вопросы, если жизнь ставит в ситуацию. А не ставит, тогда бесполезно
сесть и преисполниться намерением: вот сейчас подумаю и стану кем-то,
что-то знающим. Понимание вспыхивает только в смертельных ситуациях,
причем вспыхивает сразу и целиком, но смертельных не в физическом смысле
- в духовном, скажем так. Вот когда риск и все внутренние механизмы ста-
вятся на грань, когда все висит на нити - тогда что-то осознается, без
усилия: знание просто входит в тебя, ты не пашешь, чтобы его приобрести,
как некоторым кажется: надо, мол, постараться - и познаем мир. А ста-
раться нельзя, знание не производится усилием индивида, а просто влива-
ется в тебя, как река в долину, если нет какой-то перегородки. Или вспо-
минается, как говорил Платон, но не суть важно - образ вспоминания тоже
хорош тем, что там нет усилия, есть поток, равнина и отсутствие сдержи-
вающей перегородки.
Вопрос, что такое духовная смерть и откуда перегородка, - в сущности,
это один вопрос. Давай исходить из того, что мир шире, чем мы думаем. Мы
всегда знаем кусочек мира. Но не мир целиком, и иногда он нас ударяет
тем, что мы не знаем. Допустим, ребенок наблюдает секс, или взрослый
убеждается в убогости своих идеалов, или нищий паренек узнает, как живут
миллионеры, или ученый сталкивается с необъяснимым... Суть одна - мы-то
знаем кусочек, но мир-то шире, и в тишине со своим понятным кусочком
долго не проживешь. Ребенок-таки увидит секс, нищему откроется жизнь
магнатов, хороший ученый увидит необъяснимый феномен. Получается зазор
между объясненным себе бытием и бытием как таковым. Часто в этих ситуа-
циях человек чувствует себя плохо, если мир ударяет новым - он обычно
бьет больно. Вот простейшее: мальчик отлично учится в школе, мир поня-
тен, идет по улице, тут его избивают хулиганы... в мир отлични-
ка-третьеклассника избиение хулиганами не записано. Мы имеем ситуацию
экзистенциального кризиса, катастрофы сознания и появления внутреннего
зазора - а не только разбитый нос. Тем более это видно в несчастной люб-
ви, особенно первой, сильной. Там каждый день экзистенциальная катастро-
фа.
Еще одна деталь: мир всегда объясняется индивидом так, что он в нем
оправдан, иными словами, с ним все закономерно и он мир познал, утвер-
дившись в наиболе правильных взглядах - заметь, нет ни одного человека,
не считавшего бы так, а особенно познанность мира высвечивает у дураков:
вот они-то все знают и могут научить всех. Мир познан до конца, взгляды
правильные и человек оправдан, любые ситуации объясняются так, что он не
виноват - там кто-то другой всегда виноват, но не индивид, и даже умный
человек распишет вам все на "объективные факторы".
Мир познается только в момент зазора, это как бы ясно по определению:
в другие моменты сознание закрыто и ничего не узнает, потому что незачем
узнавать, а если бы познание шло непрерывно, а не дискретно, и по нашему
желанию, а не случайно - тогда каждый человек знал бы все, каждый стоял
бы в точке абсолютного понимания, чего, как известно, не наблюдается.
Но, кстати, ситуации зазора мало, нужно еще одно условие, а если его нет
- из ситуации ничего не вынесется в понимание. Будет просто неприятная
ситуация, которая уйдет. А нужна решимость дойти до конца, до духовной
смерти своего существа. А затем идет возрождение, потому что тело не
умирает, в нем просто рождается нечто с новым сознанием - как ни стран-
но, но процесс идет именно так: не ссуммированием знаний, а смертью и
возрождением, потому что человек с другими базовыми установками относит-
ся к себе прежнему не больше, чем к любому другому. Это важно: не
больше, чем к любому другому, такое утверждение полный бред с точки зре-
ния обывателя, но в онтологии дело обстоит так, потому что онтология
всегда берет реальность второго плана, а она всегда реальнее, так ска-
зать; дети и вечные дети живут в реальности первого плана, а оформленные
индивиды во второй реальности, где они могут взять мир поверх своих
чувств, тем они, кстати, и отличаются, потому что чувствуемое нами - это
клочок мира, а мысль немного расширяет этот клочок, отчего он не перес-
тает быть клочком, но ведь разница очевидна?
Итак, мы имеем либо наличие перегородки, либо то, что можно назвать
метафизической смертью, и второе предпочтительнее. Кажется, что мы в
безбрежных абстракциях, а на самом деле все до боли конкретно и ловит в
сеть любое проявление жизни. Возьмем ситуацию такого существа, как бюд-
жетник - это, конечно, один из символов России 90-х годов. Это такое су-
щество, которое законами жизни, - я подчеркиваю, законами жизни, а не
чем-то иным, не чьей-то злой волей, хотя и злая воля иногда закон жизни,
- оказалось выставленным за борт. Перманентныый бюджетный кризис госу-
дарства делает его нищим, а оттого жалким, непонимающим, недостойным...
Зазор есть: привычные модели миропонимания рушатся, утверждается другая
жизнь, в голове нет адекватного описания и алгоритмов - есть боль, новая
реальность и старая модель к ней. В старой модели, например, государство
должно кормить своих служащих. Ну а в новой оно по ряду социально-эконо-
мических и даже философских причин не обязано вести себя таким образом,
только-то и всего. Мы имеем тот мир, который имеем, а не тот, который
нам кажется. Понимание этого очень просто - когда уже понято. Между тем
наш бюджетник за редким исключением отказывается понять, что ему не
должны. В мире вообще никто никому не должен. Если и должен, то только
ты. Ждать от мира хорошего, например, неприлично для взрослого человека,
и это правило никогда никем не отменится, даже добрым царем - ждать от
мира хорошего все равно останется неприличным, и это онтология, так мир
устроен...
Бюджетник не понимает. Экзистенциальный кризис есть, а дискретного
скачка в понимание нет. Мы имеем железный барьер вместо правильной мета-
физической смерти, и барьер запрещает понимать. Иными словами, запрещает
умирать. Понятно, почему запрещает - все хочет жить, и дурное сознание
пытается как-то выжить, у него много путей... Человек не понимает, пото-
му что однажды понял: в сознании сложились некоторые структуры, они об-
ладают жизнестойкостью и занимают место. Место занято, а как освободить?
Это социальная иллюстрация к онтологии, но можно взять случай индиви-
дуальных чувств. Несчастная любовь описывается совершенно также, закон
один и он равно применим во всех сферах - так строена правильная филосо-
фия. Для начала не будем спорить, что на протяжении времени несчасьная
любовь вредна, в точке она может что-то дать человеку, а во времени
всегда отнимает - например, время (для пассионария время главная цен-
ность). Вопрос избавления от нее всегда вопрос механизмов и структур
сознания, лекарств нет и время само по себе ничего не лечит: само по се-
бе оно калечит, а работу ведут структуры сознания во времени. Полагает-
ся, конечно, метафизически умереть, а затем возродиться существом, сво-
бодном от прошлого. Но разрушительное для человека чувство становится
доминантой, отправляя сознание в глупое и бесконечное путешествие вместо
раз и навсегда завершенного перехода в иной душевный регистр. Бесконеч-
ность поддерживается надеждой, ее-то и надо убить; как убьешь, так все и
наладится, - но какие-то большие пласты в сознании лежат мертвой тя-
жестью и загибают путь...
Та же ситуация с нашим третьеклассником, избитым шпаной - можно
что-то перещелкнуть внутри, допустив для себя мир, в котором могут из-
бить. А раз мир такой, то ты в нем и живешь: делаешь какие-то действия,
чтоб тебя больше не избивали, и тебя действительно не избивают, раз ты
этого не хочешь и ради этого постарался. А можно нечего не перещелкнуть,
остаться в прежнем мире, где по правилам избиение не входит в жизнь.
Поддаться глупым утешениям, забыть самому, съесть мороженое и перестать
думать над ситуацией... И она, разумеется, повторится. В мире, в котором
не избивают, этого третьеклассника будут избивать всегда. В мире, где
вожделенная девушка еще может тебя полюбить, ты будешь страдать вечно. В
мире, где государство должно заботиться о бюджетнике, он всегда останет-
ся нищим. Мы имеем стабильность, отложенную на бесконечность, одно и то
же состояние, повторенное миллион раз - хуже этого ничего нет... Ста-
бильность всегда дурная, в сознании другой и нет. Понятно, почему живет
тот, кто умирает максимальное число раз? И всегда готов умереть?
Жизнь вокруг тебя, та жизнь, что происходит вокруг тебя - определяет-
ся сознанием. Тезис неудачников в том, что бытие определяет сознание, а
пассионарий уверен в том, что от его сознания зависит бытие. По меньшей
мере, его бытие, а в лучшем случае - и бытие мира... И от удачи, конеч-
но, то есть можно пропасть с правильным сознанием - неудача! - но под-
няться с неправильным сознанием невозможно.
Так в каких случаях наступает желанный скачок, названный нами метафи-
зической смертью? Ну почему, действительно - в одних случаях дошел до
черты и перешагнул, а в других подошел, потоптался и вернулся на круги
своя? Важно, как мы видим, дойти до финальной точки. В ней всегда приз-
нается собственное ничтожество, такое свойство точки: раз стоишь в ней,
то чувствуешь ничтожество и от этого прежняя душа умирает. Рождается ду-
ша, которая уже не живет с чувством собственного ничтожества, а пережить
это великое чувство - удел всех, ставших через время великими. Это под-
виг: решится на стояние в этой точке, как правило, кратковременное, но
все равно пронзающее болью. Вернемся к нашему третьекласснику. Если его
душа идет мимо точки, то ему остается разбитый нос и плач как простое
следствие шока. Экзистенциальная боль наступает лишь в точке, где реак-
ция плача сменяется осмысленным страданием, болью как фактором в онтоло-
гическом плане, а не чувственной чепухой реактивности. Если мир для него
не изменится, этого страдания не наступит: оно в том, чтобы расписаться
в собственной ущербности. Заметим, что это очевидно; раз кто-то захотел
сделать тебе больно, а ты не смог противостоять и принял боль, принял
какое-то унижение - ты действительно ущербен, пусть ущербен не целиком,
но какой-то своей частью обязательно. Несмел, нерешителен, да просто фи-
зически не готов - ущербность налицо. Но она налицо для постороннего
наблюдателя, а чтобы его принял живущий не в стороне, а в ситуации инди-
вид, требуется прыжок в эту точку, а иначе не осознается как раз очевид-
ность. Аналогично в неудачной любви: там бесконечные стремления кого-то
добиться должны прекратиться в точке - это тоже точка унижения, в кото-
рой наступает смирение, отказ от мечты, иллюзии, отказ от того, чтобы
предоставлять любимому человеку хоть какое-то пространство в своей душе:
он не должен занимать место там, где пространство конечно и дефицитно.
Это унижение, потому что ущербность неминуемо признается хотя бы по од-
ной какой-то черте - ведь объект любви принадлежал бы тебе, будь ты дру-
гим, значит, ты не обладаешь тем, что необходимо, а раз не обладаешь -
какой же ты плохой... А закон в том, что человек не может жить во време-
ни, ощущая себя плохим. Под человеком мы понимаем какие-то внутренние
конструкты, неаморфные структуры души, составляющие понятие личность - и
вот это не может существовать, ощущая себя плохим. Оно умирает. В бук-
вальном смысле, то есть перестает быть. А может не умереть, поскольку
есть специальные трюки, чтобы плохим себя не почувствовать и обойти точ-
ку метафизической смерти: допустим, наш ребенок может решить, что мир-то
справедлив, а его побили несправедливо. И справедливость неминуемо восс-
тановится с помощью родителей, милиции и т.д. На самом деле побили спра-
ведливо, поскольку ничего несправедливого в мире нет: раз что-то есть,
то оно уже справедливо в особом смысле, понятно? Наш влюбленный тоже
