убийц-кровников, воров и преступников, остальные же были честные воины,
хлебопашцы и люди пера, пострадавшие потому, что противились произволу или
громко говорили о том.
Произведен был затем обыск в делах Раст Равиша, нашли письмо его к
китайскому фангфуру, в котором приглашает он сына Неба прийти и покорить
расшатанное им арийское царство, чтобы поставить в нем другого правителя.
Вот тогда понял царь царей, каково быть небрежным к делам своих вазиров,
когда лукавы и вероломны они... А причина победы Искандера над Дарием не та
ли, что вазир Дария тайно объединился с македонским царем!..
И здесь-то надо будет сказать Магриби, чтобы словно невзначай назвал
батинитом того преступника, с которым соединился изменник вазир для действий
против государя. Коль не совсем затмило ум Малик-шаху, то поймет, в чем
смысл поучения.
Такова мудрость действий мужей Эраншахра, что ко
267
всем временам подходят их правила. Простота и ясность является в них
без вредного в делах правления умствования. В ряд у стены стоят книги на
языке древних царей -- пехлеви, и словно жемчуг собран тут со всех отмелей
мира. Но не отыскали еще главную жемчужину -- книгу установлении
"Ден-намак". Бесценны собранные там вразумления для правителей, и только
выписки из нее читал он некогда у арабов. Можно также сослаться на мудрость
китайских фангфуров в обращении с народом Но главное -- "Ден-намак"
Эта ли книга была под коленом у младшей жены султана, когда стояла при
гуламе, или привиделось тогда ему9 Главный евнух Шахр-хадим нес ее всякий
раз следом. Но не знают о такой книге, и затерялась она в безвременье.
С решимостью встал он на молитву. И когда дошел до коленопреклонения,
отогнал от себя мысль о блудни-це Но некое напряжение было во всех членах, и
не пришло полной радости очищения Глаза его сами остановились на том месте
стола, куда в первый раз укатился калам. Он поспешно отступил от стола к
двери.
А в саду было пусто К клумбе с тюльпанами перед домом Тюрчанки отозван
был сегодня поутру садовник-шагирд, и недаром кривились губы у Абу-л-Ганаима
Не в шагирде дело, а в необходимости утверждения себя новым вазиром Полдня
не прошло, как отменил султан свое повеление оставить садовника в его кушке,
и вот снова настоял на своем Абу-л-Ганаим Люди в Мерве уже знают обо всем
Даже первый ряд травы от арыка не закончил укладывать шагирд, и лежали
там в беспорядке пересохшие квадраты дерна Такого нельзя оставлять без
последствий, хоть как будто ничтожное дело И в малом должно уразуметь всем,
в том числе и султану, кто на самом деле остается устроителем государства
Извечен порядок, и не поколеблет его сила прихоти блудящей женщины .
Каждые два шага уходило назад просчитанное дерево. Дойдя до конца
аллеи, он почему-то задержался За рубчатой стеной кушка, где-то далеко в
селении Ар-Разик, кричали играющие дети Особо выделялся один голос,
пронзительный и несмолкающий Наверно, у хауза, полного водой, идет их игра А
посредине воды сидит их дед, но почему-то медлит бросить в них галошей
268
Он пошел обратно, проверяя счет деревьев. Все сошлось, но успокоение не
приходило Гуламу у двери сказал он, чтобы послали к старосте -- кедходе --
селения Ар-Разик с приказанием не кричать детям.
Имама Омара сегодня не было, так как позван в дом Тюрчанки Величайший
Султан будет находиться там, и присутствие надимов обязательно А экзиларх
Ниссон, вызванный прийти, отговорился, что некий иудейский праздник сегодня,
при котором запрет на занятия мирские Как всегда, что-нибудь наперекор у
иудея. Но так или иначе, а завтра с него спросится по субботней здравице
За столом он сидел и смотрел только в написанное. Магриби тоже у
Тюрчанки, так что в другой раз изложит историю с царем и лукавым вазиром К
месту там будет и волчица, совратившая честного пса
Все там сейчас, в розовом доме Тюрчанки Посланы люди от него сказать,
что выполняет поручение Величайшего Султана -- пишет книгу о правлении и не
сможет быть потому А назавтра всенародно, с трубами и гула-мами, навестит
дом старшей жены султана, чей сын Бар-киярук -- законный наследник И пусть
видят все в этом укор его как атабека
Пока же получилось так, что нечего было ему делать. Некое предчувствие
томило его И опять на то место стола посмотрел он, куда некогда укатился
калам. Чтобы отвести искушение, он встал и походил, не выпуская из руки
золотого стержня Но когда вернулся, то уже знал, что снова пришло
необъяснимое
Помимо ума все это делалось Сама по себе поднялась рука над столом, и
покатился из нее калам. Все медленнее вились золотые нити. Ухватившись
руками за край стола, он ждал Тихо было в мире, и недоумение охватило его.
Калам остановился, но Тюрчанка не явилась...
Осторожно обойдя стол, он поправил калам. Теперь стержень лежал точно
так, как в первый раз, когда случился ветер. Он оглянулся на дверь,
посмотрел в окно, но ничего не происходило в мире.
И тогда он заторопился. Даже не сев на свое место, простучал каламом по
столу, еще и еще раз. И сказал вбежавшему гуламу, чтобы готовили срочный
выезд.
269
II. ВАЗИР (Продолжение)
Прятались за дувалами люди мушериф-эмира. У Ворот Знаменосца толпились
райяты, погонщики, калан-дары, люди рабада, и все они были тоже от
мушериф-эмира. Впереди скакал особый доверенный гулам, тайно объявляющий об
улице, по которой сейчас поедут. Сразу же на той улице возле каждого
человека становился му-шериф. В чорсу и лавках на базаре стояли наготове
скрытые мушерифы, а вдоль проезда -- локоть к локтю -- выстраивалась явная
стража. Двенадцать новых столбов были вкопаны в землю на базаре для
бати-нитов, и огорожено теперь стало место от играющих детей.
В ворота некоего мервского дома въехали с ним лишь десять гуламов
личной стражи и остались при конях во дворе. Он же сам прошел в дом,
спустился по ступеням, и ход открылся в стене. Сто двадцать шагов просчитал
он и взялся за медное кольцо. Из сторожки при книгохранилище вышел он на
аллею султанского сада. Был виден между деревьями дом Тюрчанки, и один
только шагирд возился у клумбы с тюльпанами.
Вплотную подошел он, и прянул вдруг шагирд от земли, ухватившись за
кетмень. Как у мальчика в Тусе были у него глаза, и все сглатывал он что-то,
будто не мог никак проглотить. Не забывается хлеб, ибо нет меры
благодарности за него.
Да, на этом, а не на неких миражах, зиждется его учение о государстве.
Ежедневным хлебом должен быть привязан к нему человек. И всю жизнь помнится
этот хлеб, ибо такова природа вещей. Тридцать лет уже незыблемо стоит
возведенное им здание...
Все уже решил он о шагирде. Возле себя необходим ему человек, чья
верность от хлеба. Днем и ночью пусть будет рядом и не отрывает глаз от
рукава у каждого, кто приблизится к нему.
Шагирд отвел кетмень. Солнце отразилось в сточенном железе. А он пошел
к розовому дому, вглядываясь в нечто под ногами. На влажном песке четхо были
обозначены знакомые маленькие следы...
27"
III. ОТКРОВЕНИЕ ШАГИРДА
Рука бессильно упала. Кетмень ударился о землю, до половины войдя
острием в унавоженную мякоть клумбы. Подрагивали травинки с красными каплями
воды...
Это голос когда-то давшего хлеб человека послышался ему. Горло сразу
перехватило сытым удушьем. Поднявшись от земли, увидел он все те же знакомые
круглые глаза. Сострадание было в них, и, не думая, отвел он кетмень для
удара.
Но удалялась прямая спина в золотых блестках. Ровно плыла голова с
высоким белым тюрбаном. Меж ними желтел беззащитный затылок.
Ножа не было с ним, потому что осматривают всех при входе. В каждой
нише и за деревьями сидят наготове стрелки с луками, и не разрешил пока
даи-худжжат выполнять предопределенное. Почему же сейчас едва не случилось
это?..
В Тусе впервые это произошло, когда ощутил он себя. Рычание и хруст
слышались в полутьме. Очень маленький лежал он в углу некоего дома и все
боялся собак, забегающих с улицы. Они доедали брата, умершего последним. И
появился тогда человек, который дал ему хлеб. Тяжелый, теплый запах его
ударил в лицо, и закружилась, закачалась земля, холодной яростью стиснуло
горло...
И вдруг он все понял. Не дьявола в мире только что увидел он, а этого
человека. От протянутого им хлеба брызнули кровью тюльпаны. Всю жизнь день
за днем видел он, как отточенная яркость кетменя входит в податливое тело.
Растерянный, ослепленный прозрением, слышал он, как хрустит песок от шагов
уходящего...
Зловонием исходила земля. Перед старым каналом стоял он теперь, куда
стекает все мерзкое и гнойное, извергнутое людьми. Зачем он пришел сюда?..
О гябрских женщинах говорил там, в горах, что-то большегубый фидаи.
Здесь, в развалинах, их капище, а в рабаде он встретил вчера ту, что была с
ним в заоблачном сне. Уткнувшись ей в грудь, плакал он когда-то, и пахло от
нее по-земному.
С ней, как и с человеком, давшим ему хлеб, которого
271
он хочет убить. Все наоборот в этом мире, где днем сияет солнце, а
ночью загораются звезды. Насилие в основе всего. Зло за добро тут плата, а
от хлеба ненависть. Правда -- в другом мире...
Ворота к гябрам были перед ним Играла музыка, и костер горел в
сгустившейся тьме ..
IV. СУД ИМАМА ОМАРА
Все тут под знаком хатун, но цвет или форма неуловимы. Нарастающий гул
подавляет прочие звуки мира. Он и сейчас слышится, этот гул, словно миллионы
копыт бьют в черствую корку земли, разбивая ее, сотрясая до основания.
Только свет, исходящий от хатун, осязаем.
Из века в век стихи о луне, и без смысла употребляется сравнение с ней
женщины. Но все видевшие говорят про некий свет, излучаемый тюркской женой
султана. На базарах шепчут батиниты, что от дьявола такое свечение в доме
Сельджуков.
Приемный зал у хатун здесь проще, чем в Исфагане. Зато подальше от
багдадских законников-факихов и ближе к туранским шаманам-баксы. Тахт ее в
Мерве на одной высоте с тахтом Величайшего Султана, что положено не ей, а
только старшей жене.
На разные голоса призывают божье благословение надимы у стены, и его
возглас на своем месте среди них. Каждого слышно в отдельности, а все сообща
являют необходимую гармонию. Хаджиб Дома, проверяющий всякий раз их умение,
имеет тончайший слух.
В последний раз смотрят подручные хаджиба, все ли на местах, по форме
ли одеты. Он быстро подбирает ноги в грубошерстных чулках -- джурабах,
которые не сменил, идя от гябров. Не для султанского приема эти чулки. Зато
халат на нем, как установлено: ярко-синий, с вышитыми серебром луной и
звездами.
На свой особый тахт всходит Величайший Султан, и будто в сломанный
карнай пытается кто-то выдуть мелодию. Сверкание клыча над миром осталось
ему от отца Алп-Арслана. Но нет более хрупкого металла, чем сталь. Знак
султана рассыпается на крупные бесформенные осколки...
Ясно выговаривает султан формулу бога и Посланника. Три зубчатых рога
на золотой короне Кеев покачиваются в такт свидетельству. Могучи тело и
руки, но некая печаль тления в зеленых глазах Малик-шаха. Будто
272
на невидимой цепи он среди людей и давно уже перестал дергать ее. Агай
-- великий воспитатель, и с семи лет султан на его попечении.
Шепчутся все по стенам и нишам. Двурогие и однорогие эмиры расправляют
одежды, оставляя правые руки на перевязях.
Локти у них торчат углами, словно волчьи клыки Новый вазир Абу-л-Ганаим
далеко вперед вытягивает шею. Султан слушает и смотрит в узкую прорезь окна
