уже не мешала работе. В должном порядке изложил он вторую главу -- о
взаимозависимости государя и закона. Калам покоился меж большим и
указательным пальцами, чернила равномерно обволакивали вставленное в
стержень перо из евфратского тростника и полностью стекали к концу каждого
периода
Это -- великое умение, и лишь потомственные дабиры владеют подлинным
таинством письма. От одной нечетко выписанной буквы может смутиться сердце
властителя, и решение его будет неправильно Мир между царствами зависит
порой от искусства дабира, чему бывали примеры. .
В одобрение его замысла написать книгу о государстве приснился ему в
первый день работы над ней дед, бросивший некогда в него тяжелую галошу.
Старый да-бир сделал правильно, так как указано Пророком не смотреть
человеку на свое отражение. Никогда уже больше не гляделся он попусту в
воду.
Да, проходя мимо хауза, он всегда потом смотрел только поверх воды.
Какие-то листья плавали там, и мутная вода не вызывала беспокойства. Так и
не научился никогда он двигать ушами .
Но ведь получалось тогда у мнит!.. Сами собой напряглись мышцы по обе
стороны головы.
него, он это точно по-вдруг скулы, отвердели Синяя вода хауза запле-
245
скалась в бездне времен, и все остальное в мире уплыло неведомо куда.
Остро, до боли в глазах, ощутилось давнее желание. Уже не думая ни о чем,
попытался он исполнить невозможное.
Ухватившись за край стола, он даже привстал от напряжения. Теплая волна
прошла вдруг от ног к затылку, повлажнел лоб. Вот-вот должно было это
получиться. И тут послышался сухой стук...
Словно завороженный смотрел он на выпавший из руки калам. Все медленнее
вились тонкие золотые нити, и он знал уже, что сейчас произойдет. Все это
было связано непонятным образом. Когда калам остановился, явилась
Тюрчанка...
II. ВАЗИР (Продолжение)
Но не в то время и не в том месте явилась она. Он ужаснулся тогда в
Самарканде при виде ее. Уродливой была похожая на гуся девочка с большим
ртом и неровными зубами. Сидела она сгорбившись, локти никак не могли
прижаться к телу и торчали в стороны из-под просторного, не по росту,
покрывала. И глаза были не такие, как во все времена установлено поэтами. Не
ши-разские звезды с копьями ресниц воплощали они, а какую-то дикую траву,
ежемгновенно меняющую цвет. Он недоуменно повернулся к кази Абу-Тахиру, и
тогда-то оттопырила она вдруг свою губу...
Илек-хан Наср Шамс ал-Мульк, "Солнце Державы", после того как подвезли
камнеметы, выбрался из Самарканда по сухому руслу канала и ускакал
неизвестно куда. Два года перед этим выразил он неповиновение, а пришедший
наказать его Алп-Арслан был зарезан на холме у Бухары в виду всего войска.
Воспользовавшись тем, что наследнику Малик-шаху пришлось улаживать свои дела
с родичами в других краях державы, илек-хан захватил Балх и Термез. Теперь
пришла пора расплачиваться. Прямо к Самарканду пришел Величайший Султан, а
отряды его поскакали в Шаш и к Узгенду -- до края владений вероломных
Караханидов. Вот тогда и призвал илек-хан к себе в некое место святого кази
Абу-Тахира. "Тебя знает Низам ал-Мульк -- вазир и атабек нового султана, --
сказал он кази. -- Чего не совершается в умопомрачении, и такое уже бывало в
мире. Вот и с нами случилось. Пусть будет вазир нашим предстателем перед
246
Величайшим Султаном и напомнит ему про родство, ибо двоюродные братья
мы с Малик-шахом. И мы тоже не останемся невеждами и отблагодарим названного
вазира теми-то и теми-то милостями..."
В шатре у Самарканда обговаривались потом эти дела с мудрым
Абу-Тахиром, и тот допущен был лобызать Высочайшее Стремя. Решено было,
вернув себе Балх и Термез, оставить все же Шамс ал-Мулька правителем в
Самарканде с ежегодным приношением даров. А чтобы не был это "волчий мир",
следовало царствующим домам обменяться женщинами. Сводная сестра Величайшего
Султана давалась в жены илек-хану. В то же время тринадцатилетняя племянница
Шамс ал-Мулька становилась токал -- младшей женой Малик-шаха. Она и была
Тюрчанка...
Кази Абу-Тахир не понял тогда его недоуменного взгляда. Может быть,
знал этот кази нечто свое о женщинах, считая невесту красивой. И
многоопытная Айша-ханум, главная хаджиба султанского гарема, взятая им на
смотрины, тоже никак не выказывала отвращения. Только он один испытывал
беспокойство, так как со слов кази заранее сказал Малик-шаху о невиданной
красоте будущей жены.
Но все уже шло своим путем. Ханум осмотрела кости и мышцы девочки,
проверила чистоту тела, глаза и уши, не искривлены ли пальцы на руках и
ногах, нет ли изо рта дурного запаха и не имеется ли других уродств. Потом,
по принятому обычаю, невесту повели на песок, где она присела. Он, как
атабек жениха, самолично проверил оставшийся след. Все предвещало, что
девочка сможет рожать легко и правильно. Ямка от струи имела гладкие края,
уходила в песок глубоко и под прямым углом...
Однако беспокойство его не проходило. На слоне везли невесту, как
принято. По четыре мешка денег было разбросано на пути в больших городах и
по два -- в малых. А в новой столице --Исфагане, как условлено было между
ним и кази Абу-Тахиром, их встретили у городских ворот люди Дома, а также
султанские родичи и эмиры. Накануне уже примкнули к каравану жены сановников
и все вместе проследовали в новый дворец, построенный специально для токал.
Там горели во множестве цветные огни и состоялось обсыпание деньгами.
247
Люди потом удалились оттуда, а Величайший Султан прибыл к ночи с тремя
хайлями конных гуламов. Он вошел во дворец, и солнце сочеталось с луной.
Никто не спал, все ждали в нетерпении, и вскоре уже через Ай-шу-ханум стало
известно, что все совершилось превосходно.
Наутро Малик-шах осматривал дары, и не замечалось в его лице
неудовольствия. Особенно понравился султану изготовленный мастерами
Самарканда престол его туранской жены, представлявший из себя плодовый сад.
Маленький трон слоновой кости стоял посредине, а земля вокруг была из тонких
серебряных пластин, переплетенных и должным образом отделанных. Тридцать
деревьев из чистого золота находились там. Листья на них были бирюзовые и
яхонтовые, а плоды -- из драгоценных камней соответствующего цвета...
А через два года опять увидел он вблизи Туркан-ха-тун и поднял руку к
глазам, ничего не понимая. Та же была она, но все в ней почему-то светилось.
В известное лишь творцу миров соответствие пришли ее формы. Даже когда
оттопырила она губу при виде его, то непонятный свет этот сделался еще ярче.
Только свет и помнился ему с тех пор от частых встреч с нею. Зримо
явилась она уже раздетая, со стоящим при ней гуламом. Все стало в ней
ощутимо, даже запах ее распаленного тела. Но ярким светом была наполнена вся
комната. И черная книга светилась, куда упиралось ее колено. Шальвары на
полу источали солнечное пламя.
Значит, увидели некогда в ней этот свет и мудрый кази Абу-Тахир, и
хаджиба Алша-ханум, и сам султан в первую ночь, ибо не стало с тех пор для
Малик-шаха других жен. Почему же не увидел тогда этого он?
Все там же, на краю стола, лежал укатившийся калам. Большеротая девочка
не уходила. Она смотрела прямо, оттопырив губу, и он все пытался разглядеть
сейчас в ней будущее сияние...
248
III. ВАЗИР (Продолжение)
Потянувшись через весь стол, взял он калам и долго сидел, не выпуская
его из руки. Потом совершил положенное омовение, ограничил себя на полу
ковриком -- саджаждом. Не в пути он находился, а поэтому не стал сокращать
время полуденной молитвы. Аккуратно и серьезно, как всегда, исполнил он все
ее ракаты.
Явившемуся Магриби дал он указания. Следовало заняться теперь таблицами
неба, но снова не приходил имам Омар. Тогда, положив калам на свое место --
к кубу чернильницы,-- прошел он к двери и надел кожаные галоши...
Солнечная стена встала перед ним, но каждый следующий шаг был ему
досконально известен. Медленно шел он вдоль жестких, одинаково подстриженных
ма-клюр, и глаза привыкли к полуденной мгле. Горячее безмолвие утвердилось в
мире, и не ощущалось нигде раздражающего ум движения. Только молодой
сановник-шагирд высаживал нечто в землю по другую сторону арыка. Спокойны и
продуманны были его действия.
Шагирд с детства работал при султанских садах и знал положенное
обращение. Не смеет отвлекать идущего сановника приветствием или поклоном
кто-то прислуживающий при доме. В разных сферах они, и нет между ними связи.
Но, подобно благостному илу в полях, осела в глазах у шагирда вечная
благодарность, и достойное это чувство у человека.
Тот, кого нашел он среди мертвых в Тусе, этот ша-гирд. Все умерли там
от голода, и только один живой мальчик остался в их старом квартале --
махалля. Объезжая со стражей пустой город, велел он разогнать собак,
накормить мальчика и взять с собой. С тех пор такие глаза у шагирда.
Рядом с садовником другой человек, который не работает. Это мушериф,
потому что не должен находиться здесь в одиночестве никто из людей. При
входе и выходе проверяются все, так как великим гонителем объявлен он среди
засевших в Алухамуте батинитов. По имени скрытого учения называют так себя
сейчас дейлемские убийцы-исмаилиты.
249
Не сходя с четко обозначенной линии, дошел он до задней стены кушка и
пошел обратно, считая по привычке деревья. Имама Омара все не было. Он
постучал каламом по столу и велел разыскать его.
IV. СУД ИМАМА ОМАРА
Снова слышится оно, грозное ворчание. Не только люди, но и города имеют
каждый свой звуковой знак. У этого города глубок он и неясен. Кажется, сама
почва подрагивает здесь от растолченных в прах страстей. Она тонкая и
светлая, пыль Мерва...
В джар для сброса помоев из рабада превратился древний канал, но если
идти к мосту, то не успеет он вернуться до полудня и опоздает к агаю. Утром
хаджиб султанских хранилищ выдавал месячное довольствие, и, перебираясь
через пахучий ручей, он поднимает к голове муку и кувшин с маслом. Квартал
кожевников в восточном рабаде, и жидкость, где мокнут шкуры, стекает сюда из
всех дворов. Приходится и бороду подставить солнцу, чтобы не задохнуться.
Затем надо подниматься на оползшие валы, опять съезжать вниз и долго
идти по ямам и рытвинам, оставшимся от города гябров. Огню поклонялись
некогда персы и их цари. Так и зовут это заброшенное царское городище --
Гяур-кала.
Только тут, у подножья древней цитадели, видна ее непостижимая
величина. Коль правда, что гуляка Ра-мин I стрелял некогда отсюда в окно
шахине Вис, чтобы сообщить о свидании, то лук у него был явно с заклятием.
Впрочем, праздным гулякой сделал царского брата Рамина в своей поэме
гурганский дабир Азат, чья нисба Фахр ад-дин и которого он видел проездом
лет десять назад. У старика были глаза как у джинна, а большие персидские
усы сами изгибались, как он хотел. В древних пехлевийских книгах Рамин
никогда не смеется, а в чайхану не зайдет, даже если по пути. У старого же
хитреца Гургани он почти не уходит с базара.
А еще зовут эту крепость Ишкафти-дивон -- "Замок дьявола". И в ней
тоже, как говорят, держал царь Мубад свою неверную жену Вис вместе с лукавой
мамкой, но уже в подземелье. Эрк-кала стали звать ее на самом деле после
греков. При них весь этот город назывался Марги-
' Рамин-- герой эпоса "Вис и Рамин".
250
ана-Александрия, и свадьбу с согдийкой Роушан справлял здесь сам
Искандер Двурогий...
