нестерпимого белого сияния, ему хотелось вообще отвернуться, а стоявшая
рядом с ним Эльсинома так и сделала, воскликнув: "Что там такое яркое? Мы
не ослепнем?" Но теперь, при ближайшем рассмотрении, белый камень уже не
пугал: исходивший от него свет выглядел чистым, успокаивающим и напоминал
скорее лунное, а не солнечное сияние.
С моря дул прохладный, ласковый ветерок, тот самый ветер, который так
стремительно - но не настолько быстро, чтобы утихомирить растущее в
Хиссуне с каждым днем нетерпение, - нес их корабль от Алайсора до Острова.
Нетерпение еще подгоняло его, когда он ступил на берег Острова. Но сейчас
он уже понимал, что нужно проявить выдержку и приспособиться к неспешному
ритму жизни Острова и его безмятежной госпожи, иначе ему никогда не
удастся сделать то, ради чего он здесь появился.
И правда, он ощутил, что начинает проникаться этой неторопливостью,
когда в сопровождении жриц проходил по небольшому портовому городку к
королевской резиденции Семь Стен. Он подумал, что магии Острова невозможно
противиться: такое это спокойное, безбурное, мирное место, которое каждой
своей чертой свидетельствует о присутствии Леди. Сейчас бедствия,
потрясавшие Маджипур, представлялись Хиссуне пустой выдумкой.
Однако ночью Хиссуне обнаружил, что заснуть здесь не так-то просто.
Он лежал в великолепных покоях, убранных восхитительными темными тканями
старинной работы. Здесь, насколько он знал, до него отдыхали великие Лорды
Конфалум, Престимион и сам Стиамот; и ему казалось, что все эти древние
короли бродят поблизости, переговариваясь шепотом между собой, а их слова
- насмешка над ним: выскочка, щеголь, павлин. Нет, говорил он сердито
самому себе, то всего лишь шелест волн внизу. Но сон не приходил, и чем
сильнее он хотел заснуть, тем меньше ему это удавалось. Он встал, принялся
расхаживать по комнатам, вышел во двор, решив поднять кого-нибудь из слуг,
чтобы ему принеси вина, но никого не нашел и через некоторое время
вернулся в спальню и опять закрыл глаза. На этот раз ему показалось, что
Леди слегка, мимолетно, коснулась его души: нет, то было не послание, а
лишь прикосновение, легкое, как дуновение, пахнувшее на его душу, нежное
"Хиссуне, Хиссуне, Хиссуне", после чего он успокоился, задремал и
погрузился в глубокий сон безо всяких сновидений.
Утром за ним с Эльсиномой пришла жрица, худощавая и статная Талинот
Эсулд, которая проводила их до подножия огромного белого утеса, где их
ожидали флотеры, чтобы доставить на верхние ярусы Острова.
От подъема по вертикальной стене Первой Скалы захватывало дух: все
выше и выше, как во сне. Хиссуне боялся открывать глаза, пока флотер не
остановился на посадочной площадке. Здесь он оглянулся на сверкающую на
солнце морскую ширь, простирающуюся до далекого Алханроеля. Внизу вонзался
в море двойной волнолом Нуминора. Флотер доставил их через густо поросшее
плато к подножию Второй Скалы, поднимавшейся вверх так отвесно, что
казалось, будто он занимает все небо. На ночь они остановились я домике,
расположенном на Террасе Зеркал, где из-под земли вырастали массивные
валуны черного полированного камня, напоминающие таинственных древних
идолов.
Поутру их ожидал еще один подъем на самый верхний, самый заветный
утес, на высоту нескольких тысяч фугой над уровнем моря, где находилось
убежище Леди. Воздух на вершине Третьей Скалы был удивительно прозрачен, и
предметы, расположенные в нескольких милях, выглядели отчетливо, как под
увеличительным стеклом. Высоко в небе лениво описывали круги неизвестные
Хиссуне птицы с округлыми красными телами и громадными черными крыльями.
Хиссуне и Эльсинома вновь проследовали к центру плоской вершины Острова,
преодолевая террасу за террасой. Наконец они остановились там, где среди
поразительно безмятежных садов в видимом беспорядке были разбросаны
строения из белого камня.
- Это - Терраса Поклонения, - сказала Талинот Эсулда. - Вход во
Внутренний Храм.
Ночь они провели в тихом, уединенном домике, уютном и
непритязательном, при котором имелись мерцающий водоем и тенистый садик,
окруженный древней изгородью из переплетенной лозы. На рассвете слуги
принесли им охлажденные фрукты и жареную рыбу, и они поели. Появилась
Талинот Эсулд. С ней пришла еще одна жрица, рослая седовласая женщина с
проницательным взглядом. Она приветствовала их по-разному: Хиссуне -
жестом, подобающим при обращении к принцу Горы, но как-то небрежно, почти
пренебрежительно, а, повернувшись к Эльсиноме, она взяла обе ее руки в
свои ладони и довольно долго не выпускала, тепло и одновременно пристально
глядя ей в глаза, а потом произнесла:
- Добро пожаловать на Третью Скалу. Меня зовут Лоривайд. Леди и ее
сын ожидают вас.
Утро выдалось прохладным и туманным, солнечные лучи должны были
вот-вот пробиться через низкую облачность. Они миновали сад, где на каждом
листочке мерцали капельки росы. Впереди шла Лоривайд, а замыкала их
маленькую колонну Талинот Эсулд. Затем они прошли по мостику из белого
камня, настолько хрупкому на вид, что казалось, он может рухнуть даже от
самых легких шагов, и оказались в широком поле, на другой стороне которого
располагался Внутренний Храм.
Хиссуне еще не приходилось видеть более привлекательного здания. Оно
было выстроено из того же полупрозрачного белого камня, что и мост. В
самом центре его находилась невысокая ротонда с плоской кровлей, от
которой, подобно лучам звезды, разбегались восемь длинных, тонких,
равноудаленных крыльев. Никаких украшений; все чисто, строго, просто и
безупречно.
Внутри ротонды, в просторном восьмиугольном помещении с восьмигранным
бассейном посередине, их ожидали Лорд Валентин и его мать, Леди.
Хиссуне в замешательстве остановился у порога. Он переводил взгляд то
на Леди, то на Валентина, не зная, кому из Владык следует сначала оказать
знаки внимания. Он решил отдать предпочтение Леди. Но в какой форме это
должно выражаться? Нет, конечно, он помнил знак Леди, но нужно ли делать
знак непосредственно ей, как знак звездного огня Короналу, или то будет
непозволительной бестактностью? Хиссуне терялся в догадках. Его обучение
не предусматривало встречи с Леди.
Тем не менее, он повернулся к ней. Она выглядела гораздо старше, чем
он ожидал. Щеки, лоб и уголки глаз покрывала сетка глубоких морщин, в
волосах сверкали седые пряди. Но улыбка, излучавшая тепло и силу, подобно
полуденному солнцу, красноречиво свидетельствовала об энергии и бодрости,
еще не покинувших ее; Хиссуне почувствовал, как от этой улыбки куда-то
улетучиваются все его сомнения и страхи.
Он собрался преклонить перед ней колени, но она, по-видимому, поняла
его намерения, прежде чем он успел пошевелиться, и отрицательно качнула
головой, а потом протянула ему руку. Хиссуне каким-то образом осознал,
чего от него ждут, и на мгновение слегка прикоснулся кончиками пальцев к
ее пальцам, получив от Леди поразительный, приводящий в трепет, заряд
бодрости, от которого мог бы пошатнуться, если бы не держал себя в руках.
И он почувствовал, как вместе с этим внезапным приливом энергии к нему
стремительно возвращаются уверенность, сила и самообладание.
Теперь он повернулся к Короналу.
- Мой лорд, - прошептал он.
Хиссуне поразили и встревожили перемены в облике Лорда Валентина,
происшедшие с того раза, когда он в последний раз видел Коронала в
Лабиринте, в самом начале злосчастной великой процессии. Тогда Лорд
Валентин был подавлен страшной усталостью, но даже при том черты его
излучали внутренний свет, какую-то неукротимую жизнерадостность, которой
не могло скрыть никакое утомление. Но сейчас все было иначе. От жестокого
сувраельского солнца его кожа потемнела, а волосы выгорели, что придавало
ему странно свирепый, почти варварский вид. Глаза ввалились и сделались
почти не видны, а лицо высохло, покрылось морщинами, и в его выражении не
осталось и следа душевности, составлявшей наиболее яркую черту характера
Коронала. Он мнился совершенным незнакомцем: угрюмым, напряженным,
отчужденным.
Хиссуне сложил было пальцы в знаке звездного огня, но Валентин
нетерпеливо отмахнулся, схватил Хиссуне за руку и на мгновение крепко сжал
ее, что ничуть не убавило беспокойства принца. Никто не здоровается с
Короналами за руку. Подобно соприкосновению с Леди, рукопожатие тоже
заставило Хиссуне почувствовать, как в него вливается энергия, но в
отличие от предыдущего раза сейчас он ощутил смущение, замешательство,
смятение.
Когда Коронал отпустил его руку, Хиссуне шагнул назад и указал на
Эльсиному, которая камнем застыла у порога при виде двух Владык Маджипура
в одной комнате. Охрипшим голосом Хиссуне представил:
- Мой лорд... сударыня... прошу любить и жаловать... моя матушка,
леди Эльсинома...
- Достойная мать у столь достойного сына, - промолвила Леди. Это были
первые ее слова, и ее голос показался Хиссуне самым красивым из слышанных
им до сих пор - богатым, спокойным, мелодичным. - Подойдите ко мне,
Эльсинома.
Очнувшись от полного оцепенения, Эльсинома пошла по гладкому
мраморному полу, а Леди двинулась ей навстречу, и они встретились у
восьмиугольного бассейна в центре комнаты. Здесь Леди заключила Эльсиному
в свои объятия и крепко прижала к себе; а когда женщины отступили друг от
друга, Хиссуне увидел, что его мать сейчас похожа на человека, долго
блуждавшего в потемках и вырвавшегося, наконец, к солнечному свету. Глаза
ее сияли, лицо покрывал румянец, и в ней не осталось ни тени робости или
благоговейного трепета.
Теперь она повернулась в сторону Лорда Валентина и начала делать знак
звездного огня, но он остановил ее, как и Хиссуне, перехватил руку и
сказал:
- Нет необходимости, сударыня.
- Мой лорд, это мой долг! - твердо возразила она.
- Нет, уже нет. - Коронал улыбнулся в первый раз за все утро. - Все
эти жесты и поклоны - для публики. Здесь они не нужны.
Хиссуне же он сказал:
- Я бы, пожалуй, тебя не признал, если бы не был уверен, что именно
ты появишься здесь сегодня. Мы так долго не виделись, что стали совсем
чужими, или это мне кажется?
- Прошло несколько лет, мой лорд, надо сказать, непростых, - ответил
Хиссуне. - Время всегда несет с собой перемены, а такие годы меняют очень
многое.
- Да, так и есть. - Подавшись вперед, Валентин так пристально
всмотрелся в Хиссуне, что тот несколько смешался. После продолжительной
паузы Коронал заговорил снова:
- Когда-то я думал, что хорошо тебя знаю. Но Хиссуне, которого я знал
еще мальчиком, под маской озорника скрывал робость. А тот, которого я вижу
перед собой, стал мужчиной - даже принцем, - и робость в нем осталась, но
самую малость, а озорство, я думаю, переросло в нечто более глубокое -
может быть, лукавство. Или даже - в государственный ум, если верить
получаемым мной сообщениям, а я склонен считать, что они не лгут. Кажется,
я все-таки вижу того мальчика где-то внутри тебя. Но разглядеть его далеко
не просто.
- И мне нелегко увидеть в вас, мой лорд, того человека, который
однажды нанял меня провожатым по Лабиринту.
- Что, я так сильно изменился, Хиссуне?
- Да, мой лорд, мне страшно за вас.
- Бойся за Маджипур, если тебе так нужно за что-нибудь бояться. Не
трать на меня своих страхов.
- Я боюсь за Маджипур, сильно боюсь. Но как вы можете просить меня не
бояться за вас? Ведь вы - мой благодетель, мой лорд. Я всем вам обязан. А
когда я вижу вас в таком унынии, таким мрачным...
- Времена мрачные, Хиссуне. Состояние мира отразилось на моем лице.
