иметь наследственную монархию? А сейчас, Карабелла, перед нами встают
вопросы столь головоломные, что ответы на них можно получить лишь за
пределами Горы. Мне часто кажется, что мы знаем меньше, чем ничего. Мир в
опасности: нам пора возрождаться и передать корону кому-нибудь снаружи,
тому, кто не принадлежит к нашей увековечившей себя аристократии. Нужен
кто-то с иными взглядами, кто видел жизнь снизу...
- Но он так молод!
- Ничего, со временем повзрослеет, - ответил Валентин. - Я знаю,
многие считают, что мне пора уже становиться Понтифексом, но я буду
упираться, сколько смогу. Для начала мальчик должен полностью пройти
обучение. Кроме того, как тебе известно, я не испытываю особого желания
поскорее попасть в Лабиринт.
- Да, - ответила Карабелла. - А ведь мы говорим о нынешнем Понтифексе
так, будто он уже умер или находится при смерти. Но Тиверас жив.
- Да, жив. В определенном смысле слова, по крайней мере. Я молюсь
лишь о том, чтобы он пожил еще.
- А когда Хиссуне будет готов?..
- Тогда я наконец позволю Тиверасу отдохнуть.
- Мне трудно представить тебя Понтифексом, Валентин.
- А мне и того труднее, любимая. Но я должен поступить так, должен -
и поступлю. Но не очень скоро: я вовсе не горю желанием торопить события!
Помолчав, Карабелла сказала:
- Наверняка ты переполошишь Замковую Гору таким поступком. Ведь
предполагается, что очередным Короналом станет Элидат!
- Он мне очень дорог.
- Ты же сам не раз называл его наиболее вероятным преемником.
- Да, называл. Но с тех пор, как мы учились с ним вместе, Элидат
изменился. Понимаешь, любимая, всякий, кто отчаянно желает стать
Короналом, совершенно непригоден для трона. Тут нужно не отчаяние, но
стремление, ощущение призвания, внутренний огонь, если хочешь. Думаю, у
Элидата этот огонь пропал.
- Когда ты был жонглером и тебе впервые сказали о твоем высоком
предназначении, то считал, что и у тебя он пропал.
- Но он разгорелся, Карабелла, и прежнее "я" вновь заняло место в
моей душе! И не покидает ее. Я нередко ощущаю тяжесть короны - но,
пожалуй, ни разу не пожалел о том, что ношу ее.
- А Элидат пожалеет?
- Подозреваю, что да. Сейчас, в мое отсутствие, он играет роль
Коронала. Я предполагаю, что особого удовольствия он не испытывает.
Вдобавок, ему уже за сорок. А Короналом должен быть человек молодой.
- Сорок - не шестьдесят, - усмехнулась Карабелла.
Валентин пожал плечами.
- Не спорю, любимая. Но позволь тебе напомнить, что если все пойдет,
как я задумал, то повода к выборам нового Коронала не будет еще долго. А
тогда, я думаю, Хиссуне подготовится, а Элидат великодушно посторонится.
- А проявят ли остальные лорды Горы такое же великодушие?
- Куда они денутся? - хмыкнул Валентин, предлагая ей руку. - Пойдем,
нас ждет Насцимонте.
13
Поскольку наступил пятый день пятой недели пятого месяца, священная
годовщина исхода из древней столицы за морем, то перед встречей с
лазутчиками из отдаленных провинций Фараатаа должен был исполнить важный
обряд.
В это время года дожди в Пьюрифайне шли два раза в день: за час до
рассвета и на закате. Ритуал Велалисера следовало творить в темноте и
сухости, поэтому Фараатаа приказал себе проснуться в тот ночной час,
известный под названием Час Шакала, когда солнце еще стоит на востоке над
Алханроелем.
Не разбудив никого из спавших рядом с ним, он выбрался из легкой
плетеной хижины, сооруженной накануне - Фараатаа и его спутники находились
в постоянном движении: так безопасней - и шмыгнул в лес. Воздух был, как
обычно, напоен влагой, однако, ничто пока не предвещало утреннего дождя.
В мерцании звезд сквозь разрывы в облаках он разглядел и другие
фигуры, что спешили к лесным зарослям, но окликать их не стал. Они тоже
хранили молчание. Обряд Велалисера исполнялся в одиночестве, что являлось
личным выражением всенародной скорби. О нем никогда не говорили, его
просто исполняли на пятый день пятой недели месяца, а когда чьи-то дети
достигали совершеннолетия, то их обучали обряду, всегда испытывая при этом
стыд и печаль; так полагалось по обычаю.
Фараатаа зашел в лес на предписанные триста шагов и оказался у
скопления стройных, устремленных ввысь гибарунов, но совершить обряд
надлежащим образом ему мешали гроздья светящихся колокольчиков, что
свисали изо всех трещин и отверстий в стволах деревьев, распространяя
вокруг резкое оранжевое свечение. Он подыскал неподалеку старую
величественную двикку, в которую какое-то время тому назад угодила молния:
громадный, зияющий, обугленный шрам, поросший по краям молодой корой, мог
послужить храмом. Сияние от светящихся колокольчиков сюда не попадало.
Стоя обнаженным под сенью гигантского шрама двикки, Фараатаа сотворил
сначала Пять Изменений.
Его кости и мышцы текли, клетки кожи видоизменялись сами собой, и он
превратился в Красную Женщину, затем стал Слепым Великаном, а потом -
Человеком Без Кожи, во время четвертого Изменения принял вид Последнего
Короля, следом, сделав глубокий вдох и собрав все свои силы, превратился в
Грядущего Принца. Пятое Изменение требовало от Фараатаа сильнейшей
внутренней борьбы: ему приходилось менять очертания не только тела, но и
самой души, из которой следовало удалить всю ненависть, жажду мщения и
стремление к разрушению. Грядущий Принц выше всего этого. Фараатаа не
надеялся возвыситься до такого состояния. Он знал, что в его душе нет
ничего, кроме ненависти, жажды мщения и стремления к разрушению: чтобы
стать Грядущим Принцем, ему следовало пройти полное внутреннее очищение,
но он был неспособен к нему. Однако существовали способы приблизиться к
желаемому состоянию. Он грезил о том времени, когда все, ради чего он
действует, будет выполнено: враг падет, покинутые земли обретут прежних
хозяев, обычаи восстановятся, мир родится заново. Он мысленно переносился
в ту эпоху и позволял ликованию овладевать собой, усилием воли выбрасывал
из души все, что напоминало о поражении, изгнании, потерях. Он видел, как
наполняются жизнью жилища и храмы мертвого города. К чему возмездие, когда
перед мысленным взором такая картина? Разве там еще остается враг,
которого надо ненавидеть и убивать? Странное и восхитительное ощущение
покоя охватывало его душу. Наступил день возрождения; в мире все
прекрасно; боль исчезла навсегда, и снизошло спокойствие.
В этот миг он принял вид Грядущего Принца.
Сохраняя образ, для чего сейчас требовались уже меньшие усилия, он
опустился на колени и выложил алтарь из камней и перьев. Поймав двух
ящериц и ползающего по ночам бруула, он принес их в жертву, испустил Три
Воды - слюну, мочу и слезы; набрав гальки, выложил ее в форме крепостной
стены Велалисера. Перечислив вслух Четыре Печали и Пять Скорбей, он вновь
преклонил колени и стал есть землю. Видение погибшего города заполнило его
разум: крепостные стены из голубых валунов, королевские палаты. Место
Низменности, Столы Богов, шесть высоких храмов, седьмой - оскверненный.
Алтарь Гибели, Дорога Прощания. Все еще сохраняя, ценой некоторого
напряжения, образ Грядущего Принца, он поведал самому себе предание о
падении Велалисера, переживая древнюю трагедию, ощущая милосердие и
благодать Принца, что позволяло постигать потерю великой столицы не через
боль, а через истинную любовь, видя в ней необходимую стадию странствий
своего народа, неизбежную и неминуемую. Когда он понял, что сумел
проникнуться истиной, то позволил себе видоизмениться, поочередно переходя
из формы в форму: Последний Король, Человек Без Кожи, Слепой Великан,
Красная Женщина и, наконец, Фараатаа из Авендройна.
Вот и все.
Когда начали падать первые капли утреннего дождя, он лежал,
распростершись, уткнувшись лицом в поросшую мягким мохом землю.
Через некоторое время он поднялся, собрал камни и перья своего
маленького алтаря и вернулся к хижине. Благодать Грядущего Принца все еще
окутывала его душу, но теперь он уже стремился избавиться от этого
кроткого чувства: пришло время дневных забот. Ненависть, разрушение, месть
не должны касаться души Грядущего Принца, но они суть необходимые орудия в
деле становления его царства.
Он подождал, пока перед хижиной после совершения обряда соберется
достаточное количество братьев, чтобы приступить к вызыванию водяных
королей. Один за другим они становились вокруг, занимая определенное
положение: Аарисиим положил руку на правое плечо Фараатаа, Бенууиаб - на
левое, Сиимии прикоснулся к его лбу, Миисиим - к поясу, а остальные
расположились концентрическими окружностями вокруг пятерых, взявшись за
руки.
- Пора, - сказал Фараатаа. Мысленные усилия соединились и устремились
в пространство.
- Морской брат!
Усилие было настолько могучим, что Фараатаа почувствовал, как его
форма перетекает и видоизменяется сама по себе, как у ребенка, который
только учится пользоваться своими способностями. У него появлялись перья,
когти, шесть страшных клювов; он становился билантоном, сигимойном,
фыркающим свирепым бидлаком. Стоявшие вокруг Фараатаа сжимали его все
крепче, хотя посыл был настолько мощным, что некоторые из них тоже стали
видоизменяться от формы к форме.
- Брат! Услышь меня! Помоги мне!
И из бездонных глубин возникли очертания громадных темных крыльев,
медленно поднимающихся и опускающихся над титаническими телами. Раздался
голос, подобный набату сотни колоколов:
- Слышу, мой земной брат.
Голос принадлежал водяному королю Маазмоорну. Фараатаа знал их всех
по музыке мыслей: Маазмоорн - колокола, Гироуз - поющий гром, Шейтоон -
негромкая и печальная дробь барабана. Великих королей насчитывалось
несколько десятков, и каждого из них можно было безошибочно узнать по
голосу.
- Неси меня, о. Король Маазмоорн!
- Приди ко мне, о, земной брат!
Фараатаа ощутил притяжение и поддался ему. Оставив тело, он в единый
миг оказался над морем, а еще через мгновение погрузился в него и стал
одним целым с Маазмоорном. Его охватил исступленный восторг: это слияние,
эта общность наполняли душу наслаждением, как исполнение всех желаний, и
чувство было настолько могучим, что само по себе могло бы стать пределом
стремлений, чего, впрочем, никак нельзя было допустить.
Необъятный разум водяного короля напоминал океан - такой же
бескрайний, всеобъемлющий, беспредельно глубокий. Опускаясь все ниже и
ниже, Фараатаа потерялся в нем. Но он ни на секунду не забывал о своей
миссии. Могущество водяного короля позволяло ему сделать то, чего он сам
никогда не сумел бы. Он собрался, сосредоточился и со своего места посреди
теплой, убаюкивающей обширности стал передавать послания, ради которых и
забрался сюда:
- Саареккин?
- Я здесь.
- Какие новости?
- Лусавендра в восточной части Рифта полностью уничтожена. Мы посеяли
грибок, который ничем не искоренить, и он распространяется уже сам по
себе.
- Что правительство?
- Они жгут зараженные посевы. Но это бесполезно.
- Победа за нами, Саареккин!
- Победа за нами, Фараатаа!
- Тии-хаанимак?
- Слышу тебя, Фараатаа.
- Что нового?
- Яд пролился дождем, и деревья ниук уничтожены по всему Дулорну.
Теперь он впитывается в почву и скоро убьет глейн и стаджу. Мы готовим
очередную атаку. Победа за нами, Фараатаа!
- Победа за нами! Инириис?
- Я - Инириис. Корневые долгоносики размножаются и распространяются
