- Спой мне балладу о Лорде Малиборе, - попросил он Карабеллу как-то
вечером, когда они сидели за столом. Она странно посмотрела на него, но он
улыбнулся и проявил настойчивость. В конце концов, она достала свою
миниатюрную арфу и заиграла старинную мелодию:
Нарядный, смелый Малибор
Любил волнение на море.
Покинул Гору Малибор,
Чтоб порезвиться на просторе.
Он подготовил свой корабль -
В поход идем, не в гости.
Блестят на солнце паруса
И мачты из слоновой кости.
Валентин вспомнил слова и принялся подтягивать:
На волны смотрит Малибор,
Ища в воде дракона,
Который топит корабли
Без права и закона.
"Король-дракон, - воскликнул он, -
Приди ко мне сразиться".
На зов откликнулся дракон
И не замедлил появиться.
Тунигорну явно было не по себе. Он расхаживал по каюте, держа в руке
кубок с вином.
- Я думаю, мой лорд, эта песня принесет нам несчастье, - пробормотал
он.
- Ничего не бойся, - сказал Валентин. - Спой с нами.
"Тебя услышал я, мой лорд,
И вызов принимаю".
Он был двенадцать миль длиной,
А сколько вглубь - не знаю.
Сражался храбро Малибор,
Текли потоки крови.
Корабль качался на волнах
В волнующемся море.
В кают-компанию вошла кормчая Панделюма. Подойдя к столу Коронала,
она остановилась с видом некоторого замешательства на заросшем шерстью
лице. Валентин жестом пригласил ее присоединиться, но она нахмурила брови
и, отойдя, встала в сторонке.
Король-дракон коварен был
И, хоть сражались долго,
Он Малибора проглотил,
Как божию коровку.
И напоследок вам, друзья,
Хочу я так сказать:
Как бы охотник ни хитрил -
Он может дичью стать.
- Что случилось, Панделюма? - спросил Валентин, когда затих последний
зычный куплет.
- Драконы, мой лорд, идут с юга.
- Много?
- Очень много, мой лорд.
- Вот видите? - не выдержал Тунигорн. - Мы накликали их этой дурацкой
песенкой!
- Тогда споем еще разок, чтобы они оставили нас в покое и следовали
своей дорогой, - сказал Валентин и затянул снова:
Нарядный смелый Малибор
Любил волнение на море...
Новая стая состояла из нескольких сот особей - обширное сборище
морских драконов, вереница поражающих воображение туш. Посредине стаи
находилось девять громадных королей. Валентин старался не подавать виду,
что тревожится, хотя сам ощущал почти осязаемую угрозу, исходившую от этих
созданий. Впрочем, драконы проследовали мимо, не подходя к эскадре ближе,
чем на три мили, и стремительно скрылись в северном направлении с какой-то
сверхъестественной целеустремленностью.
Глубокой ночью, когда Валентин, доступный любым сновидениям, спал,
ему привиделся странный сон. Посреди широкой долины, утыканной угловатыми
скалами и изъязвленными сухими деревьями без листьев, легкой парящей
поступью по направлению к отдаленному морю передвигалось множество народу.
Он обнаружил среди них себя, в таких же, как и они, свободных одеждах из
какой-то воздушной белой ткани, которая развевалась сама по себе, хотя в
воздухе не чувствовалось ни дуновения. Никто из окружающих не казался ему
знакомым, но в то же время у него не было ощущения того, что он находится
среди чужаков: он знал, что тесно связан с этими людьми, что они его
попутчики в неких странствиях, продолжавшихся многие месяцы, возможно,
годы. А теперь путешествие подходит к своему завершению.
Впереди раскинулось море, переливающееся всеми оттенками цветов;
поверхность его колыхалась то ли из-за движений исполинских созданий под
водой, то ли из-за притяжения луны, тяжело зависшей в небе огромным
янтарным диском. У берега изогнутыми хрустально-прозрачными когтями
вздымались и отступали в мертвой тишине могучие волны, невесомо ударяя
сверкающую сушу, будто были вовсе не волнами, а лишь призраками волн. А
подальше от берега, за всей этой круговертью, вырисовывался в воде темный
массивный силуэт.
То был морской дракон, которого называли драконом Лорда Кинникена,
считающийся крупнейшим среди своих собратьев. Его никогда не касался
гарпун охотника. От его гигантской вытянутой спины с костяным гребнем
исходило непереносимое сияние, чудесный мерцающий аметистовый свет,
заполняющий небо и окрашивающий воду в темно-фиолетовые тона. Слышался
колокольный звон, который проникал повсюду и заполнял душу, вызванивая
безостановочно и торжественно, грозя расколоть мрачным трезвоном весь мир
на две части.
Дракон неудержимо двигался к берегу; его гигантская пасть
разверзлась, подобно входу в пещеру.
- Наконец пришел мой час, - произносит король драконов, - и вы
принадлежите мне.
Странники, привлеченные и завороженные ослепительным пульсирующим
свечением, исходящим от дракона, парят в сторону моря, в направлении
разверстой пасти.
- Да. Да-а-а. Придите ко мне. Я - водяной король Маазмоорн, и вы
принадлежите мне!
Теперь дракон достигает отмели, волны расступаются перед ним, и он
легко выходит на берег. Перезвон колоколов становится еще громче: ужасный
звук неумолимо заполняет атмосферу, давит на нее, и с каждым новым ударом
воздух становится гуще, тягучее, теплее. Драконий король расправляет
колоссальные крылообразные плавники, растущие из мясистых утолщений за его
головой, и с помощью крыльев делает бросок вперед, на морской песок. Когда
его массивная туша оказывается на суше, первые странники подходят к нему,
без колебаний входят в его титаническую утробу и исчезают; а за ними
следуют и остальные нескончаемой вереницей добровольных жертв, стремящихся
к дракону в то время, как он ползет им навстречу.
И они входят, и гигантская пасть поглощает их, и Валентин находится
среди них, и он спускается глубоко в бездну драконьего чрева. Он попадает
в бесконечное замкнутое пространство и видит, что оно уже заполнено
неисчислимым множеством - миллионами, миллиардами - проглоченных, в числе
которых люди и скандары, врооны и хьорты, лиимены и су-сухерисы, хайроги и
все великое множество народов Маджипура, запертое без разбору в утробе
драконьего короля.
Маазмоорн продолжает двигаться вперед, все дальше удаляясь от моря.
Он заглатывает весь мир, все с большей жадностью поглощая города и горы,
континенты и моря, вбирая в себя всю обширность Маджипура, пока, наконец,
не проглатывает его полностью и не ложится, свернувшись кольцами вокруг
планеты, как некая исполинская змея, проглотившая какое-то существо
вселенского размера.
Колокола вызванивают триумфальную песнь.
- Вот, наконец, наступило мое царство!
Когда сон закончился, Валентин не стал возвращаться в состояние
полного бодрствования, но позволил себе плыть в полудреме обостренного
восприятия и продолжал лежать тихо и спокойно, восстанавливая в памяти
сон, вновь входя во всепожирающую пасть, пытаясь растолковать видение.
С первыми лучами утреннего света к нему возвратилось сознание.
Карабелла не спала и лежала рядом, наблюдая за ним. Он обнял ее за плечи и
игриво положил ладонь ей на грудь.
- Это было послание? - спросила она.
- Нет, я не ощущал присутствия ни Леди, ни Короля. - Он улыбнулся. -
Ты всегда знаешь, когда мне снятся сны, верно?
- Я видела, что тебе что-то снится. Твои глаза двигались под веками,
губы шевелились, а ноздри раздувались, как у загнанного зверя.
- У меня был тревожный вид?
- Нет, вовсе нет. Возможно, сначала ты и нахмурился, но потом
улыбнулся во сне, и на тебя снизошло великое спокойствие, будто ты идешь
навстречу предопределенной судьбе и полностью ее принимаешь.
Он рассмеялся.
- Ага, как раз в тот момент, когда меня опять глотал морской дракон!
- Твой сон был об этом?
- Приблизительно. Впрочем, все происходило не совсем так. На берег
вышел дракон Кинникена, и я зашел прямо в его утробу. Как и все остальные
в мире, как мне кажется. А потом он проглотил и весь мир.
- И ты можешь растолковать свой сон?
- Лишь отдельные места, - ответил он. - А смысл в целом ускользает от
меня.
Он понимал, что было бы слишком просто счесть сон лишь отзвуком
событий прошлых лет, будто включаешь волшебный куб и видишь
воспроизведение того необычного происшествия времен изгнания, когда его
действительно проглотил морской дракон после кораблекрушения у берегов
Родамаунтского архипелага, а проглоченная одновременно с ним Лизамон
Хултин пробила путь к свободе сквозь пропитанные ворванью потроха
чудовища. Даже ребенку известно, что не следует воспринимать сон как
буквальное воспроизведение биографических подробностей.
Но ничто не подсказывало ему и выхода на более глубокий уровень
постижения, кроме простого до банальности толкования: наблюдаемые им в
течение последнего времени передвижения морских драконов служат еще одним
предупреждением о том, что мир в опасности, что какие-то могучие силы
угрожают стабильности общества. Это было ему уже известно, и лишних
подтверждений не требовалось. Но почему именно морские драконы? Какая
носившаяся в его рассудке метафора превратила морских млекопитающих в
чудовищ, угрожающих поглотить весь мир?
Карабелла заметила:
- Наверное, ты перенапрягаешься. Отвлекись, и, когда твой разум будет
занят другими вещами, значение сна само придет к тебе. Что ты на это
скажешь? Пойдем на палубу?
В последующие дни он больше не видел драконьих стад - лишь несколько
отставших одиночек, а потом и они перестали попадаться. Да и сон Валентина
больше не тревожили угрожающие образы. На море было спокойно, небо было
ярким и чистым, с востока дул хороший попутный ветер. Валентин подолгу в
одиночестве простаивал на мостике и всматривался в море; и вот пришел
день, когда среди морской пустыни вдруг показались щитами над горизонтом
ослепительно белые меловые утесы Острова Снов, самого священного и мирного
места на всем Маджипуре, прибежища милосердной Леди Острова.
7
Теперь поместье полностью опустело. Ушли все полевые работники
Этована Элакки и большая часть домашней прислуги. Никто из них не
позаботился даже о том, чтобы официально уведомить его об уходе, даже для
получения причитающегося жалования: они просто улизнули тайком, будто
страшились хоть на час задержаться в зараженной зоне или боялись, что он
сможет изыскать какой-то способ принудить их остаться, если вдруг узнает,
что они уходят.
Симоост, десятник из хайрогов, все еще сохранял верность хозяину.
Оставалась и его жена Ксхама, старшая кухарка Этована Элакки, да еще
две-три горничных и несколько садовников. Этован Элакка не слишком
расстраивался из-за бегства остальных - ведь, как ни крути, а работы для
большинства из них больше не осталось, да и платить полное жалование он
был не в состоянии, поскольку на рынок нечего вывозить. Кроме того, рано
или поздно возникли бы сложности даже с их прокормом, если правда то, что
