На что я ни посмотрю, вижу уклад. Храма нет без архитектуры, года без
праздников, лица без пропорций, армии без устава, отчины без обычаев. Не
будь уклада, ты не сладил бы с беспорядком.
Почему же ты говоришь мне, что окружающая тебя дробность -- она
подлинная, а уклад -- это мнимость? Разве любая вещь не уклад составляющих
ее частей? По-твоему, армия менее реальна, чем камень? Но и камень я могу
назвать укладом пылинок. Год -- укладом дней. Почему тогда год менее реален,
чем камень?
Этих заботит отдельный человек. Кто спорит, прекрасно, если каждый
будет процветать, будет сыт, обут и страдать будет не чрезмерно. Но в каждом
умрет главное, жители твоего царства станут рассыпанными камнями, если не
будет в твоем царстве человеческого уклада.
Без уклада нет человека. Оплакивать покойного брата ты будешь не
дольше, чем оплакивает собака утонувшую товарку. И возвращение брата тебя не
порадует. Радованье брату должно строиться будто храм, он рухнет со смертью
брата.
Я не видел, чтобы беженцы-берберы оплакивали своих мертвых.
Как мне показать тебе то, что я ищу? Я ищу не вещь, которую можно
потрогать, я ищу ощутимое для души. Не требуй, чтобы я обосновал свой уклад.
Логика хороша для дробного мира, Божественный узел связывает дробность
по-своему. Мне пока неведом этот язык.
Ты, наверно, видел, как слепые гусеницы ползут вверх по дереву, поближе
к свету. Посмотрев на них, ты скажешь, к чему они стремятся, скажешь: "К
свету" или: "К вершине", -- потому что ты человек Но они-то не знают к чему.
Вот и ты получаешь от моего храма, года, картины, родины незнаемое, оно
становится твоей истиной, и я не вслушиваюсь в ветер слов, он гудит о
вещном. Ты -- гусеница. Ты не знаешь, чего ищешь.
Но если из моего храма, года, царства ты выходишь совершеннее и
просветленнее, если незримая пища напитала тебя -- я подумаю про себя: "Это
хороший для человека храм. Хороший год. Хорошее царство". Даже если я не
могу определить, чем они хороши.
Просто-напросто я, как гусеница, нашел что-то для себя необходимое. Так
слепец зимой ищет на ощупь очаг. И находит. Он ставит свою палку и садится
возле него, скрестив ноги. Он не знает об огне того, что знаешь о нем ты,
зрячий. Он нашел необходимую ему истину телесно, и увидишь, он не стронется
с места.
Но ты упрекаешь меня, говоря, что найденная мной истина неподлинна, и
поэтому я расскажу тебе, как умирал мой друг, единственный подлинный
геометр, он приготовился к смерти и попросил меня побыть с ним.
CXXVI
Тихими шагами подошел я к нему, я любил его.
-- Геометр, мой друг, я помолюсь за тебя Господу. Но он устал мучиться.
-- Не жалей моего тела. У меня отнялась рука, отнялась нога, я похож на
сухое дерево. Не мешай дровосеку.
-- Ты ни о чем не жалеешь, геометр?
-- О чем мне жалеть? Я помню здоровую руку, здоровую ногу. Жизнь -- это
непрекращающееся рождение, и себя принимаешь таким, каким становишься. Ты
когда-нибудь сожалел о младенчестве, отрочестве, зрелых годах? О них
сожалеют плохие поэты. Не сожаление -- сладкая печаль без тени страдания,
тонкий аромат вина, веющий над опустевшим бокалом. В день, когда ты теряешь
глаз, ты рыдаешь и жалуешься, потому что любое преображение болезненно. Но
жизнь с одним глазам вовсе не повод для вечного страдания. Я видел, как
весело смеются слепые.
-- А память о минувшем счастье?
-- Откуда ты взял, что она приносит боль? Конечно, видел и я, как
страдал от разлуки влюбленный, любимая была смыслом его дней, часов, всего
на свете. Храм его обрушился. Но я никогда не видел, что страдает тот, кто
пережил высшее напряжение любви и разлюбил, для кого погас согревающий его
очаг. Стихи взволновали тебя, а потом ты ими пресытился. Кто страдает по
отмершему? Душа погрузилась в спячку, человек погрузился в небытие. Скука
далека от сожаления. Сожалеть о любви -- значит по-прежнему любить... Если
не любишь -- не сожалеешь. Тоскуешь, скучаешь, опустившись на ступеньку, где
тебя окружили только дробные вещи, потому что им нечем напитать тебя. Когда
обрушивался ключ свода и жизнь моя ломалась, я мучился муками преображения,
но как я могу чувствовать их теперь? Разве не теперь увижу я истинный ключ
свода, истинный смысл всего? Так что мне до былого, в котором не было света
истины? О чем тосковать мне, если я вижу, что часовня наконец построена,
завершена, если я вижу, что в ней наконец затеплится свет?
-- Геометр, мне кажется, ты не прав. Мать плачет, вспоминая умершего
ребенка.
-- Она плачет, когда он умирает. Потому что все вокруг лишается смысла.
Приходит молоко, а ребенка нет. Тебе столько нужно сказать любимой, и нет
любимой. Если дом твой разорен, продан, что тебе делать с любовью к дому? Но
это значит, что наступил час преображения, а он всегда причиняет боль. Ты
ошибся, потому что слова только запутывают человека. Наступает час, когда
прожитое обретает свой истинный смысл и ты понимаешь -- оно помогло тебе
сбыться. Приходит час, когда ты чувствуешь себя богаче, потому что когда-то
любил. Час нежной, сладкой печали. Приходит час, когда постаревшая мать,
глаза ее смягчились и умудрилось сердце, -- никому не признаваясь в этом,
потому что слова страшат ее, -- с нежностью вспоминает своего умершего
малыша. Видел ли ты мать, которая сказала бы тебе, что лучше бы не иметь
ребенка, не кормить его молоком, не ласкать?
Долго молчал геометр, а потом сказал:
-- Вот и моя жизнь, бережно сложенная, стала прошлым, стала
воспоминанием...
-- Поделись со мной, геометр, новой истиной, что исполнила тебя такой
безмятежностью.
-- Может быть, постичь истину -- значит чувствовать ее безмолвно?..
Может быть, постичь истину -- значит обрести право умолкнуть навсегда? Я
говорил не однажды, что истинно дерево, ибо оно -- обретенное согласие
корней, ствола и веток. Истинен лес как согласие деревьев. Истинен край как
согласие леса, луга, реки и деревни. Истинно царство как согласие деревень и
городов. Истинен Бог как идеальное согласие царств и всего, что существует в
мире. Бог так же истинен, как дерево, но увидеть его куда труднее. Мне
больше не о чем спрашивать, и я молчу. Он задумался.
-- Другой истины я не знаю. Знаю какие-то соотношения, соответствия, с
их помощью более или менее удобно объяснять мир. Но... Он долго молчал на
этот раз, и я не решался его тревожить.
-- Но иногда мне казалось, что они и впрямь чему-то соответствуют...
-- Что ты имеешь в виду? Что ты хочешь сказать?
-- Когда ищешь, находишь, потому что душе хочется найти только то, что
в ней уже есть. Найти -- значит увидеть. Как искать то, что для меня еще
лишено смысла? Как хотеть того, о чем и не подозреваешь? И все же было во
мне что-то вроде тоски о том, что не имело для меня пока смысла. Иначе
почему я приходил к тем истинам, которых не мог предвидеть? Я шел вперед, и
было похоже, будто я знаю дорогу, но шел я к неведомому колодцу. Я ощущал
связующие нити, ощущал соответствия, как твои слепые гусеницы ощущают
солнце.
Вот ты построил храм, он прекрасен, но разве для тебя ясно, с чем он в
глубинном согласии?
Ты сделал законом определенный уклад, заботясь, чтобы души людей не
остывали, -- слепой так ищет тепло у очага. Не все храмы красивы, не все
уклады охраняют огонь.
Гусеницы не знают солнца, слепой не знает огня, а ты не знаешь, с чем в
согласии храм, который ты строишь, и почему благодаря ему расширяется в
человеке душа...
Что-то светило мне и просветляло меня, притягивало меня к себе, и я шел
за ним. Но и сейчас я не знаю...
И в этот миг Господь открыл Свое лицо геометру...
CXXVII
Низкому делу в помощь низкая душа. Благородному -- благородная.
Низкие поступки рождаются из низких побуждений. Благородные -- из
благородных.
Если мне понадобилось предательство, я найду предателя, чтобы совершить
его.
Если мне нужно строительство, я позову каменщика.
Если я добиваюсь мира, переговоры я поручу трусу.
Если готовлю гибель, войну объявит герой.
...Многообразие побуждений очевидно, и если одно побуждение возобладало
над другими, значит, кричало громче, и тот, кто за него ратовал, возьмется
его осуществить. Если путь твой сейчас неизбежно низок, в помощь тебе тот,
кто так жаждал низости и без неизбежности, из одной только низости души.
Заставлять подписать капитуляцию героя трудно, трудно посылать
жертвовать собой трусов.
И если необходимо сделать что-то, с некоторой точки зрения
унизительное, -- с некоторой, потому что нет на свете ничего одномерного, --
я подтолкну вперед того, кто больше смердит и меньше воротит нос. Брать в
мусорщики брезгливого я не стану.
Если мой враг одержал надо мной победу, переговоры с ним я поручу
тайным друзьям своего врага. Но не считай, что я зауважал этих тайных друзей
и добровольно подчинился победителю.
Да, если ты разговоришь моих мусорщиков, они признаются, что копаются в
мусоре, потому что любят запах гнили.
Признается мой палач, что ему по нраву запах крови.
Но ты будешь не прав, если осудишь меня за потворство низменному.
Ненависть к грязи и восхищение сияющим чистотой домом заставили меня
призвать на помощь мусорщиков. Ужас перед невинно льющейся кровью заставил
меня уделить место палачу.
Если хочешь понять людей, не слушай, что они говорят. Ибо если я решил
вступить в бой, спасая закрома моего царства, вперед выйдут самые
воинственные, те, для кого смерть -- символ веры, и говорить они будут о
славе и почетной смерти в бою. Потому что никто не умирает ради закромов.
Но если я решил пойти на мировую, чтобы избежать разграбления тех же
закромов, пока их не спалил огонь войны, или заведу речь не о войне и не о
мире, но о мирном сне мертвых, то подписывать договоры я позову самых
миролюбивых и снисходительных к нашему врагу, и говорить они будут о
благородстве устанавливаемых ими законов, о справедливости принятых решений.
Они будут верить в свои слова. Хотя дело снова совсем в другом.
Если мне нужно отвергнуть что-то, отвергать будет тот, кто отвергает
все и вся. Если нужно что-то принять, принимать будет тот, кто все приемлет.
Ибо мощное царство всегда тяжело и грузно, ветру слов не сдвинуть его.
Этой ночью с высоты моей башни я смотрел на темную землю, где тысячи тысяч
спят и бодрствуют, счастливы и несчастны, довольны и недовольны, полны веры
или отчаяния. И понял: царство немо, оно -- великан без голоса и языка. Так
как же мне заставить тебя услышать царство -- его желания, старания,
усталость, мольбы, если я не умею найти слова, чтобы объяснить тебе, что
такое гора, -- тебе, который видел только море?
Каждый говорит от имени царства, и все говорят противоположное. Они
вправе говорить от имени царства. Пусть у немого великана будет возможность
кричать.
Я одобряю это. Я ведь говорил о совершенстве. Прекрасная песня
рождается из множества неудачных. Если люди боятся петь, не жди прекрасных
песен.
Они противоречат друг другу, потому что нет еще языка, который был бы в
согласии с царством. Не мешай им. Выслушивай всех. Все правы. Но никто из
них еще не поднялся в гору так высоко, чтобы видеть правоту другого.
И если они начинают враждовать, сажать друг друга в тюрьмы и убивать
друг друга -- значит, они ищут язык, который никак не может сложиться.
А я? Я прощаю им косноязычие.
CXXVIII
Ты спросил меня: "Почему народ принял рабство, почему не сопротивлялся
до конца?"
Нужно отличать самопожертвование во имя любви -- благородное
