магриби его деяния. От реки отходят каналы, от них уже текут арыки, и так же
мудрость и благочестие достигают каждого дома, каждой пещеры в горах и
кибитки в степях. Но где берет начало сам Мургаб? Откуда текут питающие его
воды счастья? Они с тех величавых заоблачных вершин, где самим богом
поставлены двенадцатикрылые шатры царствующего дома. Скажет Величайший
Султан, и зацветет пустыня...
Слезы выступили на глазах Магриби. Султан собственноручно почерпнул от
горы золота на блюде и наполнил им подставленный поэтом рот. Тощему Магриби
не повезло с этим царственным обычаем: его впавшие от желудочной болезни
щеки не смогли вместить всю милость султана. Он закашлялся, захрипел. Монеты
со звоном просыпались на ковер, а расположение Малик-шаха к поэзии
проявляется не часто. Когда-то, еще при великом Тогрул-беке, поэт Амули
вместил в свой рот за один раз два полных блюда золотых монет. Но кто знает
предопределенное? В другой раз сочиненная им касыда не понравилась султану,
и Тогрул-бек в той же мере набил рот одопевца навозом. Обычай этот древний,
идущий от первых царей земли Кеев, и государю не зазорно придерживаться
его...
Величайший Султан встал и шагнул с подножья трона на тахт. Сразу с двух
сторон растворились решетчатые двери. С левой стороны выплыл шитый золотом,
отороченный индийскими камнями халат. Четверо крепких гуламов-прислужников
несли его, и бьыо видно, что им тяжело. С правой стороны еще четверо несли
каждый на вытянутых руках высокий белый тюрбан с голубым бриллиантом
посредине, золотой пояс, сшитые в книгу листы румийского пергамента и личный
султанский да-ват для чернил с золотым стержнем-каламом. Еще по четыре
гулама с каждой стороны вынесли, расставляя ноги, восемь кожаных мешков с
печатями.
Султан принял халат на свои плечи. На голову его надели тюрбан,
застегнули на нем пояс. В собственные руки взял султан книгу и дават с
каламом. Медленно, вместе с тяжелым халатом на плечах, повернулся султан
Малик-шах к нему, своему уходящему от дел вазиру. Качнувшись, вьшлыл из-за
его спины "Голос Величайшего Султана".
Бсн ир^славшзи и всемогущий, удостоил нас вла-;г! э 11?м ' '<1ро\1.
ог^атив на нас полноту благодеяний, по
корив врагов. Дал он нам радость и успокоение в первом нашем рабе...
Уходящий не уходит, ибо наше высочайшее повеление ему поразмыслить о нашем
государстве, посмотреть, что есть в наш век такого, что нехорошо и что тем
не менее выполняется. Надлежит ему написать и то, что от нас скрыто, какие
обязанности и как выполняли государи до нас, а мы не совершаем. Дабы мы
поразмыслили и приказали, чтобы все впредь было хорошо...
Да, он давно задумал написать подобную книгу о государстве, и Малик-шах
запомнил это, высказав сейчас свое благоволение к его замыслу. Времени ему
теперь отпущено столько, сколько отмерено богом. Если позволит Всевышний, то
все будет благо. "Голос Высочайшего Султана" поднялся ввысь, зазвучал под
самым куполом.
...За верную непорочную службу нашему отцу Алп-Арслану и нам...
Золотой халат, поддерживаемый гуламами, медленно передвинулся с плеч
султана на его плечи, и от чрезмерной тяжести заломило в пояснице. Он
подумал о том, что так всегда было: Малик-шах, как и грозный Алп-Арслан,
каждодневно перекладывал на него тяжкий хомут правления. И теперь он, бывший
вазир, выдержит эту сладкую тяжесть, потому что самое важное и поучительное
событие в государстве -- "Одевание в халат".
Прямо перед собой увидел он широко раскрытые глаза Малик-шаха. Великая
радость освобождения читалась в них. Что же, Величайший Султан и в
отрочестве всякий раз думал, что навсегда избавляется от учебы...
Только один раз снова неровно забилось сердце. Когда выходил он из Зала
Приемов, розовая тень обозначилась в боковом переходе. Нет, не ошибся он: за
переплетением айвана ему ясно увиделся напряженный стан похотливой тюрчанки,
пожелавшей взглянуть на свое торжество. И маленькая красная туфля открыто
выглядывала из-под решетки...
IV. ВАЗИР (Продолжение)
Он ехал вдоль канала Маджан, потому что "Одевание в халат" завершается
проездом через город с трубами. Тень кухандиза безмолвно уплыла за спину,
солнце заполнило все небо. Раскаленное золото халата сковывало
