бьет прибой.
Я вспоминал, а Эвлюэлла тем временем подошла к Гормону и попросила:
- А ты? Покажи нам, откуда ты, Измененный?
Гормон пожал плечами.
- На этом глобусе это место не показано.
- Но это _н_е_в_о_з_м_о_ж_н_о_!
- Разве?
Она прижалась к нему, но он отстранил ее, и мы пошли в боковой выход,
оказавшись на улице.
8
Я начал уставать, но Эвлюэлла тянула меня вперед, желая до полудня
осмотреть весь город, и мы шли сквозь сплетение улиц, мимо сверкающих
особняков Мастеров и Торговцев, мимо вонючих нор Слуг и Разносчиков,
переходящих в катакомбы, мимо прибежищ Клоунов и Музыкантов, через квартал
Сомнамбул, чьи обитатели умоляли нас войти и купить правду, являвшуюся им
в трансе. Эвлюэлла взглянула было на нас, но Гормон отрицательно покачал
головой, а я только улыбнулся, и мы прошли мимо. Теперь мы были на краю
парка, совсем рядом с городским центром. Здесь прогуливались жители Роума,
двигаясь с редкой для жаркого климата энергией, и мы присоединились к этим
пехотинцам на марше.
- Погляди! - сказала Эвлюэлла. - Какая яркая!
Она показывала на сияющую арку громадной полусферы, накрывающей
какое-то старое здание. Я прищурил глаза и смог увидеть внутри
выветрившуюся каменную стену и толпу людей. Гормон сказал:
- Это Уста Правды.
- Что? - спросила Эвлюэлла.
- Идем. Увидишь.
Под полусферу тянулась очередь. Мы встали в ее конец и вскоре подошли
ко входу, разглядывая начинающуюся за порогом страну остановившегося
времени. Почему это здание и еще несколько рядом были оборудованы
специальной защитой, я не знал и спросил Гормона, чьи познания были столь
же неимоверно глубокими, как и познания Летописца. Он ответил:
- Потому что это царство определенности, где то, что кто-то говорит,
абсолютно совпадает с тем, что есть на самом деле.
- Я не понимаю, - сказала Эвлюэлла.
- В этом месте невозможно солгать, - объяснил Гормон. - Можно ли
представить себе памятник старины, более нуждающийся в защите? - Он шагнул
в узкий проход, фигура его сделалась размытой, и я поспешил за ним.
Эвлюэлла колебалась. Прошло некоторое время, прежде, чем она решилась
войти. Она останавливалась перед каждым порогом, словно ее сносило ветром,
который дул вдоль линии, разделяющей большой мир и карманную вселенную, в
которой мы стояли.
Здание Уста Правды - находилось за второй линией защиты. Туда
тянулась очередь, и важный Указатель контролировал число входящих в
святилище. Прошло некоторое время, прежде чем нам было разрешено войти. Мы
оказались перед свирепой уродливой головой, изъеденной временем. Ужасные
челюсти широко раскрыты. Разверзнутый рот - темное и зловещее отверстие.
Гормон кивнул, окинув эту голову взглядом, словно удовлетворенный тем, что
все оказалось таким, как он и думал.
- И что теперь делать? - спросила Эвлюэлла. Гормон сказал:
- Наблюдатель, положи правую руку в Уста Правды. Я нахмурился, но
подчинился. - Теперь, - сказал Гормон, - один из нас задаст вопрос. Ты
должен ответить. Если ты скажешь неправду, челюсти сомкнутся и откусят
тебе руку.
- Нет! - воскликнула Эвлюэлла. Я осторожно взглянул на челюсти,
сжимавшие мое запястье. Наблюдатель без руки - человек не у дела. Во
времена Второго Цикла можно было заказать себе протез получше собственной
руки, но Второй Цикл остался далеко в прошлом, и подобную роскошь теперь
уже не найти.
- Но как это делается? - спросил я.
- В пределах этого помещения необычайно сильна Воля, - ответил
Гормон. - Она неумолимо отделяет правду от неправды. За углом этой стены
спят три Сомнамбулы, посредством которых говорит Воля, и они управляют
Устами. Ты боишься Воли, Наблюдатель?
- Я боюсь своего собственного языка.
- Смелее. Перед этой стеной никогда не произносилась ложь. Никто не
терял здесь руки!
- Тогда вперед, - сказал я. - Кто будет спрашивать?
- Я, - сказал Гормон. - Ответь мне, Наблюдатель, без уверток, можно
ли сказать, что жизнь, проведенная в наблюдении, - жизнь, проведенная с
пользой?
Я долго молчал, собираясь с мыслями и глядя на челюсти.
Наконец, я ответил: - Стоять на страже во имя человека - это,
наверно, самая благородная задача, которой можно себя посвятить.
- Осторожно! - закричал встревоженный Гормон.
- Я еще не кончил, - сказал я.
- Тогда давай дальше.
- Но посвящать себя поиску врага, который всего лишь плод чьего-то
воображения, - глупо. Превозносить того, кто долго и добросовестно ищет
недруга, который никогда не придет, - неумно и грешно. Моя жизнь прошла
впустую.
Челюсти Уст Правды не дрогнули. Я вытащил руку, посмотрел на ладонь
так, словно она только что выросла из моего запястья. И вдруг почувствовал
себя постаревшим сразу на несколько циклов. Эвлюэлла - глаза широко
раскрыты, ладонь прижата к губам - была потрясена тем, что я сказал. Мои
слова, казалось, еще звучали перед ужасным идолом.
- Сказано откровенно, - произнес Гормон, - хотя и без особой жалости
к себе. Ты слишком жестко судишь себя, Наблюдатель.
- Я говорил, чтобы спасти руку, - ответил я. - Ты хотел, чтобы я
солгал?
Он улыбнулся и повернулся к Эвлюэлле:
- Теперь твоя очередь.
Маленькая Летательница осторожно приблизилась к Устам Правды, и было
заметно, что она боится. Ее тонкая рука задрожала, когда она положила ее
на холодный камень челюстей. Я с трудом поборол желание броситься и
оттащить ее от искаженной в дьявольской гримасе головы.
- Кто будет задавать вопрос? - спросил я.
- Я, - ответил Гормон. Крылья Эвлюэллы слабо дрогнули.
Лицо побледнело, ноздри затрепетали, верхняя губа поднялась. Она
стояла, прислонившись к стене, с ужасом глядя на то место, где лежала ее
рука. Из-за линии защиты на нас глядели размытые лица, губы произносили
слова, которые, без сомнения, значили недовольство нашим долгим визитом,
но ничего не было слышно. Воздух был теплым, влажным и затхлым, словно
поднимался из колодца, пробитого в пластах времени.
Гормон медленно произнес:
- Этой ночью ты позволила своему телу услаждать Принца Роума. Перед
этим ты дарила себя Измененному Гормону, хотя такие связи запрещены
обычаем и законом. Еще раньше ты была подругой Летателя, ныне покойного. У
тебя могли быть и другие мужчины, но я ничего о них не знаю, да это и не
важно. Скажи мне вот что, Эвлюэлла: который из трех дал тебе наибольшее
физическое удовольствие, который из трех сумел всколыхнуть твое чувство,
которого из трех ты бы выбрала своим другом, если бы у тебя была
возможность выбирать?
Я хотел запротестовать, ибо Измененный задал три вопроса, а не один,
воспользовавшись подходящим моментом. Но я не успел, потому что Эвлюэлла
ответила без малейшей запинки, погрузив руку по локоть в гримасничающие
Уста:
- Принц Роума дал мне величайшее наслаждение, равного которому я еще
не знала, но он холоден и жесток, и я боюсь его. Моего умершего Летателя я
любила сильнее, чем кого-либо до или после него, но он был слаб, а я не
хотела бы иметь слабого друга. Ты, Гормон, кажешься мне чужим даже сейчас,
и я чувствую, что мне незнакомы ни твое тело, ни твоя душа, и все же, хотя
пропасть между нами так велика, только с тобой я согласилась бы проводить
свои дни.
Она вынула руку из Уст Правды.
- Хорошо сказано! - воскликнул Гормон, хотя искренность ее слов и
ранила его, но и была приятна в равной степени. - Ты вдруг обрела
красноречие, когда этого потребовали обстоятельства. Ну, теперь мой черед
рисковать рукой.
Он подошел к Устам. Я спросил:
- Ты задал первые два вопроса, не хочешь ли ты довершить начатое и
задать третий?
- Да нет, - сказал он. - Свободной рукой он сделал жест, словно
отметал это предложение. - Лучше посовещайтесь и задайте общий вопрос.
Мы отошли в сторонку. Она с несвойственной ей горячностью предложила
свой вопрос, и, поскольку он совпал с моим, я согласился и сказал, чтобы
она спрашивала.
Она спросила:
- Когда мы стояли перед глобусом, Гормон, я попросила показать мне
место, где ты родился, и ты сказал, что его невозможно найти на карте. Это
очень странно. Скажи мне, тот ли ты, за кого себя выдаешь, действительно
ли ты Измененный, скитающийся по Земле?
Он ответил:
- Нет. - Формально он ответил на вопрос в том виде, как
сформулировала его Эвлюэлла, но было ясно, что его ответ неравноценен
нашим, и он, не вынимая руки из Уст Правды, продолжил:
- Я не показал своей родины, потому что ее нет на этом глобусе, так
как я родился под звездой, которую не должен называть. Я не Измененный в
вашем смысле этого слова, но в некоторой степени - да, потому что в моем
мире у меня другое тело. А здесь я живу десятый год.
- Что ты делаешь на Земле? - спросил я.
- Я обязан отвечать лишь на один вопрос, сказал Гормон, но потом
улыбнулся. - И все же отвечу: меня послали на Землю в качестве военного
наблюдателя для подготовки вторжения, которого ты ждешь так долго и
которое начнется в ближайшие часы.
- Врешь! - вырвалось у меня. - Все _в_р_е_ш_ь_!
Гормон расхохотался. И вынул руку из Уст Правды в целости и
сохранности.
9
Я ушел от силовой полусферы, ошеломленный и растерянный, толкая перед
собой свою тележку, и попал на улицу, неожиданно темную и холодную. Ночь
пришла со стремительностью ветра. Было почти девять, близилось время
наблюдения.
В моем мозгу гремели слова Гормона. Это он все подстроил, привел нас
к Устам Правды, вырвал признание о моем неверии, признание другого сорта -
у Эвлюэллы, не задумываясь, выдал сведения, которые должен был держать при
себе, рассчитывая, что я буду потрясен до глубины души.
А может, Уста Правды - липа? Не мог ли Гормон соврать, ничего не
опасаясь?
Никогда с тех пор, как я начал заниматься своим делом, я не наблюдал
в неурочный час. Но теперь было время крушения привычного, я не мог ждать,
пока будет ровно девять. Присев на продуваемой ветром улице, я раскрыл
тележку, подготовил инструменты и с головой, словно в омут, ушел в транс.
Мое усиленное сознание с ревом рванулось к звездам. Я шагал по
бесконечности, подобно богу. Я чувствовал давление солнечного ветра, хотя
и не был Воздухоплавателем, и оно не могло причинить мне вреда, я взмыл
выше этого яростного потока частиц света во тьму на краю солнечных
владений. И там я ощутил иное давление.
Звездолеты были совсем рядом. Не туристские лайнеры, везущие зевак,
решивших посмотреть на наш раскалывающийся мир. Не торговые транспорты, не
скупы, собирающие межзвездное вещество, не корабли-курорты, вращающиеся по
гиперболическим орбитам.
Это были военные корабли, черные, чужие, грозные. Не могу даже
сказать, сколько их было; я только знал, что они неслись к земле
миллионами огней, выбрасывая перед собой конусы отталкивающей энергии, той
самой, которую я почувствовал прошлой ночью, которая грохотала в моем
мозгу, усиленная инструментами, проходя сквозь меня так же свободно, как
солнечный луч сквозь хрусталь.
Всю мою жизнь я наблюдал ради этого. Меня учили распознавать это. Я
молился, чтобы мне никогда не увидеть этого, а потом, в своей
опустошенности, молился о том, чтобы увидеть это, затем и вовсе перестал в
это верить. А потом, по милости Измененного Гормона, я все-таки увидел.
Наблюдая раньше своего часа, скорчившись на холодной улице Роума рядом с
Устами Правды.
Наблюдателя учат выходить из транса не раньше, чем его исследования
