исходящее все же обязано иметь некую внутреннюю логику. Ты должен уверо-
вать в наличие этой логики. Она ускользает от тебя, но это скорее ес-
тественно. Неужели в земной жизни человек осознают внутреннюю логику тех
событий, что случаются с ним? Некоторые люди, впрочем, осознают - но это
меньшинство, которое только подтверждает общее правило. Люди, как прави-
ло, не осознают. Причем не осознают главного: того места, в котором на-
ходятся. И разумеется, они не могут ничего правильного делать в том мес-
те, если даже не знают, что оно собой представляет. Сейчас, конечно, си-
туация более глобального непонимания: в мире ты хоть как-то мог ориенти-
роваться, были какие-то вешки и маяки, глядя на которые, ты мог жить.
Пускай отсутствовала общая и осознанная картина, инстинкт все равно брел
на эти вешки и маяки. У сознания были хоть какие-то костыли. Под ними я
понимаю те слегка косые и неотработанные правила жизни, которые обычно
раздаются в детстве как бесплатный подарок на оставшуюся жизнь. Криво и
косо, но с ними можно прожить. Картины в голове они не составят, но ка-
кие-то понятные картинки все равно будут мелькать. Жизнь ведь состоит из
картинок. Сейчас перед тобой проходит новая череда картинок, очень
странных на первый взгляд. Старые правила не способны объяснить новые
впечатления. Поэтому все пробуксовывает и ты живешь в состоянии постоян-
ного стресса. Верно?
Смурнов кивнул.
- Впрочем, - рассмеялся улыбчивый, - состояние стресса есть твоя ро-
дина. Еще в мире ты привык и сжился с этим крайне неестественным состоя-
нием. Ты не мог смотреть на вещи спокойно, постоянно ждал от них ка-
кой-то обиды. И обида, как правило, приходила. Как же не приходить, если
ты ее ждешь? Все, чего подсознательно ждешь, рано или поздно приходит.
Ты ожидал от вещей обид, вот они и давали требуемое. Ждал бы чего дру-
гое, получил бы другое... Так вот, речь о том месте, в которое ты попал.
Я буду говорить упрощенно, поскольку во всей полноте ты не поймешь. Это
не так легко понять, причем любому человеку, а не только тебе. Согласен?
- Нет, конечно, - ответил Смурнов.
- Ты, наверное, шутишь, - не поверил сомнительный.
- Да, шучу, - покорно согласился он.
- Тогда ладно, - сказал отходчивый. - Тогда все хорошо. Шутить надо
больше, особенно в твоем положении. Так вот, я постараюсь обрисовать.
Знаешь, кстати, зачем я это делаю? Из жалости к тебе? Из желания поде-
литься правдой? Ты, наверное, понял, что я абы кого не жалею и правдой
абы с кем не делюсь. А ты для меня, прости, типичный абы кто, если не
сказать хуже и матернее. Так вот, мы пришли к выводу, - не я один прихо-
дил, тобой комиссия занимается, - так вот, мы пришли к заключению, что
твоя информированность может помочь нам. Помочь в том деле, которым мы
занимаемся и которое упорно не сдвигается с мертвой точки. Видишь, я
откровенен. Если дела идут наперекосяк, я признаю это честно. Я хочу,
что ты все-таки что-то знал. Мы пока не знаем, в каких формах твое зна-
ние поможет нашему делу, но уверены, что поможет. Мы берем тебя в сот-
рудники. Видишь ли, позитивный исход нашей работы необычайно важен для
тебя, куда важнее, чем для любого из нас. Для нас это важная, но работа.
Для тебя это больше, чем вопрос жизни. Поверь мне, что бывают такие воп-
росы и один из них решается вокруг тебя. Я хочу, чтоб ты думал над полу-
ченной сейчас информаций. Думал день и ночь, с единственно возможным пе-
рерывом на сон. То, что ты делаешь - я имею ввиду опись жизненных фактов
и размышлений - очень правильно, нужно и своевремено. Это очень близко к
тому, чем занимаемся мы и чего хотим от тебя. Поэтому, кстати, мы дали
тебе блокнот: вдруг начнет думать. Ты что-то начал делать, и в комиссии
к этому отнеслись одобрительно. Если сомневаешься, стоит ли делать
дальше - продолжай, это приказ комиссии.
- Так где я? - застенчиво поинтересовался Смурнов.
- Я представлю модель, - сказал многословный. - Ты, разумеется, зна-
ешь легенду о Страшном Суде. Все слышали и ты слышал. Конечно, ты имеешь
неверное представление. То есть ты ожидаешь от Страшного Суда чего-то
другого. Но ничего другого не найдешь. Все есть как есть. И для тебя не
будет иначе. Для других было иначе. И впредь будет по-другому. Но это
зависит от других, а для тебя все будет так, как началось сейчас. Это
твой Страшный Суд. Но он имеет одну особенность. Она связана с тобой,
Леша. Смотри: тебя убили на родной улице, все бессмертные элементы сразу
собрались и пошли по нижним инстанициям. Условно скажем, что ты оказался
в этих инстанциях. Здесь ситуация решается просто, без комиссий, без за-
седаний. Следует отработанная автоматическая процедура, долесекундно
сортирующая любого. Кому в один мир, кому в другой. Некоторым в тот са-
мый, но в другую точку, на другой уровень. Судя по тебе, твоя доля долж-
на была опрелиться мгновенно: не лучшая доля, скажу прямо. Но ничего не
определилось, процедура дала сбой. Она отказывается принять решение в
редких случаях, когда в нее попадает несортируемая сущность. А несорти-
руем только один тип людей: великие, не успевшие самореализоваться. Ве-
личие у них в потенциале, но случай вырывает их из жизни, ломает путь.
Мы много работаем с такими людьми и по возможности возвращаем в мир. Же-
лательно в точку, на которой оборван путь. Теперь понимаешь, Леша?
- Я великий человек? - невесело усмехнулся Смурнов.
- Видишь ли, - пояснил затейливый, - процедура в самом деле не ошиба-
ется. Мы уже столетия не помним, как она работает, знаем только, что без
ошибок. Она видит то, что люди не видят. Люди никогда по-настоящему не
замечают скрытый потенциал. Например, мы раскопали всю твою жизнь и ни-
чего не заметили, кругом одна труха и ни одного намека. И ты сам, кста-
ти, не замечаешь. Ты тоже видишь одну труху и упускаешь намеки. Однако
если что-то имеется, это можно увидеть. Мы как-то плохо стараемся, а ты
вообще не стараешься. Ты понимаешь, Леша? Надо работать.
- Я готов, - сказал Смурнов.
- Давай, - обнадежил стойкий. - Труху надо разбирать. Если мы найдем
хоть одно доказательство твоей незряшности, сразу превратим в сверхчело-
века. Есть такие технологии. В конечном счете исход всего решает методы
и технологии, а мы ими обладаем. Тебе это пойдет как подарок. Только на-
до разобраться с предназначением Алексея Смурнова. И я, поверь мне, нач-
ну разговаривать с тобой по-другому. Ты ведь, наверное, заметил, что все
наши с тобой общаются довольно уничижительно. Но это не значит, что мы
подонки, садисты или некая астральная мафия. Здесь не стоит вопрос о
добре и зле, речь опять-таки сводится к технологиям. Просто каждый имел
приказ постоянно актуализировать ситуацию, напоминая о твоем статусе.
Руководство считало, что давление заставит тебя шевелиться. Возможно,
руководство ошиблось - ему не свойственно, но мало ли. Ты несильно заше-
велился. Теперь руководство считает, что с тобой надо поговорить как с
нормальным. Поговорили?
- Да, - кивнул Смурнов. - Если все кончится хорошо, я вернусь обрат-
но?
- Ты вернешься, - подтвердил правдивый. - Ты вернешься в то место,
где тебя убивали. И двумя ударами вырубишь тех парней. А затем пойдешь
по своим делам и войдешь в историю. Мы научим вырубать с одного удара и
доходить до истории. Я обещаю, а я никому не вру. Только помоги разоб-
раться в своей зашибленной биографии. Хоть одно доказательство, что ты
человек. И мы сразу начнем работать.
Клетчатый поднялся и вышел.
Смурнов проводил его блестким взглядом и разорванной мыслью. Сознание
было разобрано на куски и пока что не собиралось. Наверное, не время,
решил Смурнов.
Полчаса он быстрым шагом мерял гипотенузу своих стен, а затем лег на
постель и заплакал. Без боли. Он чувствовал себя хорошо. Ему нравилась
комната, нравиля клетчатый и до безумного восторга нравилось то, что
когда-то он заявился на свет. Он любил весь мир и свое законное место в
нем. Чудеса, думал Смурнов. И ронял на подушку соленые капельки.
13
С утра на улице шумел дождь, выстукивая о стекло мокрые июньские мар-
ши. Твердая четырехугольность обложки светила желтым. Все вместе они на-
зывались детской энциклопедией, десять больших твердых книг.
В прошлом году под такой же ливень, только осенний, наступил первый
юбилей, отбивший десять лет лешиной жизни. А сейчас он читал, точнее,
смотрел - энциклопедия была заботлива пропитана иллюстрациями.
Тома о точных науках и медицине отливали для лешиного сознания откро-
венной скукой. Интерес провоцировали полтора тома, отданных под историю
человечества, полтома перечня спортивных забав с аннотацией каждой, том
мирового искусства и перелистываемое сейчас.
Перед Лешей возлежали два земных полушария, упрятанные в карту-раск-
ладку. Картинка выглядела не столько географической, сколько зоологичес-
кой: несколько десятков зверей и птиц удивительно компактно заполнили
собой пространство Земли. Каждый зверек сидел на конкретном месте, воп-
лощая собой ареал обитания. Допустим, на карте лежало целых три крокоди-
ла: животное обитало в Африке, Бразилии и на Ганге. Уссурийский тигр-по-
лосач расхаживал в дальневосточном краю. Тигр размером помельче жил не-
подалеку от индийского крокодила, сразу выставляя свою бледность по
сравнению с уссирийским братом: советский красавец явно превосходил его
в цвете и габаритах. Медведь был не один, представленный в четырех под-
видах, можно догадаться: грызли в Америке, бурый в России, гималайский и
белый где полагается. У нас проживали женственная рысь и симпатичный ло-
сяра, жили и другие звери, не могли не жить - Союз социалистических рес-
публик огромен, - но сейчас он бы не вспомнил их. Кажется, всю Францию
занимал один-единственный заяц. Или Германию. Не исключено, что и Мос-
ковскую область, спустя годы было трудно ручаться наверняка.
Слон, носорог и бегемот составляли для него неразрывную тройку. Сло-
нов, конечно же, красовалось два: детям положено было знать, что индийс-
кий и африканский экземпляр не одно и то же. Леша очень сильно в свое
время увлекался отличиями индийца и африканца. Негритянский слон был ве-
сомее, но из неизвестного чувства он предпочитал ему обитателя Индоста-
на. Однако куда большей страсть были кошачьи: их семейство трудно не
обожать, если подойти к ним однажды с открытым сердцем.
Дома лежала и другая книжка, сотни страницам посвятившая подвидам и
видам. Семейство кошек занимало в ней широкое место, а цветная вкладка
давала внешность десяти наиболее видных особей. Лев, львица, два тигра -
в этом было проявление обязательности. Но какой бархатистой прелестью
обладал камышовый кот! Через год он разглядел кота в зоопарке, чуть ра-
зочаровался, но так и не бросил веру в заветную камышовость. Запомнились
названия: сервал, пума, оцелот... Пума читалась нежно и походила звуком
на теплую кофточку. Кажется, оцелот соседствовал с ней в географии. Все
слова о сервале затерлись начисто. Осталось шесть букв: сервал. По неве-
домый причине он таил в себе пустыню с австралийской собакой динго.
Кроме того, имелись бессчисленные коробки с пластилином, в каждой де-
сять цветов, а то и шестнадцать. Звери рождались под его пальцами в
двойном масштабе: либо здоровых семи-восьми сантиметров от хвоста до
кончика носа, либо их простенькие копии миниатюрных размеров в санти-
метр-другой. Последние имели свой смысл. Маленький "детский" стол обору-
довался Лешей под местность, с эверестами картоных коробок, зелеными де-
ревьями и равнинной рекой (синий пластилин, легший тончайшим слоем - ро-
дители разрешали эту слегка вредительскую невинность). Звери нормальных
размеров на могли составить целостный мир, поэтому приходилось истон-
чаться в искустве. Например, туловище тигра делалось так: кружочки чер-
