Лоимель, и это вынуждало нас жить вместе.
27
Тем временем я изо всех сил трудился в своем кабинете над тем, что
поручал мне судья. Каждый день огромная стопа докладов и сообщений
ложилась на мой стол, и ежедневно я пытался решать, что должно дойти до
Сегворда, а чем ему можно пренебречь. Поначалу, естественно, у меня не
было достаточно опыта, чтобы выносить правильные суждения. Верховный судья
мне помогал, хотя, правда, оказывали мне помощь и некоторые старшие
чиновники, прекрасно понимающие, что они гораздо больше приобретут, служа
мне, чем пытаясь мешать моему неизбежному росту по службе. Я с большим
усердием отдавался своему новому поприщу и уже к середине лета действовал
столь уверенно, как будто провел на этой работе лет двадцать.
Большинство материалов, предлагаемых на рассмотрение верховному
судье, было сплошной чепухой. Я быстро научился определять такого рода
бумаги. Часто достаточно было лишь взглянуть на первую страницу. О многом
мне говорил стиль сообщений. Человек, который не умеет ясно изложить свои
мысли, едва ли способен предложить что-либо, достойное для рассмотрения.
Стиль - это человек! Если изложение тяжеловесное и сбивчивое, то таков же
и образ мыслей автора, а в этом случае чего стоят его суждения о
деятельности портовой Судебной Палаты. Банальный ум порождает банальные
рассуждения. Мне и самому приходилось писать немало бумаг, обобщая и давая
в сжатом виде сообщения, имевшие определенную ценность. Все, чему я
научился в области литературного письма, заложено в годы службы у
верховного судьи. Мой стиль, естественно, отражает мои человеческие
качества, а я всегда хотел быть искренним, непредвзятым, старался сообщить
даже больше, чем другим хотелось на самом деле узнать. Следы этих качеств
я нахожу в собственной прозе. У нее немало недостатков, но написанное мной
мне нравится, ибо, хотя и у меня самого немало недостатков, я тем не менее
собой вполне доволен.
Очень скоро я осознал, что наиболее могущественный человек в
Маннеране по сути является марионеткой, которым управляю я. Я решал,
какими делами следует заниматься верховному судье. Я выбирал, с какими
прошениями он должен ознакомиться. Я давал ему краткие объяснения, на
которых основывались его решения. Сегворд совсем не случайно позволил мне
заполучить такую власть. Кому-то ведь все равно необходимо исполнять
скрытые от постороннего глаза обязанности, которые теперь возложены на
меня. До моего приезда в Маннеран эту работу делал комитет в составе трех
распорядителей, каждый из которых не прочь был когда-нибудь занять место
верховного судьи. Боясь этих людей, Сегворд устроил так, что им были
представлены более значительные с виду должности, но с меньшей
ответственностью. И на их место он поставил меня. Его единственный сын
умер еще в детстве. Все его покровительство распространялось лишь на меня.
Из любви к Халум, но и не пренебрегая собственными интересами, он
предпочел сделать бездомного принца из Саллы одной из главенствующих фигур
в Маннеране.
Все, уже задолго до того, как об этом догадался я, прекрасно поняли
степень моего влияния. Многочисленные принцы присутствовали на свадьбе не
из почтения к семье Лоимель, а для того чтобы заслужить мою
благосклонность. Приветливые слова Стиррона подразумевали, что я, принимая
решения, не буду проявлять враждебности к Салле. Несомненно, мой
царственный кузен Труис из Глина теперь со страхом думал, догадываюсь ли
я, что именно благодаря ему все двери в домах моих родственников
замкнулись передо мной. Он также прислал мне на свадьбу роскошный подарок.
Поток даров не оскудевал и после брачной церемонии. Постоянно продолжали
преподносить всякие красивые подношения те, чьи интересы были связаны с
деятельностью портовой Судебной Палаты. В Салле мы расценивали такие
подарки не иначе, как взятки. Но Сегворд заверил меня, что в Маннеране
взятки ничуть не портят репутацию, пока не влияют на объективность
принятых решений. Теперь я понял, как, имея довольно скромное жалованье
судьи, Сегворд мог себе позволить вести образ жизни, более приличествующий
монархам. По правде говоря, я на самом деле выбросил из головы все мысли о
взятках и, исполняя свои служебные обязанности, в каждом отдельном случае
старался проявить объективность.
Вот так сложилась моя жизнь в Маннеране. Я овладел секретами ведения
дел в Судебной Палате порта, развил в себе способности к коммерческой
деятельности, ощутил стратегию и тактику морской торговли и умело служил
верховному судье. Я жил среди принцев, судей и богачей. Я приобрел
небольшой, но роскошный дом поблизости от дворца Сегворда и вскоре нанял
строителей, желая расширить его. Я посещал религиозные церемонии только в
Каменном Соборе, что возможно лишь для сильных мира сего, и исповедоваться
ходил к самому Джидде. Я был принят в избранное атлетическое общество и
проявил свое искусство в метании оперенного копья на стадионе Маннерана.
Когда следующей ранней весной я посетил Саллу, Стиррон устроил мне такой
прием, словно я был септархом Маннерана. Брат ни словом не обмолвился о
моем бегстве из Саллы. Он был дружелюбен, хотя и несколько сдержан. Своего
первого сына, который родился в ту осень, я назвал его именем.
Вскоре у меня родились еще два сына, Ноим и Кинналл, и две дочери,
Халум и Лоимель. Мальчики были здоровыми и крепкими телом. Девочки,
похоже, не уступят в свои зрелые годы в красоте своим тезкам. Мне
доставляло большое удовольствие быть главой семьи. Я страстно мечтал о том
времени, когда смогу взять сыновей на охоту в Выжженные Низины или в поход
по быстрым горным рекам. Пока же я ездил на охоту без них, и гарпуны
многих птицерогов украшали стены моего дома.
Лоимель, как я уже говорил, оставалась для меня чужой. Не следует
надеяться, что удастся проникнуть в душу жены столь же глубоко, как в душу
названой сестры, но тем не менее, несмотря на соблюдаемую нами
сдержанность, все же хочется хоть как-то приобщиться к внутреннему миру
того, с кем живешь. Однако мне было доступно только тело Лоимель! Тепло и
готовность, с которыми она встретила меня во время нашего знакомства,
быстро исчезли, и она стала так же холодна, как северянки из Глина.
Однажды в любовном пылу с губ моих соскользнуло "я", как когда-то при
встречах с продажными девками. Моя Лоимель тут же дала мне пощечину и
оттолкнула от себя. С каждым годом мы все более удалялись друг от друга. У
нее была своя жизнь, у меня - своя, и через некоторое время мы уже и не
пытались преодолеть разделяющую нас пропасть. Она очень любила музыку,
обожала купаться и загорать на солнце. Лоимель отличалась фанатичной
набожностью. Мне же нравилось охотиться, заниматься спортом, играть со
своими мальчиками и, конечно же, работать. Мы изменяли друг другу. Это был
очень холодный брак, однако мы практически не ссорились, так как не были
достаточно близки для этого.
Ноим и Халум были со мной почти все это время, что служило для меня
огромным утешением.
В Судебной Палате мой авторитет и круг обязанностей росли из года в
год. Я не получил повышения, и ни на грош не увеличилось жалованье, однако
все в Маннеране знали, что именно я управляю решениями Сегворда. Я прямо
наслаждался неиссякаемым потоком "подарков". Постепенно Сегворд стал
передавать свои полномочия мне. Он целые недели проводил в своем имении на
острове в заливе Шумар, а я подписывал и составлял документы от его имени.
Когда мне исполнилось двадцать четыре года, а ему уже было за пятьдесят,
он полностью уступил мне свои полномочия. Поскольку я не был уроженцем
Маннерана, мне было невозможно занять место верховного судьи в случае
смерти Сегворда. Однако он устроил так, что его преемником был назначен
дружески настроенный ко мне, но довольно никчемный Нольдо Калимоль,
который понимал, что фактическая власть будет в моих руках.
Вы правы, если считаете, что моя жизнь в Маннеране была легкой и
беззаботной. Я наслаждался властью и богатством. За одной безоблачной
неделей проходила другая, и хотя ни одному человеку не дано изведать
полного счастья, у меня не было особых причин для неудовлетворенности.
Неудачу со своим браком я воспринял очень спокойно, в таком обществе, как
наше, глубокая любовь между мужем и женой встречается довольно редко. Что
же касается другой моей печали - безнадежной любви к Халум, то я глубоко
упрятал ее внутрь себя, и когда она мучительно поднималась на поверхность
моей души, я утешался визитами к исповеднику Джидду.
Вот так, без особых событий, я дожил бы до конца своих дней, если бы
в мою жизнь не вошел землянин Швейц.
28
Земляне резко посещали Борсен. До Швейца я встречал всего лишь двоих
- обоих еще в те дни, когда мой отец был септархом. Первый был высоким
рыжебородым мужчиной, посетившим Саллу, когда мне было пять лет. Он был
заядлым путешественником и перебирался с планеты на планету ради
собственного удовольствия. Перед тем как прибыть в Саллу, он пересек в
одиночку Выжженные Низины, причем, пешком! Помню, как сосредоточенно
изучал я его лицо и фигуру, пытаясь найти знаки инопланетного
происхождения - лишний глаз, может быть, рога, щупальца, копыта...
Разумеется, не обнаружив ничего подобного, я, не таясь, высказал свои
сомнения в том, что он родом с Земли. Стиррон, имея предо мной
преимущество в два года школьных знания, сказал язвительно в ответ на это,
что все планеты в мире, включая нашу собственную, заселены людьми с Земли,
а потому любой землянин выглядит точно так же, как и мы. Тем не менее,
когда при дворе через несколько лет объявился еще один землянин, я снова
все еще старался обнаружить у него щупальца и клыки. Этот рослый
добродушный человек со слегка смуглой кожей был ученым и собирал наши
дикие растения, а также изготовлял чучела животных для какого-то
университета в дальнем конце Галактики. Отец взял его с собой в Выжженные
Низины, чтобы добыть птицерога. Я умолял взять и меня, но был выпорот за
свое нытье.
Я мечтал о Земле. Я рассматривал в книгах изображение голубой планеты
со многими материками и огромной, покрытой оспинами Луны, и думал: "Вот
откуда мы все произошли. Это - начало всех начал!" Я читал о государствах
и народах Старой Земли, о войнах и природных катаклизмах, о культурных
памятниках и национальных трагедиях, о выходе к звездам и покорении их.
Было время, когда я воображал себя землянином, родившемся на древней
планете чудес и перенесенным на Борсен в детстве в обмен на настоящего
сына септарха. Мне хотелось иметь хоть какой-нибудь предмет с Земли, -
черепок, кусок камня, старинную реликвию - в качестве осязаемой связи с
планетой, с которой разбрелось человечество. И мне очень хотелось, чтобы
еще какой-нибудь землянин очутился на Борсене. Я бы задал ему тысячу
вопросов и выпросил для себя хоть что-то, имеющее отношение к Земле. Но
никто больше не появлялся. Я вырос, и моя одержимость прошла.
Затем на моем пути встретился Швейц.
Он был коммерсантом, как, впрочем, и многие другие земляне. В то
время, когда я познакомился с ним, он был на Борсене представителем
инопланетной фирмы-экспортера. Швейц продавал промышленные изделия, а
покупал меха и специи. Прибыв в Маннеран, он оказался вовлеченным в
конфликт с местным импортером мехов с северо-западного побережья, который
пытался всучить Швейцу партию низкокачественного товара по более высокой,
