в действительности, и не желаешь иметь с ним дела. Каждый так говорит,
когда ему восемнадцать лет. Но это проходит. Мы психически организуемся и
видим, что Вселенная достаточно приятное место, и что все люди стараются,
как могут... Да, мы не совершенны, но мы и не чудовища. Когда тебе
восемнадцать лет, у тебя нет права на такие высказывания. Я же получил это
право давным-давно. Я пришел к ненависти трудной и долгой дорогой.
- Тогда почему ты остался при своих юношеских убеждениях? Ты ведешь
себя совершенно так, словно ты любуешься собственным несчастьем. Кончай с
этим. Возвращайся с нами на Землю и забудь о прошлом. Или, хотя бы прости.
- Не забуду. И не прощу.
Мюллер поморщился. Неожиданно он испытал страх, что весь задрожал. А
если это правда? Если существует способ исцеления? Покинуть Лемнос? Что-то
я расстроился. Парнишка прав: веду себя как студент-второкурсник. Не
иначе. Неужели я такой мизантроп? Нет. Это он меня вынудил. Спора ради. И
теперь тешится своей победой. Но ведь лечение наверняка невозможно. Ловко
парень смог преподать: вру мол, хотя и сам не знаю зачем. Он хочет поймать
меня в какую-то ловушку, заманить на их корабль. А если он не лжет? Почему
бы мне и не вернуться на Землю? Мюллер с трудом дал себе на это ответ. Это
страх сдерживает. Вновь увидеть эти миллиарды людей... Броситься в
круговерть жизни... Девять лет я провел на необитаемом острове и теперь
боюсь возвращения.
Его охватило безмерное отчаяние, когда он отдал себе отчет в
неприятных, но неоспоримых фактах. Человек, который возжелал стать богом,
оказался жалким одиночкой, цепляющимся за свою самоизоляцию, сходящим с
ума и презрительно отвергающим помощь. Это невесело, подумал Мюллер. Это
весьма невесело.
- Я чувствую, - сказал Раулинс, - как запах твоих мыслей меняется.
- Чувствуешь?
- Ничего конкретного. Ты был такой самоуверенный, непоколебимый. А в
эту минуту мне видится что-то вроде... тоски... что-то жалобное...
Мюллер изумился:
- Никто никогда не говорил мне, что способен различать значения
излучения. Никто! Мне лишь говорили, что находиться в моем обществе
мучительно. Невыносимо.
- Так от чего же ты так растрогался? Это я явственно ощутил. От
мыслей о Земле?
- Возможно.
Мюллер снова замкнулся. Сжал зубы. Поднялся и неторопливо подошел к
Раулинсу, наблюдая, как тот борется с собой, чтобы не показать тревоги.
Затем сказал:
- Не пора ли тебе вернуться к своим археологическим занятиям, Нед?
Твои коллеги будут вновь недовольны тобой.
- У меня есть еще немного времени.
- Уже нет. Иди.
Вопреки ясному приказу Чарльза Бордмана Раулинс настоял, чтобы
вернуться прямо в лагерь в зоне "Ф" под тем подтекстом, что он должен
доставить новую бутылку напитка, которую он в конце концов все-таки смог
выпросить у Мюллера. Бордман хотел выслать кого-нибудь за бутылкой, чтобы
избавить его от риска не отдохнув преодолеть силки зоны "Ф". Ему же,
однако, нужен был непосредственный контакт. Он чувствовал себя безгранично
потрясенным. И знал, что он во все большей и большей растерянности.
Бордмана он застал за обедом. Перед стариком помещалась плита из
темного полированного дерева, инкрустированная деревом светлым. В
прекрасных керамических сосудах помещались овощи в сахаре, зелень в
коньячном соусе, мясные экстракты, пикантные приправы. Бутылка вина
темно-сливового цвета возвышалась рядом с его мясистой рукой. Разные
загадочные таблетки располагались в углублениях вытянутой пластины из
черного стекла. Время от времени Бордман совал одну из них в рот.
Достаточно долго он делал вид, что не видит гостя, стоящего у входа в эту
часть палатки.
- Я тебе сказал, чтобы ты не приходил, Нед, - сказал он наконец.
- Это от Мюллера. - Раулинс поставил бутылку рядом с вином.
- Чтобы поговорить со мной, вовсе нет нужды приходить ко мне в гости.
- С меня довольно всех этих разговоров на расстоянии. Мне надо было с
тобой увидеться. - Раулинс стоял, поскольку сесть ему не предложили, в
явной растерянности от того, что Бордман даже не прервал обед. - Чарльз...
я думаю, что я больше не смогу ему врать.
- Сегодня ты лицемерил первоклассно, - заметил Бордман, потягивая
вино. - Весьма убедительно.
- Да, я учусь лгать. Но что из этого? Ты же его слышал. Он испытывает
отвращение к человечеству. Он в любом случае не захочет сотрудничать с
нами, когда мы извлечем его из лабиринта.
- Он не искренен. Ты сам это заметил, Нед. Глупый щенячий цинизм.
Этот человек любит людей. Именно потому он так себя и вел... поскольку он
измеряет их этой своей любовью. Но она не переходит в ненависть. На самом
деле - нет.
- Ты сам не был, Чарльз. Ты с ним не говорил.
- Я наблюдал. Я присутствовал, вслушивался в него. Я ведь уже сорок
лет знаю Дика.
- Только последние девять лет не в счет. Те, за которые он так
переменился.
Раулинс согнулся чуть ли не пополам, чтобы смотреть в глаза сидящему
Бордману. Бордман насадил засахаренную грушу на вилку, уравновесил ее и
лениво поднес к губам. Он намеренно меня игнорирует, подумал Раулинс.
- Чарльз, - снова начал он. - Будь же серьезным. Я хожу туда и
рассказываю Мюллеру жуткую ложь. Я очаровываю его этим исцелением, а он
мне все мои предложения швыряет назад в лицо.
- С оговоркой, что он не верит в такую возможность. Но он уже
поверил, Нед. Он просто боится покинуть свое убежище.
- Я прошу тебя, Чарльз, послушай. Допустим, он поверил. Допустим, он
выйдет из лабиринта и отдастся нам в руки. Что же дальше? Кто возьмет на
себя труд разъяснить ему, что ни один из способов излечить его невозможно,
и что он был бессовестно обманут, и что мы хотим, чтобы он вновь был нашим
послом среди чужих существ, в двадцать раз более странных и в пятьдесят
раз более опасных чем те, которые разбили ему жизнь? Я ему это говорить
отказываюсь.
- Тебе и не придется, Нед. Я сам это сделаю!
- Но как он прореагирует? Ты надеешься, что он улыбнется, поклонится
и еще похвалит: "Ах, какой ты дьявольски пронырлив, Чарльз, опять ты
своего добился! "И отправится и будет во всем послушен? Нет! Наверняка
нет. Может быть, тебе и удастся выманить его из лабиринта, но именно те
методы, к которым ты прибегаешь, сделают так, что все это окажется ни к
чему.
- Не исключено, что так и будет, - спокойно согласился Бордман.
- Так может ты посвятишь меня в свою тактику с того момента, когда ты
сообщишь ему, что излечение - это ложь, а ты подготовил ему рискованное
задание?
- Пока бы я предпочел об этом не говорить.
- Тогда я складываю свои полномочия, - заявил Раулинс.
Бордман ожидал чего-то в таком духе. Какого-нибудь благородного
жеста: внезапного раскаяния, ударившей в голову порядочности. Отбрасывая
свое деланное равнодушие он внимательно поглядел на Раулинса. Да, в этом
парнишке есть сила. Решительность. А вот ловкости нет. Пока еще нет.
Он негромко произнес:
- Ты хочешь сложить полномочия? Это после стольких уверений в заботе
о благе человечества? Ты нам нужен, Нед. Необходим. Ты являешь собой нить.
Ты являешь собой нить связывающую нас с Мюллером.
- В мои заявления входит также и Дик Мюллер, - строптиво возразил
Раулинс. - Дик Мюллер так же является частью человечества вне зависимости
от того, так ли он считает сам или нет. Я уже достаточно провинился перед
ним. Если ты не скажешь мне, как ты намерен довести эту интригу до конца,
пусть меня черти утащат, если я приму в этом хоть какое-то участие.
- Меня удивляет твое поведение.
- Я повторяю свой отказ.
- Я могу даже согласится с твоей точкой зрения, - сказал Бордман. - Я
нисколько не горжусь тем, что мы вынуждены здесь делать. Однако я
воспринимаю это как историческую необходимость. Время от времени
приходится опускаться до обмана, если это приходиться для значительно
более важной пользы для всех. Пойми, Нед, у меня тоже есть совесть. Ей,
этой совести, уже пятьдесят лет, и она очень чуткая. Ведь совесть
человеческая не подвержена атрофии с ходом времени. Мы просто учимся
справляться с укорами совести, и ничего больше.
- И каким способом ты намерен принудить Мюллера к сотрудничеству? При
помощи наркотиков? Пыток? Или же промыванием мозга?
- Ни один из этих способов.
- Тогда каким же? Я серьезно спрашиваю, Чарльз. Моя роль во всей этой
истории сейчас подойдет к концу, если я не буду знать, что мы собираемся
делать дальше.
Бордман закашлялся, допил вино до конца, съел персик и быстро, одну
за другой, проглотил таблетки. Он знал, что бунта Раулинса не избежать, и
приготовился к нему. И все же ему было неприятно. Пришла пора идти на
намеренный риск. Он сказал:
- Я вижу, что пришла пора покончить со всеми недомолвками, Нед, и
потому скажу тебе, что ждет Дика Мюллера. Однако я хочу, чтобы ты
посмотрел на это с более широкой точки зрения. Не забывая, что маленькая
игра, которую мы затеяли на этой планете, это не вопрос чьих-то моральных
принципов. Хоть мы и стараемся избегать громких слов, я вынужден тебе
напомнить, что ставка в ней - судьба всего человечества.
- Я слушаю, Чарльз.
- Вот хорошо. Дик Мюллер должен отправиться к нашим внегалактическим
знакомым и убедить их, что мы, люди, представляем собой вид разумных
существ. Согласен? Он один сможет справиться с этим заданием, поскольку
лишь он один проявляет уникальную в своем роде способность экранировать
свои мысли.
- Верно.
- Нам нет нужды доказывать тем существам, что мы добрые,
добропорядочные, или попросту милые. Достаточно, чтобы они поняли, что мы
наделены сознанием и обладаем способностью думать. Что мы чувствуем,
переживаем, что мы не бездушные, мудро сконструированные машины. Таким
образом, неважно, что излучает что-то.
- Я начинаю понимать.
- Когда он выйдет из лабиринта, я сообщу ему, какое задание его
ожидает. Вне сомнения, он будет в ярости, что его обманули. Но, может
быть, в нем превысит чувство долга. Я надеюсь на это. Ты вот думаешь, что
нет. Но это ни в коем случае не изменит ситуацию. Я не дам Мюллеру
никакого выбора, пусть только он выберется из этой пещеры. Он будет
доставлен куда следует и отправлен к тем чужим существам, чтобы наладить с
ними контакт. Отправлен силой, как я знаю. Но иного решения тут нет.
- Значит, все дело не в его желании помочь нам, - отметил Раулинс. -
Его попросту отправят туда. Как мешок.
- Как мыслящий мешок. В чем наши знакомые могут убедиться.
- Я...
- Нет, Нед. Сейчас мне ничего не говори. Я вижу все твои мысли. Тебе
ненавистен весь этот заговор? Разумеется. Мне тоже все это омерзительно. А
теперь иди и подумай над сказанным. Разбери ситуацию со всех точек зрения,
а потом принимай решение. Если утром ты решишь покинуть нас, то дай мне
знать, я уж как-нибудь попытаюсь обойтись без тебя... Но поклянись, что ты
не станешь принимать поспешных решений. Это дело слишком большой ценности.
Какое-то время Раулинс был бледен как полотно. Потом щеки его
заполыхали. Он прикусил губу. Бордман добродушно улыбнулся. Сжав кулаки и
прищурив глаза Раулинс отвернулся и поспешно вышел.
Намеренный риск.
Бордман принял еще одну таблетку. Потом потянулся за коньяком Мюллера
и нацедил себе немножко в бокал. Сладкий крепкий напиток с имбирным
привкусом. Выдержанный. Он старался как можно дольше сохранить этот вкус
на языке.
11
Мюллер почти полюбил гидрян. Живее всего и с наибольшим удовольствием
