представлял; он почувствовал, как по его спине прошел озноб. Надо же, а
он-то полагал, что давно вышел из возраста, в котором что-то может еще
удивить.
- Значит, вы помните?
- Смутновато. Поначалу объявили во Дворе Колонн, потом - во Дворе
Шаров, затем - во Дворце Масок, а после - в Зале Ветров и во Дворе
Пирамид. Затем о смерти Оссьера в последний раз объявили возле Входа
Клинков. А новый Понтифекс по прибытии в Лабиринт должен войти во Вход
Клинков и пешком пройти по уровням. Это я помню: Тиверас решительно
проложил себе путь через огромные толпы, выкрикивавшие его имя, пошел так
быстро, что никто не мог за ним угнаться, и не останавливался, пока не
пересек весь Лабиринт до самого нижнего уровня. Хотела бы я знать,
способен ли Понтифекс Валентин выказать подобную прыть?
- Есть еще одно забавное обстоятельство, - сказал Хорнкаст. -
Понтифекс Валентин не собирается незамедлительно занять свою резиденцию в
Лабиринте.
- Что? - вырвалось у Дилифона.
- В настоящее время он находится на Острове с бывшей Леди, новым
Короналом и новой Леди. Понтифекс сообщил мне, что его следующим шагом
будет поездка на Цимроель для приведения к покорности мятежных провинций.
Он предполагает, что процесс будет длительным, и требует отложить все
торжества по случаю его вступления в должность.
- На какое время? - спросил Шинаам.
- На неопределенное, - ответил Хорнкаст. - Кто знает, сколько
продлится кризис? А все это время он будет оставаться в верхнем мире.
- В таком случае, - заметила Наррамер, - можно ожидать, что кризис
будет продолжаться, пока жив Валентин.
Взглянув на нее, Хорнкаст улыбнулся.
- Вы хорошо его понимаете. Он терпеть не может Лабиринт и, думаю,
будет использовать любой предлог, чтобы не переселяться сюда.
Дилифон медленно покачал головой.
- Но разве это возможно? Понтифекс должен жить в Лабиринте! Таков
обычай! Ни разу за десять тысяч лет Понтифекс не жил в верхнем мире!
- Но и Валентин еще никогда не был Понтифексом, - сказал Хорнкаст. -
Думаю, что за время его правления произойдет немало перемен, если мир
переживет войну, развязанную метаморфами. Но хочу вам сказать, что для
меня не так уж и важно, живет ли он в Лабиринте, на Сувраеле или на
Замковой Горе. Мое время закончилось, как и ваше, любезный Дилифон, и
ваше, Шинаам, и даже, возможно, ваше, миледи Наррамер. Вероятные
преобразования меня интересуют очень мало.
- Он должен поселиться здесь! - повторил Дилифон. - Как может Коронал
осуществлять свои полномочия, если Понтифекс тоже является обитателем
верхнего мира?
- Возможно, в том и состоит идея Валентина, - предположил Шинаам. -
Он становится Понтифексом, так как больше не может уклоняться, но,
оставаясь наверху, продолжает активно играть роль Коронала и, таким
образом, ставит своего Лорда Хиссуне в подчиненное положение. Клянусь
Леди, никогда не думал, что у него столь изощренный ум!
- Я тоже, - согласился Дилифон.
Хорнкаст пожал плечами.
- Мы ничего не знаем о его намерениях, кроме того, что, пока
продолжается война, он сюда не войдет. А его двор последует за ним; в
момент передачи полномочий преемнику мы освобождаемся от наших постов. -
Он медленно обвел взглядом присутствующих. - Напоминаю, что мы говорим о
Валентине как о Понтифексе, хотя передача полномочий еще не осуществилась.
Это и будет нашей последней обязанностью.
- Нашей? - переспросил Шинаам.
- Хотите увильнуть? - поинтересовался Хорнкаст. - Тогда ступайте:
идите, ложитесь в свою постель, почтенный старец, а мы справимся и без
вас. Ведь мы должны прямо сейчас пойти в тронный зал и исполнить свой
долг. А вы, Дилифон? Вы, Наррамер?
- Я пойду с вами, - угрюмо процедил Шинаам.
Хорнкаст шел во главе медленно передвигающейся процессии живых
древностей. По дороге пришлось несколько раз останавливаться, пока Дилифон
переводил дух, повиснув на руках двух дюжин прислужников. Но вот они дошли
до огромной двери, ведущей в имперские палаты, Хорнкаст в очередной раз
сунул руку в опознавательное отверстие и прикоснулся к запирающему
устройству. Он знал, что больше ему этого делать не придется.
Рядом с шаром сложнейшей системы жизнеобеспечения, внутри которого
помещался Понтифекс, стоял Сепултров.
- Очень странно, - сказал врач. - Он вновь заговорил после столь
долгого молчания. Послушайте: вот, опять.
Из сферы голубого стекла донеслись свистящие, булькающие звуки, а
потом, как уже бывало однажды, отчетливо послышались слова:
- Поднимайся. Иди.
- Те же слова, - сказал Сепултров.
- Жизнь! Боль! Смерть!
- Думаю, он знает, - сказал Хорнкаст. - Думаю, он должен знать.
Сепултров нахмурился.
- Что знает?
Хорнкаст показал указ.
- Здесь содержатся изъявления скорби Валентина по случаю кончины
великого императора Маджипура.
- Понятно, - промолвил врач, и его ястребиное лицо потемнело от
прихлынувшей крови. - Итак, в конце концов, это должно произойти.
- Совершенно верно.
- Сейчас? - спросил Сепултров. Его рука дрожала. Он держал ее над
пультом управления.
Понтифекс разразился последним потоком слов:
- Жизнь. Величество. Смерть. Валентин - Понтифекс Маджипура!
- Сейчас, - сказал Хорнкаст.
8
Из-за бесконечных морских путешествий Валентину начинало казаться,
что в одной из своих прошлых жизней он был легендарным мореплавателем
древности капитаном Синнабором Лавоном, который первым отправился в
плавание через Великое Море, но повернул назад через пять лет пути и был,
наверное, обречен за то на повторное рождение и безостановочные скитания
от земли к земле. И теперь Валентин плыл с Острова на Цимроель. Но сейчас
он не ощущал усталости и не испытывал желания оставить теперешнюю бродячую
жизнь. В некотором роде, хотя как-то чудно и нежданно, он все еще
продолжал великую процессию.
Подгоняемый попутными восточными ветрами флот приближался к
Пилиплоку. На сей раз в море не встречались драконы, которые могли бы
угрожать плаванию или замедлить его, и потому суда быстро преодолели это
расстояние.
На мачтах, вытянувшись в сторону Цимроеля, развевались флаги, уже не
золотисто-зеленые, поскольку отныне под флагами такой расцветки плавал
Хиссуне. Корабли Валентина несли красно-черные флаги Понтифекса с эмблемой
Лабиринта.
Он еще не привык ни к новым цветам, ни к эмблеме, ни к другим
переменам. Теперь, подходя к нему, никто больше не делал знак звездного
огня. Ну и пусть: он все равно всегда считал такие приветствия глупостью.
Теперь к нему уже не обращались "мой лорд", поскольку Понтифекса следовало
именовать "вашим величеством". Особой разницы для Валентина не было, если
не считать того, что его ухо привыкло к часто повторяемому "мой лорд" как
к знаку препинания или как к способу разметки ритма фразы, и ему казалось
странноватым, что он больше не слышит подобного к себе обращения. Труднее
всего оказалось приучить людей вообще разговаривать с ним, так как все
знали обычай древних времен, когда все речи обращались к главному
представителю, а не к самому Понтифексу, даже если Понтифекс находился
рядом и прекрасно все слышал. И при ответе Понтифексу приходилось идти
окольными путями, адресуя свои слова представителю. То была первая
традиция Понтификата, отмененная Валентином, но остальные с трудом
привыкали к перемене. Он назначил своим главным представителем Слита, что
казалось вполне закономерным, но запретил ему заниматься лицедейством и
изображать из себя уши Понтифекса.
Поэтому ни у кого в голове не укладывалось, что на борту находится
Понтифекс, доступный всем ветрам и яркому, теплому солнечному свету. Ведь
Понтифекс - император, окутанный таинственностью. Понтифекс скрыт от глаз
людских. Понтифекс, как всем известно, должен находиться в Лабиринте.
Не пойду, подумал Валентин. Я передал свою корону, и теперь кто-то
другой имеет право на титул "Лорд" перед именем, а Замок теперь будет
Замком Лорда Хиссуне, если он сможет туда вернуться. Но я не собираюсь
хоронить себя в подземелье.
На палубу вышла Карабелла и сказала:
- Асенхарт просил передать, мой лорд, что мы подойдем к Пилиплоку
через двенадцать часов, если ветер не переменится.
- Никакого "мой лорд", - заявил Валентин.
Она усмехнулась.
- Никак не запомню, ваше величество.
- Я тоже. Но кое-что изменилось.
- А хоть бы и так. Мне что, нельзя называть тебя "моим лордом", даже
когда мы вдвоем? Ты для меня так и остался моим лордом.
- Да ну? А что, если я прикажу тебе вместо слуги налить мне вина и
принести башмаки?
- Ты же понимаешь, Валентин, что я имею в виду другое.
- Тогда называй меня Валентином, а не "моим лордом". Я был твоим
королем, а теперь я твой император, но я никогда не был твоим хозяином. Я
надеялся, что в этом мы достигли взаимопонимания.
- Пожалуй, достигли... ваше величество.
Она рассмеялась, и он рассмеялся вслед за ней, а потом обнял и прижал
к себе. После мимолетной паузы он сказал:
- Я часто говорил тебе, что чувствую некоторое сожаление, даже вину,
за то, что вырвал тебя из свободной жонглерской жизни и заменил ее тяжкими
обязанностями Замковой Горы. А ты мне часто отвечала: "Нет-нет, какая
чепуха, жалеть не о чем, я сама, по своей воле, пришла к тебе".
- Я не кривила душой, мой лорд.
- Но теперь я Понтифекс... клянусь Леди, я произношу эти слова, а они
звучат так, будто я разговариваю на другом языке! Я Понтифекс, я в самом
деле Понтифекс, и снова чувствую, будто опять должен лишить тебя радостей
жизни.
- Почему, Валентин? Разве Понтифекс должен отказаться от жены? Что-то
я не слышала про такой обычай!
- Понтифекс должен жить в Лабиринте, Карабелла.
- Опять ты о том же!
- Да, я все время о том думаю. Если я буду жить в Лабиринте, и тебе
придется там жить, как я могу просить тебя об этом?
- А ты меня просишь?
- Ты же знаешь, что я не хочу расставаться с тобой.
- И я с тобой, мой лорд. Но мы пока не в Лабиринте, и мне кажется,
что ты туда не собираешься.
- А что, если придется, Карабелла?
- Кто может сказать "придется" Понтифексу?
Он покачал головой.
- А что, если мне придется? Ты прекрасно знаешь, как я не люблю
Лабиринт. Но если меня обяжут, в государственных интересах, если я
столкнусь с абсолютной необходимостью такого поступка - а я молю Дивин,
чтобы подобного не произошло, - но если и впрямь наступит время, когда
логика государственных интересов вынудит меня спуститься в эти пещеры...
- Тогда я отправлюсь с вами, мой лорд.
- И оставишь ласковый ветер, яркие солнечные дни, море, леса и горы?
- Но ты ведь наверняка найдешь предлог, чтобы время от времени
выходить на поверхность, даже если сочтешь необходимым там поселиться.
- А если нет?
- Вас занимают заботы далекого будущего, мой лорд. Мир в опасности;
тебе предстоит свершить великие дела, и никто не будет загонять тебя в
Лабиринт, пока ты их не свершишь; потом у нас будет время думать, где нам
жить и как. Разве не так, мой лорд?
Валентин кивнул.
- Да, действительно. Я сам преумножаю свои печали самым глупым
образом.
- Но я тебе вот что скажу, и давай больше не будем к этому
возвращаться: если ты найдешь какой-нибудь достойный способ навсегда
избежать Лабиринта, я только порадуюсь, но если ты должен будешь туда
