всех, кто встанет на пути. Не со зла, а просто в состоянии всеобщей
истерии. Как, по-вашему, я прав?
- Да, сэр.
- И когда же они здесь появятся?
- Через два, может быть, через три дня, как они сказали.
- Тогда вам с Ксхамой нужно уходить сегодня же утром. И всем
остальным тоже. Думаю, в Фалкинкип. Вы должны добраться до Фалкинкипа пред
появлением всей толпы. Тогда вы будете в безопасности.
- А вы не уйдете, сэр?
- Нет.
- Сэр, умоляю...
- Нет, Симоост.
- Вы наверняка погибнете!
- Я уже погиб, Симоост. Зачем мне бежать в Фалкинкип? Что я буду там
делать? Я уже погиб, Симоост, неужели вам непонятно? Я - свой собственный
призрак.
- Сэр... сэр...
- Времени терять нельзя. Вам надо было забирать жену и уходить в
полночь, когда вы увидели, как они расставляют зубы. Идите. Уходите сейчас
же.
Он развернулся и спустился по склону, а проходя через сад, воткнул
драконий зуб туда, где нашел его, у основания пиннины.
Тем же утром хайрог и его жена пришли к нему и умоляли уйти вместе с
ними - Этован Элакка еще ни разу не видел, чтобы хайроги были настолько
близки к тому, чтобы расплакаться, хотя они лишены слезных желез, - но он
твердо стоял на своем, и, в конце концов, они ушли без него. Потом он
созвал всех, кто еще сохранял ему верность, и отпустил их, раздав им все
деньги, что имелись у него на руках, и значительную часть провизии из
кладовых.
Вечером он впервые в жизни сам приготовил себе ужин. Он решил, что
для новичка у него неплохо получается. Потом он открыл последнюю бутылку
вина урожая времен метеоритного дождя и выпил гораздо больше, чем мог бы
себе позволить при обычных обстоятельствах. Происходящее в мире казалось
ему очень странным и с трудом поддающимся восприятию, но после вина все
стало проще. Сколько тысячелетий царил на Маджипуре мир! Каким приятным
местом была эта планета! Как гладко здесь текла жизнь! Коронал и
Понтифекс, Коронал и Понтифекс - ничем не нарушаемый порядок перемещения с
Замковой Горы в Лабиринт. И правили они всегда с согласия многих на благо
всех, хотя, конечно, кто-то получал благ больше, чем другие, но никто не
голодал, никто не испытывал нужды. А теперь всему приходит конец. С небес
падает отравленный дождь, сады погибают, урожай уничтожен, начинается
голод, появляются новые религии, обезумевшие толпы ползут к морю. Знает ли
об этом Коронал? А Леди Острова? А Король Снов? Что делается для того,
чтобы все исправить? Что можно сделать? Помогут ли светлые сны, навеянные
Леди, наполнить пустые желудки? Смогут ли грозные видения, ниспосланные
Королем, повернуть вспять толпы? Сможет ли Понтифекс, если он вообще
существует, выйти из Лабиринта и обратиться ко всем с проникновенным
воззванием? Проедет ли Коронал от провинции к провинции, призывая к
терпению? Нет, нет и еще раз нет. Все кончено, подумал Этован Элакка. Как
жаль, что все это происходит не двадцатью, тридцатью годами позже, чтобы я
мог спокойно умереть в своем саду, в цветущем саду.
Он не смыкал глаз ночь напролет: все было спокойно.
Утром ему показалось, что он слышит неясный рокот орды,
приближающейся с востока. Он прошелся по дому, открывая все запертые
двери, чтобы бродяги причинили зданию как можно меньше ущерба, рыская
здесь в поисках пищи и вина. Дом был очень красивый, и он надеялся, что с
ним ничего не случится.
Потом он погулял по саду среди скрюченных и почерневших растений. Он
обнаружил, что многие из них выжили после смертоносного дождя: гораздо
больше, чем он думал, поскольку в течение последних мрачных месяцев его
взор обращался лишь в сторону опустошений, но вот, растения-рты все еще
цветут, а с ними - деревья ночных цветов, несколько андродрагм, двикки,
сихорнские лозы и даже хрупкие ножевые деревья. В течение нескольких часов
он бродил среди них. Он подумывал о том, чтобы отдаться одному из
растений-ртов, но это будет некрасивая смерть, медленная, кровавая и
неизящная, а ему хотелось, чтобы о нем сказали, даже если и некому будет
говорить, что он до конца сохранил элегантность. Вместо этого он пошел к
сихорнским лозам, увешанным незрелыми, желтыми плодами. Спелые сихорны -
один из изысканнейших деликатесов, но желтый плод налит смертоносными
алкалоидами. Этован Элакка довольно долго стоял возле лозы; он не
испытывал ни малейшего страха, просто был еще не совсем готов. Потом до
него донесся гул голосов, на этот раз уже не воображаемый, - резкие голоса
городских жителей. Этот гул пришел с востока вместе с благоухающим
воздухом. Теперь он был готов. Он знал, что гораздо учтивее было бы
дождаться их и предложить гостеприимство в своем поместье, лучшие вина и
обед, какой он только мог позволить; но без прислуги он не смог бы сыграть
роль радушного хозяина, да и вообще недолюбливал горожан, особенно когда
те являлись непрошенными. В последний раз он оглянулся на двикки, ножевые
деревья и единственную, каким-то чудом выжившую халатингу, предал свою
душу на милость Леди и ощутил, что на глаза навернулись слезы. Он счел,
что плакать ему не подобает, поднес к губам желтый сихорн и решительно
вонзил зубы в жесткий, незрелый плод.
8
Перед тем как готовить обед, Эльсинома хотела лишь ненадолго дать
отдых глазам. Но когда она прилегла, глубокий сон моментально охватил ее,
погрузив в облачное царство желтых теней и расплывчатых розовых холмов; и
хоть она едва ли ожидала, что получит послание во время случайной
предобеденной дремоты, но почувствовала, когда сон уже полностью смежил ее
веки, легкий нажим на ворота ее души, и поняла, что к ней приходит Леди.
В последнее время Эльсинома постоянно уставала. Никогда ей не
приходилось работать так тяжко, как в те несколько дней после того, как
весть о несчастье в западном Цимроеле достигла Лабиринта. Теперь все дни
напролет кафе было переполнено возбужденными чиновниками Понтифексата,
которые обменивались свежими новостями за парой кубков мулдемарского или
доброго золотистого дулорнского вина, - в состоянии столь сильного
душевного волнения они требовали только лучшие вина. Она не знала ни
минуты покоя, раз за разом сверялась с записями, посылала к виноторговцам
за новыми бочками взамен опустевших. Поначалу ей даже нравилось
чувствовать себя участницей исторических событий. Но сейчас она просто
выбилась из сил.
Перед тем, как уснуть, она подумала о Хиссуне - о принце Хиссуне. Как
же трудно свыкнуться с тем, что ее сын - принц! Уже несколько месяцев от
него не приходило ни единой весточки после того ошеломляющего письма,
которое само по себе напоминало сон: в нем он сообщал, что принят в высший
круг аристократов в Замке. Образ Хиссуне в ее восприятии постепенно
начинал терять черты реальности. Она представляла его не маленьким
мальчиком, быстроглазым и смышленым, который когда-то доставлял ей столько
удовольствия, служил утешением и опорой, но незнакомцем в богатых одеждах,
проводившим свои дни в советах с сильными мира сего, обсуждая в беседах,
содержание которых невозможно и представить, судьбы всей планеты. Хиссуне
виделся ей за огромным столом, отполированным до зеркального блеска, среди
людей постарше, черты которых вырисовывались неясно, но от которых, тем не
менее, исходило ощущение знатности и власти, и все они смотрели на
Хиссуне, когда он говорил. Затем картина исчезла, и Эльсинома увидела
желтые облака и розовые холмы. Леди вошла в ее душу.
Это было самое короткое из посланий. Она находилась на Острове -
угадала по белым утесам и отвесным террасам, хотя никогда там и не была и
вообще никогда не выходила из Лабиринта - и проплывала через сад, поначалу
показавшийся ухоженным и воздушным, а потом вдруг ставший в мгновение ока
темным и безмерно разросшимся. Рядом с ней была Леди, темноволосая женщина
в белых одеждах, выглядевшая печальной и усталой, совсем не похожей на ту
сильную, сердечную, внушающую спокойствие даму, которую Эльсинома видела в
предыдущих посланиях: заботы пригнули ее фигуру к земле, глаза были
прикрыты капюшоном и потуплены, двигалась она неуверенно. "Дай мне твои
силы", - прошептала Леди. Но так не должно быть, подумала Эльсинома. Ведь
Леди приходит, чтобы вдохнуть в нас силы, а не отнять их. Но Эльсинома из
сна не испытывала ни малейших колебаний. Она была рослой и полной сил, ее
голову и плечи обрамлял светящийся ореол. Она привлекла к себе Леди,
крепко прижала к груди, и та вздохнула, и казалось, будто какая-то боль
покидает ее. Затем женщины разделились, и Леди, от которой теперь исходило
такое же сияние, как и от Эльсиномы, послала Эльсиноме воздушный поцелуй и
исчезла.
Вот и все. Эльсинома проснулась удивительно внезапно и увидела
знакомые унылые стены своего жилища во Дворе Гваделумы. Впечатление от
послания еще сохранялось, но раньше каждое послание оставляло в ее душе
ощущение новых целей, как-то изменяло жизнь; тут же - ничего, кроме тайны.
До нее не доходило предназначение такого послания, но она подумала, что
через денек-другой, возможно, все разъяснится само собой.
В комнате дочерей раздался странный звук.
- Эйлимур? Марона?
Ни одна не ответила. Эльсинома вошла к ним и увидела, что они
склонились над каким-то небольшим предметом, который Марона быстро
спрятала за спину.
- Что это у вас?
- Ничего, мама. Просто маленькая вещичка.
- Что за вещичка?
- Так, безделушка.
Что-то в голосе Мароны заставило Эльсиному насторожиться.
- Дай посмотреть.
- Ну правда, ничего особенного.
- Дай посмотреть.
Марона бросила быстрый взгляд в сторону старшей сестры. Эйлимур, вид
у которой был встревоженный и смущенный, лишь пожала плечами.
- Это личное, мама. Неужели у девушки не может быть ничего личного? -
защищалась Марона.
Эльсинома протянула руку. Марона убрала руку из-за спины и с явной
неохотой подала небольшой зуб морского дракона, большая часть поверхности
которого была покрыта резьбой, изображавшей какие-то незнакомые,
вызывающие неосознанное беспокойство знаки - причудливые, вытянутые,
остроугольные. Эльсиноме, все еще находившейся под влиянием странного
послания во сне, амулет показался зловещим и источающим угрозу.
- Где ты его взяла?
- Они есть у всех, мама.
- Я спрашиваю, откуда он у тебя.
- От Ванимуна. Вообще-то от сестры Ванимуна, Шулайры. Но она взяла у
него. Можно забрать?
- А ты понимаешь, что он означает? - спросила Эльсинома.
- Что означает?
- Именно это я и спрашиваю. Что он означает?
Марона, пожав плечами, ответила:
- Ничего. Просто безделушка. Я собиралась провертеть в нем дырочку и
носить на шее.
- И ты думаешь, что я тебе поверю?
Марона промолчала.
- Мама, я... - Эйлимур запнулась.
- Продолжай.
- Это причуда, и ничего больше. Они есть у всех. У лиименов появилась
новая сумасшедшая идея насчет того, что морские драконы - божества, что
они собираются завладеть миром, а все несчастья последнего времени -
предзнаменование того, что должно произойти. И еще говорят, что если мы
будем носить зубы дракона, то спасемся, когда они придут.
Ледяным тоном Эльсинома сказала:
- Ничего нового тут нет. Подобные слухи распространяются вот уже
несколько столетий, но всегда тайком, шепотом, потому что они нелепы и,
вдобавок, опасны. Морские драконы - просто огромные рыбы. Дивин
покровительствует нам через посредство Коронала, Понтифекса и Леди. Вам
ясно? Ясно, я спрашиваю?
Она гневно сломала заостренный зуб пополам и швырнула куски Мароне,
