использовал во вред власть, полученную неожиданно для себя; он не...
он не...
он не...
Валентин сердито тряхнул головой. Что за глупая трата душевных сил! У
крестьян появились некоторые, совпавшие по времени, трудности, а ему
приснилось несколько нехороших снов: просто нелепо возводить все это до
уровня ужасного катаклизма вселенских масштабов. Со временем все уладится.
Болезни растений будут побеждены. Его правление не забудется в истории не
только из-за омрачавших его бедствий, но и благодаря гармонии, равновесию
и радости. Ты хороший король, сказал он себе. У тебя нет причин
сомневаться в себе.
Коронал поднялся и вышел из каюты на палубу. День клонился к вечеру:
громадное бронзовое солнце нависало над кромкой воды на западе, а на
севере как раз всходила одна из лун. Небо переливалось разными цветами:
коричневатым, бирюзовым, фиолетовым, янтарным, золотистым. На горизонт
наползали густые тучи. Валентин немного постоял в одиночестве у поручня,
глубоко вдыхая соленый морской воздух. Со временем все уладится, сказал он
себе еще раз, но почувствовал, что его вновь, исподволь, охватывают
беспокойство и мучительные колебания. Казалось, нет никакой возможности
надолго уйти от этого настроения. Никогда в жизни ему не приходилось так
часто предаваться тоске и отчаянию. Он не узнавал того Валентина, каким
стал, мнительного человека на грани меланхолии, чужого самому себе.
- Валентин?
Карабелла! Он заставил себя стряхнуть мрачные раздумья, улыбнулся и
предложил ей руку.
- Какой чудный закат, - сказала она.
- Просто великолепный. Один из лучших во все времена. Хотя и есть
сведения, что однажды, в правление Лорда Конфалума, был один закат еще
красивее, чем этот, на четырнадцатый день...
- Этот лучше, Валентин, потому что сегодня он наш. - Она взяла его
под руку и молча встала рядом. Он обнаружил, что сейчас уже трудно понять,
почему всего буквально несколько мгновений тому назад его снедало уныние.
Все будет хорошо.
Потом Карабелла спросила:
- А это не морской дракон, вон там?
- Морские драконы никогда не заходят в здешние воды, любовь моя.
- Тогда у меня галлюцинация. Но очень убедительная. Разве ты не
видишь?
- А куда надо смотреть?
- Вон туда. Вон, видишь, где от воды отражается полоска
пурпурно-золотистого цвета? А теперь немножечко левее. Вон там. Там.
Валентин прищурился, напряженно всматриваясь в море. Поначалу он не
увидел ничего; потом ему показалось, что он видит на волнах огромное
бревно; а потом море осветил последний луч заходящего солнца, пробившийся
сквозь облака, и у него не осталось никаких сомнений: да, это, несомненно,
морской дракон, медленно плывущий к северу.
Он почувствовал озноб и прижал руки к груди.
Насколько он знал, морские драконы передвигаются только стадами и
всегда странствуют вокруг света примерно одним и тем же маршрутом в южных
водах с запада па восток, вдоль южной оконечности Цимроеля, вверх вдоль
побережья Гихорны до Пилиплока, затем в восточном направлении на широте
Острова Снов и вдоль знойного южного берега Алханроеля до какого-то места
в не нанесенных ни на какие карты просторах Великого Моря. И все же это
был дракон собственной персоной и он плыл на север. Пока Валентин наблюдал
за ним, исполин расправил громадные черные крылья и стал бить ими по воде,
медленно и размеренно - хлоп-хлоп-хлоп-хлоп, - будто собирался совершить
невозможное, оторваться от поверхности моря и подобно какой-то птице
колоссальных размеров улететь в затянутые туманом полярные дали.
- Как странно, - пробормотала Карабелла. - Ты видел когда-нибудь
что-либо подобное?
- Нет, никогда, - Валентин содрогнулся. - Знамение за знамением,
Карабелла. Что все это мне предвещает?
- Пойдем, выпьем теплого вина.
- Нет. Пока нет.
И он стоял как вкопанный на палубе, напрягая зрение, чтобы различить
в сгущающихся сумерках темную фигуру на фоне темного моря. Огромные крылья
раз за разом вспенивали море, но вот дракон свернул их, выпрямил длинную
шею, откинул назад тяжелую треугольную голову и испустил рокочущий
скорбный крик, напоминающий звук туманного горна, что пробивается сквозь
мглу. Потом дракон нырнул под воду и скрылся из виду.
4
Когда шли дожди, - а в это время года дожди в долине Престимион шли
непрерывно, - кисловатый запах обугленных растений поднимался от сожженных
полей и проникал повсюду. Когда Аксимаан Трейш в сопровождении своей
дочери Хейнок, поддерживающей ее под руку, приплелась в зал муниципальных
собраний в центре города, вонь настигла ее и здесь, в нескольких милях от
ближайшей из переданных огню плантаций.
От запаха спасения не было. Он стоял над землей, как вода в паводок.
Удушливые испарения проходили через все двери и окна, добирались до винных
подвалов и портили вино в запечатанных бутылках. Ими пропитывалось мясо на
столах. Никакие усилия не могли избавить от вони одежду. Смрад проникал во
все поры и пачкал плоть. Аксимаан Трейш уже начинала думать, что даже душа
покрывается потихоньку пятнами копоти. И когда подойдет ее время вернуться
к Источнику, если ей когда-нибудь вообще будет позволено завершить свою
нескончаемую жизнь, Аксимаан Трейш не сомневалась, что стражники на мосту
остановят ее и хладнокровно отправят назад презрительными словами: "Нам не
нужен здесь скверный запах пожарища. Забирай свое тело, старуха, и уходи
отсюда".
- Присядешь сюда, матушка? - спросила Хейнок.
- Мне все равно. Куда угодно.
- Здесь хорошие места. Тебе отсюда все будет слышно.
В зале возникла легкая суматоха: люди в ряду сдвигались потеснее,
чтобы дать ей место. Сейчас все к ней относились как к выжившей из ума
старухе. Конечно, она стара, чудовищно стара, она пережила времена
Оссьера, она стара настолько, что помнит дни юности Лорда Тивераса; но
ведь ее старость - не новость, так почему же все вдруг стали относиться к
ней так снисходительно? Она не нуждалась в особом отношении. Она еще могла
самостоятельно передвигаться; она видела еще достаточно хорошо; она все
еще могла выйти в поле в страду и собирать стручки... и собирать... выйти
в... поле... и... собирать...
Почти не спотыкаясь, немного неловко Аксимаан Трейш подошла к своему
месту и села. Заслышав произнесенные шепотом приветствия, она ответила на
них несколько отчужденно, потому что сейчас с трудом припоминала имена
тех, кого видела. Когда люди из долины в эти дни разговаривали с ней, в их
голосах всегда проскальзывало сочувствие, как будто над ее семьей витала
смерть. Так оно в некотором роде и было. Но не та смерть, которой она
искала, не та смерть, которая от нее отказалась, смерть, принадлежавшая
ей.
Наверное, тот день никогда не наступит. Ей казалось, что она обречена
вечно продолжать свой путь в мире разрухи и отчаяния, бесконечно вдыхать
едкую вонь.
Она сидела тихо, глядя куда-то невидящим взглядом.
Хейнок сказала:
- По-моему, он такой отважный.
- Кто?
- Семпетурн. Тот, который будет выступать сегодня. Его пытались
остановить в Мазадоне, обвинив в том, что он ведет изменнические речи. Но
он все равно выступил, а теперь разъезжает по всем сельскохозяйственным
провинциям и пытается нам объяснить, почему уничтожен наш урожай. Сегодня
здесь все жители долины. Это очень важное событие.
- Да, очень важное событие, - сказала Аксимаан Трейш. - Очень важное.
Да.
Она ощущала себя немного не в своей тарелке из-за такого большого
количества людей вокруг. В городе она не была уже несколько месяцев. Она
редко выходила из дому и чуть ли не целыми днями напролет сидела у себя в
спальне спиной к окну, чтобы не смотреть на плантации. Но сегодня Хейнок
проявила настойчивость. Она все время повторяла, что это очень важное
событие.
- Смотри, матушка! Вот он!
Аксимаан Трейш едва заметила, как появился на возвышении низкорослый
краснолицый человек с напоминающими звериную шерсть густыми волосами,
черными и уродливыми. Как странно, подумала она, насколько за последние
месяцы мне стал ненавистен вид человеческих существ с их мягкими дряблыми
телами, бледной потной кожей, отвратительного вида волосами и слабыми
водянистыми глазами. Человек взмахнул руками и начал говорить противным
скрипучим голосом.
- Жители долины Престимион... с вами мое сердце в час тяжких
испытаний... в зловещую пору, когда на вас неожиданно обрушились великие
несчастья... эта трагедия, это горе...
Вот оно, очень важное событие, подумала Аксимаан Трейш, этот шум, эти
причитания. Да уж, чрезвычайно важное. Вскоре она перестала вникать в суть
выступления, но она явно была весьма серьезной, потому что доходившие до
нее отдельные слова звучали очень весомо: "Рок... судьба... наказание...
прегрешение... невинность... совесть... коварство..." Но слова, какими бы
весомыми они ни казались, пролетали мимо как некие бесплотные крылатые
создания.
Последнее важное событие в жизни Аксимаан Трейш уже произошло, а
других не будет. После обнаружения лусавендровой ржавчины ее поля первыми
подверглись сожжению. Сельскохозяйственный агент Еривейн Ноор с весьма
удрученной физиономией, беспрестанно рассыпаясь в льстивых извинениях,
объявил в городе трудовую повинность, приколотив объявление об этом на
дверь того самого зала, где Аксимаан Трейш сидела в настоящее время, и
однажды в воскресенье утром все трудоспособные жители долины Престимион
собрались на ее плантации, чтобы произвести сожжение. Тщательно
распределив горючее вещество по всей плантации, сделав из него кресты
посреди полей, они пошвыряли факелы...
А потом очередь дошла до земли Михиэйна, затем - Собора Симитота,
Пальвера, Нитиккималя...
Все пропало, вся долина почернела и обуглилась, нет больше ни
лусавендры, ни риса. И в следующем сезоне не будет урожая. Зернохранилища
будут пустовать, весы - ржаветь, а солнце - одаривать теплом мир пепла.
Очень похоже на послание Короля Снов, подумала Аксимаан Трейш. Когда ты
погрузилась в двухмесячный зимний отдых, в твою душу закрались пугающие
видения уничтожения всего, что ты создала тяжким трудом, и, пока лежала,
ты ощутила на душе тяжесть дыхания Короля, которое давило тебя, сминало,
нашептывало: "Это твое наказание, ибо ты виновна в прегрешении".
- Откуда мы знаем, - говорил человек на возвышении, - что тот, кого
мы именуем Лордом Валентином, действительно является помазанным Короналом,
благословенным богами? Разве мы можем быть уверены в этом?
Аксимаан Трейш вдруг выпрямилась, ловя каждое слово.
- Только вдумайтесь! Мы знали Коронала Лорда Вориакса, который был
темноволос, верно? Восемь лет правил он нами, правил мудро, и мы любили
его. Разве нет? А потом, по неисповедимой воле богов, он слишком рано
покинул нас, и с Горы донеслась весть, что нашим Короналом станет Лорд
Валентин, тоже темноволосый. Это известно. Он был среди нас во время
великой процессии, впрочем, нет, не здесь, не в этой провинции, но его
видели в Пилиплоке, его видели в Ни-мойе, в Нарабале, Тил-омоне, в
Пидруиде, и был он тогда темноволос, со сверкающими черными глазами и
черной бородой, и нет сомнения в том, что он был братом своего брата и
нашим законным Короналом.
Но что мы узнали потом? Появился человек с золотистыми волосами и
голубыми глазами и сказал народу Алханроеля, что он, мол, и есть настоящий
Коронал, лишенный своего тела колдовскими чарами, а тот, темноволосый, -
самозванец. И народ Алханроеля сделал, все как один, знак звездного огня,
склонился перед ним и восславил его. И когда в Цимроеле нам заявили, что
