приходить - милиционер. Хвать меня, гад, и потащил в кутузку. Еще руку
вывернул... -Он пощупал руку. - До сих пор больно, гадство.
- А потом?
- А потом, Вова, в их рядах нашелся Иуда. Он меня выпустил.
Вова подумал, отрыгнул и сказал:
- Не верю.
Они выпили снова и закурили.
- А все ж-таки, Вова, и хорошо же иногда бывает жить на свете!
Вова вдруг булькнул. Слеза покатилась по щеке.
- Друг! Вова! Ты меня понимаешь. Понимаешь же, да?
Вова сграбастал Ковалева, всхлипнул в ухо:
- Во... Это самое... Вот ты понял. А они - не...
- Да ну их! Плюнь! Есть это, как его? Упоение в бою!
Ковалев высвободился из объятий и поискал глазами графин. - Нет, - Вова поднял
палец. - Не так. А вот как: "С души...". Как это?
- Воротит?
- Не... Сам дурак, иди отсюда... А! "...как бремя скатится, сомненья далеко. И
верится, и плачется, и так, это, мать его, легко-легко"... А? А?
- Сомненья далеко, а поэт-то повесился, - сказал Ковалев.
- Это он в другой раз повесился. Сомненья далеко - так редко бывает. Это только
у дебилов сомненья всегда далеко.
- Маяковский об этом писал.
- Да? Не люблю я Маяковского. Еще в школе, помню... Это...
- Да брось. Ни черта мы не помним. И нас не вспомнят.
Вова внимательно посмотрел сквозь Ковалева.
- Это правда...
Разлили остаток, выпили, выловили из трехлитровой банки по помидорине, закусили.
Помидоры тоже были старые, прокисшие.
- Тесно тут у тебя... Хоть бы прибрался, что ли?
- Приберешься тут, когда вы шляетесь! - плаксивым голосом сказал Вова. - Что
толку прибираться? Придут, накурят, наплюют, наблюют... Скоты, одним словом.
Вова ушел в ванную и там фыркал бегемотом, плескался и в голос вздыхал:
"О-о-ох...".
Входная дверь распахнулась от пинка и в комнату вкатился отставной майор
Мясоедов. Он был лысый, маленький и круглый. В руке его была старая, порванная в
нескольких местах полосатая сумка.
- Привет! - жизнерадостно сказал Мясоедов, бросил сумку и обнял Ковалева. -
Жрете, гады? Все выжрали?
- Все! Ничего нет! - радостным голосом подтвердил Ковалев.
- Кто сказал - "ничего нет"? Ты это сказал?.. - Мясоедов зашустрил по кухне, на
ходу снимая куртку, на ходу доставая из сумки заткнутые газетой бутылки и
свертки. - Ты соврал, брат! Ты страшно наврал! Лучше признайся сразу!
- Признаю! Наврал! - с готовностью выкрикнул Ковалев и козырнул Мясоедову.
Смутным контуром нарисовался в дверном проеме Вова. С него текла вода, затекала,
сбегая по животу, в штаны.
- Вова! Генерал пришел! - объявил Ковалев.
- Я вижу, - слабым голосом отозвался Вова. - Опять пить будете, да? И сколько
можно?..
- Будем, Вова. Мы именно будем пить. И столько, сколько нужно!
Мясоедов деловито сполоснул стаканы, разложил на краю стола закуску, откупорил
бутылку.
- Ура генералу! - Ковалев выпил и занюхал луковицей.
- Нет, не "ура", - отозвался Вова и тоже выпил - только булькнуло в безразмерном
животе.
Все сели и задымили, счастливо жмурясь.
- Но это еще не все, - сказал Мясоедов. - Я вам, мужики, сегодня солянку сделаю.
Настоящую, из курицы... Так что обождите напиваться...
Мясоедов надел фартук, развернул все свои свертки, вооружился ножом. В кухне
стало жарко и дымно. Вова и Ковалев, налив себе по "чуть-чуть", вышли в комнату,
расселись прямо на полу.
- Вчера на станции Волокитино катастрофа произошла. Поезда лбами столкнулись. Я
по радио слышал. Трупов - тьма, - сказал Ковалев.
- Пока будут править коммунисты - катастрофы будут продолжаться, - сказал Вова и
икнул.
- А по-моему, народ такой. Ему все плохие. Иван Грозный, Борис Годунов, Петр
Первый, Александр Второй... Хоть золотого поставь - все не тот будет.
- Не клевещи на народ. Россия...
- Чего тебе - "Россия"? Москва тыщу лет под себя гребет. О себе заботится, а
преподносит нам как заботу о нас. "Государство", "держава"... Кому они на хрен
нужны, эти державы? Всю Россию раздела, и еще покрикивает - вы там, на Кавказе,
чего баламутите?..
Вова вздохнул.
- С другой стороны... Ну, выпьем.
Из кухни вышел Мясоедов, присел на корточки:
- Выпить с вами, что ли?
- Пей. Но не свинячь, как вчера, - предупредил Вова.
- А чего вчера-то? Это ж вы решили самогонку гнать. Флягу с брагой на печку
ставили. Пока закапало, бражкой упились... Спасибо, я еще трезвый был, по
бутылкам разливал.
Вова вспомнил и захрюкал.
- Жаль, тебя вчера не было, - сказал он Ковалеву. - А может, и не жаль. А то
тоже нажрался бы, как скот и повел себя соответственно. Скотским образом.
Мясоедов хлопнул себя по лбу.
- Мужики, чуть не забыл! Я сюда шел - кого встретил-то... Сидит. На песочнице.
На край присела и сидит. Ну, мужики!.. Во глазищи! Волосы - во. А я мимо иду,
вам, гадам, опохмелку несу. И...
- Стоп! - Вова поднял палец. - Кто сидит-то?
- А я не сказал? Баба, баба сидит. Понимаешь?
- Нет, не понимаю.
- Ну, женщина, понимаешь? Вот, значит, иду я мимо...
- Стоп! - Вова поднялся с пола и пошел на кухню. Через минуту появился с новой
порцией.
- Теперь излагай.
- В общем, иду и думаю - вот такую подцепить бы!
- Женщину? - уточнил Вова.
- Ну!
- Кому подцепить - тебе?..
- Тьфу! - Мясоедов обиделся.
- Да ладно тебе, - сказал Ковалев. - Чего она сказала-то?
- Ничего. Куда вам, скотам, оценить такое...
Мясоедов ушел на кухню.
- Ну, Шкаф, ты полегче, - сказал Ковалев Вове. И крикнул: -Слышь, генерал! Ну,
пошутил он - Шкафа не знаешь?
Мясоедов будто ждал - сейчас же появился снова.
- Я у нее спрашиваю: ждете кого? Она - ноль внимания. Я стою. Потом говорю:
холодно же тут сидеть, елки-палки!
Вова хрюкнул и махнул рукой: ладно, мол, молчу, молчу.
- А она молчит. Только глазами меня окатила. Мне даже нехорошо стало. Я говорю -
может, помочь чем? Она хмыкает и просит закурить. А мне неловко - у меня нету,
как назло, с трамвая шел - последнюю выкурил. И пачку выбросил.
- Она бы твою "Приму" и не стала курить, - сказал Вова.
- Ну, ясное дело. Так хоть предложить. Ну, я и пошутил: курить, говорю, вредно.
Минздрав, говорю, предупредил...
- Да, шутки у тебя. Прямо закатишься...
- А чего?
- Да ладно... Излагай дальше.
- А дальше все.
И замолчал.
Вова подумал, икнул:
- Нет, ты еще забыл рассказать, как она твоей шутке смеялась...
- Да не смеялась она! Слезы у нее на глазах были, слезы!
- От смеха? - уточнил Вова.
- Дурак ты, Шкаф! Ну, дурак!
Мясоедов хотел уйти, но Ковалев удержал его, сам пошел на кухню за новой
порцией. Когда он вернулся, Вова говорил:
- А сознайся, что ты про эту бабу наврал!
- Да когда я врал? - кипятился Мясоедов. - Сам можешь поглядеть - она и сейчас в
песочнице сидит.
- А ты откуда знаешь?
- А я только что глядел.
Вова раздвинул шторы и скосил глаза вниз.
- Точно - сидит кто-то... А кто - не вижу. Может, это женщина, а может, и мужик.
Ковалев тоже подошел и тоже стал глядеть.
- Так не видно, - наконец сказал он. - Надо балкон открыть.
Вова со вздохом стал открывать балконную дверь. Дверь разбухла от сырости,
открыть ее оказалось не так просто. Подошел Мясоедов и стал ковырять кухонным
ножом. Дверь подалась. Правда, вылетел кусок стекла и разбился о круглую голову
Мясоедова. Через гору пустых бутылок и какой-то рухляди шагнули к перилам
балкона. Свесили головы вниз, разглядывая маленькую темную фигуру, застывшую на
краю детской песочницы.
- Да, ты не врешь, - задумчиво сказал Вова. - Это знаешь кто? Это Ирка
Алексеева. Она во-он там жила...
- А сейчас?
- А сейчас не знаю... Пошли.
Ковалева оттащили от перил чуть не силой. Мясоедов вспомнил про солянку и убежал
на кухню.
- Слышь, Вова, а кто она такая?
- Ирка-то?.. Кто ее знает. Женщина.
Ковалев остался неудовлетворенным ответом. Он выпил, закурил и задумался.
- Вова... Ты как думаешь, умные женщины - они какие?
- Не знаю... Моя копёшка - дура.
Ковалев вздохнул и пошел на кухню. Мясоедов у раскаленной плиты вытирал уголком
фартука слезящийся глаз - то ли соринка попала, то ли слеза прошибла от избытка
чувств.
Ковалев пристроился на подоконнике:
- Слышь, генерал, а за что тебя из армии выперли?
Мясоедов загремел посудой:
- Так я ж тебе рассказывал.
- Забыл. Пьяный же был.
Мясоедов еще погремел, отошел от плиты, налил себе и начал:
- Началось, когда я еще в ЗГВ служил. Почтовый адрес - Москва-88. Германия,
значит. Одного парня во время учения танком задавило. Пошумели-пошумели - и
притихли. А про виноватых все знали. И все молчали. А я, как дурак, в политотдел
написал. Вот и началось. Ну, придираться стали на каждом шагу - долго
рассказывать. Потом сюда перевели. Года три я в танковой дивизии прослужил.
Опять же, учения. Танк в болоте утонул -кто виноват? Я. Командир взвода на
повышение пошел - молодец, мол, не растерялся в сложной ситуации, экипаж спас, а
меня - в стройбат. Ну, в стройбате я уж и сам задерживаться не хотел. Ну, пить
стал внаглую - пол-беды. Там все пропойцы. А потом одному чурке по морде
съездил. Ну, ты представь: ворует кто-то в казарме, а кто, дознаться не могу. И
однажды я его, стервеца, за этим занятием и застукал: пёр, гад такой, сапоги из
каптерки. Ну, я ему - бац по чайнику. А он длинный такой -втрое сложился и давай
верещать, сапогами ворованными морду прикрыл. Сбежались. Дежурный по части
начштаба вызвал, и поехало. Суд офицерской чести... А какая у них честь - я
хорошо знаю. Я из нормальных войск пришел, мне эти стройбатские порядки поперек
горла стояли. Ну, и уволили. За аморалку.
Ковалев курил, скосив глаза вниз, за окно. Темный силуэт на краю песочницы не
давал ему покоя.
Мясоедов растрогался от воспоминаний, выпил сам с собой.
- А ведь был на хорошем счету... Да... Часы получил с благодарностью, с
гравировкой от самого Гречки...
- Часы? Покажи!
- Да я ж тебе показывал!.. Дома они, в серванте лежат...
На плите зашипело. Мясоедов снял крышку кастрюли и объявил:
- Ну, все. Зови Вовку. Солянка вышла - во!
Он очистил кухонный стол, водрузил на него кастрюлю, порубил хлеба.
Выпили стоя. Курица, действительно, была что надо. Закусывали шумно, нахваливали
повара. Мясоедов сиял.
Наевшись, отвалились от стола, закурили.
- Да, мужики, послужил я... Хлебнул этого дерьма через край.
- Да вы, батенька, па-ци-фист? - проговорил Вова и погрозил пальцем.
- Станешь тут пацифистом, елки-палки!.. Хотя, я считаю, армия всегда нужна.
Границы охранять надо? А как же...
- От кого? - округлил глаза Вова.
- "От кого"! Будто не знаешь. У них техника какая? Случись что - с землей
сравняют, за ночь, и без потерь...
- Правильно. Они ж не дураки - миллионы укладывать. Это наши до сих пор военное
искусство изучают по Второй мировой. Это ж надо - гениальный план сражения на
Курской дуге!
- А что, не гениальный, что ли? - набычился Мясоедов.
- Гениальный, гениальный, - махнул рукой Вова. - Наши не умением брали - массой.
Наши иначе сражений не выигрывали -только если танков больше в три раза, а
артиллерии - в десять.
- А ты думаешь, воевать легко было? Фашисты же пуль не жалели!
- А мы людей не жалели. И вообще - ты еще про беззаветную преданность скажи и
про политруков впереди.
- И скажу! Без морального духа высокого победы никак не добиться!
- А двадцать второго июня сорок первого у нас моральный дух низкий, наверное,
был...
- Внезапность! - завопил Мясоедов.
- И до самого декабря все внезапность была, эх! - Вова махнул рукой. - А чего ж
тебя с твоим моральным духом из армии выперли?
- Я случай нетипичный...
- У нас с семнадцатого года все случаи нетипичные... И вообще. Комиссары наши
чем занимались? Доносы строчили.
- А ты откуда знаешь?
- Стоп! - сказал Ковалев. - По-моему, мужики, надо успокоиться. По-моему, пора
вторую бутылку начать.
Начали вторую. Тяжелый, тупой хмель постепенно разливался по кухне, скрадывая
очертания предметов.
- Я сейчас выпью и пойду с Иркой Алексеевой знакомиться, -сказал Ковалев.
Почему-то все промолчали. Потом Вова с Мясоедовым опять заспорили - на этот раз,
кто разливать должен.
Ковалев посидел еще, чувствуя, что еще способен передвигаться и внятно говорить.
Еще стакан - и эти способности, пожалуй, будут утрачены.
- Ну, я пошел.
