хотя плачет она о смерти, что разлучит ее со всеми браслетами. Но Ты обрек
меня еще и на молчание, научив ценить не ветер слов, а глубинную суть;
увидев ее, я склонился над тоскою людей и пытаюсь исцелить их.
Да, Ты пожелал сберечь мое время, которое я бы мог расточить на
болтовню и словесную пыль из-за потерянного браслета (дело ведь не в
браслете -- в смерти), расточить на ловлю любви или дружбы. Но и любовь, и
дружба завязывают свой узел только в Тебе, и только в Твоей власти позволить
мне до них дотянуться через Твое молчанье.
Что мне в помощь, если знаю, что не в Твоих силах явить мне себя на
моей ступеньке, если ничего не жду от ангела из балаганчика? Что? Если
говорю и с пастухом, и с пахарем, отдавая им многое, но ничего не получая
взамен? Если улыбкой воодушевляю дозорного, ибо я -- царь, узел, связавший
воедино царство, на которое они тратят свою жизнь и которое вознаграждает их
моей улыбкой. Но чего мне ждать от ответной улыбки дозорного, Господи? Я
бужу любовь не к себе, Господи, мне не важно, равнодушны они ко мне,
ненавидят ли, любят, они должны меня чтить, чтобы прийти к Тебе, ибо я бужу
любовь только к Тебе, Господи, и они, и я питаемся этой любовью, и Тебе я
передаю ее, как передаю преклонение колен дозорного своему царству, ибо я не
стена, о которую бьются, я -- семя, что вытягивает из земли листву.
Но по временам, -- ибо нет для меня царя, который мог бы вознаградить
меня улыбкой, и иду я одиноким до того часа, когда Ты снизойдешь принять
меня и растворить в тех, кого я люблю, -- я устаю от своего одиночества, и
мне хочется стать одним из всех и затеряться среди людей моего народа, -- я
еще не очистился до конца.
Видя, как счастлив мой садовник дружбой со своим другом, мне хочется
порой покориться божеству садовников и тоже сделаться садовником в моем
царстве. Ведь и мне случается не спеша спуститься по ступеням моего замка в
предрассветный сад и навестить свои розы. Я оглядываю их так внимательно,
наклоняюсь к неловко изогнувшемуся стеблю, я, который в полдень будет
решать: казнить или миловать, воевать или жить в мире. Быть или не быть
царствам. И, с трудом разогнувшись, потому что я уже стар, я говорю в своем
сердце слова, что слышны и понятны всем садовникам на свете, живым и
мертвым: "Этим утром и я подрезал мои розы..." Что мне за дело, если это мое
послание будет странствовать долгие годы? И мне даже не важно, найдет оно
адресата или нет. Не в послании суть послания. Чтобы быть заодно с моими
садовниками, я поклонился их божеству -- розовым кустам на заре.
Господи, не то же ли и с возлюбленным моим врагом, с которым я
становлюсь заодно, лишь возвысившись до следующей ступеньки? И поскольку он
в точности такой же, как я, и идет ко мне навстречу, стремясь подняться на
ступеньку более высокую. Исходя из нажитой мною мудрости, я сужу о
справедливости. Он судит о справедливости, исходя из своей. На взгляд они
противоречат друг другу, противостоят и служат источником войн между нами.
Но и он, и я противоположными путями, протянув ладони, идем по силовым
линиям к одному и тому же огню. И обретают наши ладони Тебя одного, Господи!
Я окончу свой труд, облагородив душу моего народа. Мой возлюбленный
враг окончит свой и облагородит свой народ. Я думаю о нем, и он думает обо
мне, хотя нет у нас общего языка, чтобы мы с ним встретились, ибо по-разному
мы с ним и милуем, и казним, разные у нас уклады и разные суждения, но мы
можем сказать, он мне, я -- ему: "Этим утром и я подрезал мои розы..."
Ибо Ты, Господи, общая для нас мера. Ты -- узел, что связал воедино
несхожие деяния!
