Леше купили глупую и желтую кепку, майским днем, сереньким и невзрачным,
а потом закончился третий класс - да здравствует Гитлер! - и он сидел в
кресле, видя за окном пасмурную погоду, и отчего-то чувствуя себя умуд-
ренным, постаревшим, - наверное, так чувствуют себя пожилые люди, поду-
мал Леша, и удивился: и он тоже ветеран, - ветеран начальной школы, и
пенсионер в самом первом жизненном цикле, ведь даже в тридцать можно
чувствовать себя замечательно молодым, даже слишком, - а что? - конечно,
юн в каком-то новом периоде, возрасте, и нечто элегантное замаячило ша-
гах в десяти:
молодой сравнительно человек, галстук, черный костюм, скромный худой
дипломат той же ярко-черный расцветки, шел не спеша, остановился и заку-
рил: жить ему оставалось пятьдесят два года и восемь дней, курил он здо-
рово - красиво и все тут, люди ведь многое делают некрасиво, а он стоял
и так превосходно курил, своей легкостью и неспешностью словно оправды-
вая собой весь мир - но Леша не думал тогда об этих вещах, он и потом не
думал, и оттого, кстати, многое делал некрасиво, хоть и не курил, но он,
допустим, вызывающе некрасиво ел, пил и спал, что тоже немаловажно, а
парень в черном костюме наверняка здорово справлялся с этим: ел, пил и
спал так, что залюбуешься, и целовался так же, и сны видел, и мух гонял,
и работал свою наверняка непыльную - в прямом, не в переносном смысле -
работу;
дым растворялся в воздухе, поднимаясь к облакам, к стратосфере или к
райским, - если верить одной досужей сплетне, - местам, где сидит божка
и плюет в свои кусты, а ясноликие ребята валяются, сраженные неслыханным
кайфом (интересно, покруче ли райский кайф наслаждений от секса, наркоты
и обладания Властью?), а безгреховные ангелы веют над ними, - вот туда и
уносился дым с пламенеющего кончика его сигареты, молодой человек смот-
рел на огонь и ускользающе улыбался, словно уже побывал в раю и вернулся
сюда заниматься настоящим делом, или высчитал отмеренное время жизни,
или переспал с долгожданной, или убил, или ушел от смерти, сошел с тра-
па, сошел с ума, сошел на нет, прочитал необычайно умную и задушевную
книгу, или - что еще там? - получил тяжелого пинка в зад? - познал Зара-
тустру? - помолился на ночь Дездемоне? -
несмотря на всех, он улыбался правильно, и не менее красиво, чем ку-
рил, чем занимался сотней иных дел, которыми с удовольствием или без не-
го приходится заниматься - (жизнь... жизнь ли?) - и все они отдают ка-
кой-то хреновиной, и тем не менее кто-то умеет жить - не в пошлом пони-
мании этой фразы! - а кто-то сам отдает хреновиной, но молодой человек
пахнул нездешним одеколоном, отливал своей чернотой и светился теплым
кончиком сигаретки, живя в контрасте с интересной судьбой окрестных тер-
риторий, хоть и не думая о своем месте в этих территориях - возможно,
следовало бы, подумал засыпающий Ладонежский - и вот на тебе: кому хрен
с укропом, а кому и Россию поднимать;
улыбка стерлась, на место ей пришло устращающее видение: тетка:
пятьдесят лет: толстая не в меру, и умеренно спешащая по свои делам: что
в ней страшного? - наверное, сочетание природных элементов - как бы это
расшифровать? - наверное, не получится... но тетка была страшна, она
плыла, как утопающий в жире броненосец, выставляя красные ноги и подра-
гивая красным лицом, задыхалась, но гребла вперед, как будто к некой це-
ли, ведомой ей одной, и становилось жутко от того, что такие тетки зна-
ют, где цель - Господи, что случится с миром, когда они наконец достиг-
нут ее? - мир не переживет: к счастью, у них не бывают целей, только
призраки в миражах, и мир может не волноваться: переживет: а они не пе-
реживут - мира...
неужели Шлепа качнулся на углу рядом с магазином тканей? - конечно,
нет, просто некоторые морды всегда на одно лицо, ничем не примечательные
и оттого фантастично похожие, очень народные, кстати, морды, если пони-
мать под народом избранных, а не всех: у образованных физиономии нес-
колько иного формата, там дурь ютится в уголках, глубинах, за ширмочками
- а тут она не ютится: посмотришь эдак на лицо: оба на, думаешь, вот че-
ловек, ecce homo, не кот чихнул, мостить бы дороги этот лицом, не было
бы крепче в мире дорог, или там гвоздей, или еще какой дряни, нужной и
полезной в народном - не абы каком! - хозяйстве;
конечно, не Шлепа, он и сам уже различал детали лица, приемлимые для
окончательного вердикта - нет, не он, просто добродушный выродок лет
семнадцати, есть такие, были и будут, на них-то, по слухам, мать-земля и
стоит, а куда ей без таких? - без таких сразу комунизм, Царство Божье и
права человека, а земля обязана на чем-то стоять, вот и стоит: на уро-
дах: а ты думал, что на Достоевском? - да нет, на уродах стоит, а на ге-
ниях крутится, а Шлепами удобряется - говорил ему позднее клетчатый в
зазеркалье, а ты думал, что мать-земля удобряется любовью и добротой? -
только дерьмом, мон ами, только подлинным и откровенным дерьмом, бон
ами, в этом таится главная задача этих людей, шер ами, и не спорь со
мною, нет иных задач, все остальное сочинили свистоплясы-интеллигенты:
недомуты, вот и придумали; добродушный парень плевал на газон, с
чувством, с толком и с расстановкой - видимо, долго учился на специ-
альных курсах, готовился, Леше стало страшно:
его траектория пролегала мимо парня, он ждал плохого: привык? - ну
мало ли, парень мог очень легко обидеть: ухватить за ухо, оттаскать за
нос, от души ударить в живот, мог и мазнуть открытой ладонью по лицу;
мог просто в открытое пространство сказать: пидарас, даже не обращаясь к
Леше (как бы!), но все равно разговаривая с ним, ведь никого рядом нет,
а Леша как раз проходил бы мимо, а сказано было бы негромко и равнодуш-
но, почти в пустоту: пидарас; и Леша не спал бы ночь - такое уже было;
даже не обидишься открыто: вроде не тебе сказали, без окрика, даже без
интонации, подразумевающей собеседника - а плакать хочется даже к концу
дня, и не получается заняться привычным делом как привычном делом: перед
сознанием картинка и ленивое слово пидарас, которое уходит в прошлое
лишь назавтра, но дает себя знать в тысяче мелочей - например, ты бо-
ишься простого парня, стоящего близ магазина тканей, с вонючим лицом
(вонючих лиц все-таки не бывает, но иногда встречаются слова, в обход
логики дающие смысл: сочетание слов вонючая душа смотрелось бы чересчур
не так, а назвать вонючим самого парня было нельзя: он стоял чистым, ко-
ротко подстриженым, аккуратным, в темных брюках и рубашке, благоухая
особым одеколоном), парень покачнулся и пошел прочь вместе со своим ли-
цом, Леша заметил легкий откат своего мелочного страха: парень шел под
прямым углом, исчезая с лешиного пути до пересечения, что давало повод к
мелочной радости - Леша чувствовал ее, и только годы спустя стал сер-
диться на ее мелочность;
теперь следующие тридцать секунд несли встречу с более приятным виде-
нием, во-первых, не внущающем страха, в дымчатых очках и авторучкой в
кармане серого пиджака, лет сорока; мужчина был оригинально красив,
впрочем, не пресловутой красотой "настоящего мужчины" - его привлека-
тельность была не столь пресловута, и назвать его интеллектуалом хоте-
лось больше, чем интеллигентом, не вдаваясь в неуловимое различие смыс-
ла, просто хотелось сразу назвать, поместить в таблицу, классифициро-
вать, приходило на ум, - не Леше, тот пока не сильно разбирался в сло-
вах, - так вот, не интеллигентом, а почему-то интеллектуалом, спешащим
по своим замудрым делам: опаздывал на прустовские чтения в Комбре? джой-
совский слет в Дублине? ницшеанские дни в Обер Энгадине? кантовские по-
сиделки в Калининграде? развеселый евангелический бухач на Ясной Поляне?
- спешил, словно где-то в этих местах послезавтра объявляли его доклад,
а без его дымчатых очков слет не слет, Комбре не Комбре, и бухач, разу-
меется, не бухач: то есть бухач, конечно, но без философского лейтмоти-
ва; он спешил и улыбался слегка замудро, однако похуже, чем покуривающий
молодой человек с дипломатом: у того улыбка выходила более беззаботной,
и оттого, как ни странно, более знающей - есть ведь беззаботность дура-
ка, живущего ниже сложностей жизни, и беззаботность познавшего: все
шунья, мол, все пустота, все примерно равная хрень: и победа, и пораже-
ние, а волноваться в жизни просто неприлично: раз познал жизнь - чего
там в ней волноваться? - пусть волнуется тот, кто живет впервые, а мы
примем победу и поражение с лицом шахматиста: известно ведь, что шахма-
тист с одинаковым лицом и по одним алгоритмам разыгравыет проиграшный и
выиграшный эндшпиль, и если есть какое-то различие в игре, то оно стира-
ется с уровнем игрока: пусть волнуются живущие первый раз - (хотя мы
прекрасно осведомлены о так называемых сложностях жизни!) - истинно лишь
лицо хорошего шахматиста, всегда и в любой момент, а раз это ясно, то
можно вести себя как угодно: бегать, прыгать, плакать и танцевать, похо-
дя насилуя встречных и раздаривая нищим добро; вот тебе, бабушка, и
Юрьев день, вот тебе, внучок, и улыбка знающего;
и мужчина сорока лет, опаздывающий в Обер Энгадин, улыбался тоже неп-
лохо, однако была в его теле сжатость, она отличала его от молодого че-
ловека в черном галстуке, делая чуть менее симпатичным, хотя дымчатые
очки по-прежнему давали о себе знать,
он прошел на свой калининградский рейс, в Дублине его грохнули знаме-
нитые террористы - или он просто растворился в Комбре? - упился в дым на
Ясной Поляне? - неважно, наверное: он и без того слишкое большое значе-
ние придавал обстоятельствам, а ведь кроме них в жизни присутствует еще
сама жизнь, и это прекрасно понимала прыгнувшая из арки безродная собака
с классическим хвостом-бубликом: она лаяла столь задорно, что в ее импе-
ративе не стоило сомневаться: конечно же, в жизни главное сама жизнь, и
она лаяла на всех тех, кто не понимает это как надо: когда мимо проходил
Леша, она захлебывалась, а когда он исчез, приветливо замахала бубликом
и лихо покатилась по земле настречу своим дворняжьим делам, Леша обер-
нулся - она гавкнула, но не зло, а с чувством собачьего всепрощения,
словно пройдя выучку у собачьего Льва Толстого, такой должен быть... на-
верное, это старый облезлый пудель, отлученный от хозяйской руки и бро-
шенный на мутную дворовую поляну, по слабости одомашеннных лап адепт не-
насилия и вегетарианец от неумения ловить мясо, лунными ночами воющий
свое унылое евангелие на Луну, подставляющий левый бок, когда сучковатой
палкой охаживают справа (не морду же подставлять?) и наставляющий щенков
на грустное и незлое существование, посмешище больших аристократов-колли
и отчаянных урок-дворняг, друг кошек, которые считали его своим - соба-
чий Толстой был сторонник интернационализма! - но славной тем, что по
газону за ним волочился не только кусаный хвост и неровная дорожка мочи,
но и шлейф духовности... что это такое, никто не знал, но слава о фено-
менальном духовном псе достигала соседних дворов и помоек: посмотреть на
Учителя прибегали целые стаи.
20
Снежок угодил в лицо. Им весело. Шлепа, Серега, Хвощ: а как же без?
Март.
- Не знаю, какой курс. Никто в России не знает, - говорил Алексей
Смурнов, с раздражением заметив алое сияние светофора. - Но ты хоть по-
нял, какие фьючерсы на чикаго? Жень, я говорю - он полезет вверх, поку-
пай. Центробанк ничего не выбросит, так что конец фиксации. Слава Госпо-
ду, кредит не в долларе.
- А кому-то в облом, - усмехнулся далекий офисный Жень.
- Ну ты понял?
- На каком курсе покупать?
- А, хрен - прямо сейчас, - сказал Смурнов. - Потрать те двести.
Вечерело. Ярко-розовые обои, тяжелые кресла. Она в расстегнутом хала-
те.
- Да какой ты мужчина? - спросила Катя Смурнова.
- Отношение косунуса к синусу, - ответил он въедливому математику.
