час, приходят логики и принимаются размышлять. Они ищут, что может угрожать
поэзии, и обнаруживают, что грозит им ее противоположность -- проза, словно
есть на свете противоположности!.. Следом появляются жандармы, любовь к
стихам им заменяет ненависть к прозе, они уже не любят, а ненавидят. Будто
истребление олив равнозначно взращиванию кедра. Жандармы отправят в застенок
музыканта, ваятеля, астронома, подчинившись пустым словам, ветру слов,
слабому дрожанию воздуха. С этой минуты царство мое обречено на гибель, ибо
рубить оливы, уничтожать запах роз не значит выращивать кедры. Пробуди в
душе твоего народа любовь к фрегату, она соберет усердных со всех концов
твоего царства и преобразит их в паруса. Ты захотел сделать паруса из
преследования, выслеживания, из уничтожения несогласных. Все, что не фрегат,
сделалось врагом фрегата, ибо логика приводит туда, где назначаешь ей
свидание. Ты принялся очищать свой народ, ты вынужден будешь его уничтожить,
ибо окажется: каждый кроме фрегата любит и еще что-то. Больше того, ты
уничтожишь сам фрегат, потому что любовь к нему в кузнеце стала любовью к
гвоздям. Кузнеца ты отправишь в тюрьму. Откуда взяться гвоздям?
Если ты захочешь помочь величию скульпторов, истребив бездарных и
слабых, подчинившись пустому ветру слов, который противопоставил их
даровитым, у тебя не будет скульпторов вообще. Ты и сам запретишь своему
сыну это ремесло, сулящее так мало шансов выжить.
-- Если я правильно понял тебя, -- закричал косой пророк, -- я должен
поощрять пороки?!
-- Нет, ты меня совсем не понял, -- отвечал я.
CXIX
Ведь если я не хочу воевать и меня мучает ревматизм в колене, он вполне
может стать препятствием, помешавшим мне начать войну, и наоборот, если я
хочу воевать, я решу, что движение -- лучшее средство против ревматизма. Мое
стремление к миру воспользовалось как предлогом ревматизмом, но предлогом
могла стать любовь, или домашний уют, или почтение к моему противнику, или
что угодно иное. Так что если ты хочешь понять людей, начни с того, что
перестань их слушать. Кузнец толкует тебе о гвоздях. Астроном о звездах. И
никто не вспомнит о море.
СХХ
Имей в виду, мало посмотреть, чтобы увидеть. С самой высокой из моих
башен я показал моим гостям пределы моего царства, они закивали головами:
"Конечно, конечно..." Я повел их в монастырь, стал рассказывать об уставе,
они тихонько зевали. Показывал новый храм, картину, статую, художника,
архитектора, сказавших новое, небывалое слово.
Но они отвернулись. Других могло бы взять за живое, но эти остались
равнодушными.
И я подумал: "Даже те, кто умеет видеть за вещным Божественный узел,
связующий дробный мир воедино, временами видят не картину -- немые вещи.
Чаще всего душа спит. Не утруждающая себя душа спит еще крепче. Так можно ли
надеяться на молниеносное озарение? Если ты готов увидеть, если вызрело в
тебе еще не знаемое тобой решение, молния озарит тебя, ты воспламенишься и
постигнешь. Потому я и приуготовляю их к любви долгой молитвой. Этот
приготовился, и робкая улыбка сразит его, будто меч. Но большинство живет в
царстве неосуществленных желаний. Я стал баюкать их северными легендами:
заплескали крылами лебеди, потянулись над равниной серые гуси, будя ее
тревожными кликами, -- окованный льдами темный Север, похожий на храм из
черного мрамора, наполнился голосом тревоги, и вот мои слушатели готовы
залюбоваться серыми северными глазами, мерцающий в них свет улыбки кажется
им светом таинственного приюта, манящего посреди снегов. Я понимаю: взгляд
светлых глаз заставит забиться их сердце. Но те, кого испепеляет в пустыне
жажда, не заметят света серых глаз".
Если с детства я леплю тебя подобным твоему окружению, ты увидишь ту же
картину, что видит твой народ, ты будешь любить то, что любит он, ты будешь
говорить на одном с ним языке. Я не про слова, с которыми ты обращаешься к
соседу, я про цепочку Божественных узлов, связующих дробность мира воедино:
нужно, чтобы для всех они были одними и теми же, эти узлы.
Я говорю "одними и теми же", но не подумай, что я стремлюсь к
упорядоченности строя солдат, прямого ряда камней; этот порядок -- смерть и
небытие. Я хочу научить вас видеть одну и ту же картину, а значит,
чувствовать одни и те же связующие нити и привязанности.
Теперь я знаю: полюбить -- значит разглядеть сквозь дробность мира
картину. Любовь -- это обретение божества.
Пусть на один короткий миг ты стал сочувствующим, и земля, статуи,
стихи, царство, любимая, Бог слились для тебя воедино, -- я назову любовью
окно, что распахнулось в тебе. И скажу, что любовь умерла, если вокруг ты
видишь дробный мир, хотя вокруг ничего не переменилось.
Нет сообщения среди знающих лишь о насущном. Отвернувшись от божества,
становишься животным.
Вот почему моих гостей, зрячих, но не умеющих видеть, нужно приобщить к
моей вере. Вера затеплит в них свет, сделает души вместительней. Вера
избавит их от избыточного. А иначе что им в радость, кроме приятной сытости
желудка, чего хотят они, куда идут?
Приобщить к своей вере -- значит повернуть тебя лицом к божеству и
сделать его зримым.
Но где взять мосток, чтобы перекинуть от себя к тебе? Ты оглядываешь
поля, а, я дорожной палкой обвожу, показывая тебе, пределы моей земли, но не
в силах поделиться своей к ней любовью: не достается легко любовь. Долго и
трудно будешь ты подниматься в гору, опираясь на палку, и, когда обведешь ею
пределы раскрывшейся перед тобой земли, задохнешься от волнения.
Но испробовать на тебе, каково оно, мое царство, я могу. Верю я прежде
всего в работу. Не увидеть, что идеи рождаются делом, может только ребенок
или слепец. Ребячество разбирать и раскладывать по полочкам идеи, будто они
уже и не идеи вовсе, а товар на ярмарке.
Я доверяю тебе волов и повозку или цеп на току. Или лопату, чтобы рыть
колодцы. Поручу собирать оливки. Играть на свадьбах. Копать могилы. Дам тебе
какое-то дело, чтобы ввести тебя в незримый замок, подчинить силовым линиям,
облегчить одни пути, закрыть другие.
У тебя появятся обязательства, запреты. Одно поле можно вспахивать,
другое нет. Этот колодец -- спасение деревни, другой -- проклятие. Девушка
выходит замуж, ее деревня распевает песни. А соседняя плачет об усопшем.
Стоит потянуть за одну ниточку, как открывается вся картина. Пахарь пьет из
колодца воду. Колодезник выдает дочь замуж. Невеста ест хлеб пахаря, пьет
колодезную воду, и все они празднуют одни и те же праздники, молятся одним и
тем же богам, оплакивают одних и тех же усопших. Станешь и ты таким, каким
ты нужен деревне. Ты мне скажешь, каким ты стал. И если сам себе не
понравишься -- значит, моя деревня тебе не по вкусу.
Ничего не разглядит зевака. Праздный взгляд отмечает дома, деревья как
увидеть за ними Бога? Бог открывается трудами сердца.
Истина для меня то, что тебя воодушевило. Все, что ты видишь, не хорошо
и не дурно. Но вот ты увидел картину и замер. Ты понял: эта картина
прекрасна. "Истинна и прекрасна", -- скажешь ты мне, и точно так же ты
можешь открыть для себя свою землю, царство. Обжив его сердцем, ты пойдешь
за него на смерть. "Камни подлинны, подлинен и храм", -- скажешь ты мне.
В тайная тайных монастыря я приготовил для тебя чудесную икону, чтобы
душа твоя затеплилась молитвой, -- ты плачешь и молишься перед ней -- что ты
тут можешь отринуть? Сможешь ли ты сказать: истинна красота лика, но не
истинен Бог?
Неужели ты думаешь, что родился, умея видеть прекрасное? Нет, ты
научился его видеть. Прозревший слепорожденный не обрадовался обращенной к
нему улыбке. Ему нужно было узнать, что такое -- улыбка. Но ты знаешь с
детства: улыбка сулит тебе радость, она таит в себе приятный сюрприз. Зато
нахмуренные брови обещали неприятности, дрожание губ предваряло слезы,
загоревшиеся глаза -- увлекательную выдумку, кивок головой -- примирение,
протянутая рука -- доверие.
Ты живешь, накапливаешь опыт, и мало-помалу у тебя в душе складывается
картина, мерцает некий идеальный образ, все в нем тебе по сердцу, он радует
тебя, наполняет жизнью. И вдруг в толпе мелькнуло похожее на него лицо, ты
скорее умрешь, чем его потеряешь.
Молния поразила тебя в самое сердце, но сердце твое готово было
загореться.
Не спеша нарабатывается любовь и только тогда рождается. Ты открываешь
для себя хлеб после того, как я дал тебе возможность поголодать. Я натянул в
тебе струну, что откликнется на стихи. Стихи запели у тебя в душе, другой,
их читая, зевает. Я стремлюсь пробудить в тебе голод, о котором ты пока не
подозреваешь, страсть, которая пока для тебя безымянна. В ней пучок твоих
дорог, твой стержень, твоя форма. Божество, которое ее разбудит, выявит в
тебе все разом, и дороги потянутся для тебя лучами света. Но ты еще ни о чем
не знаешь, не ищешь. Если бы искал, то знал бы уже по имени, а значит,
нашел.
CXXI
Заметка для памяти: задурив себе головы, они решили, что и в жизни
существуют противоположности, противостояния, -- о, глупцы! Суровость,
решили они, противостоит болтовне. Но жизнь -- переплетение, стоит тебе
уничтожить противоборствующего противника, как ты гибнешь с ним вместе.
Я повторяю: противополагается жизни одна только смерть.
Любя совершенство, ты уничтожаешь несовершенное. Вымарывание за
вымарыванием -- ты уничтожил текст. Все ведь несовершенно. Если любишь
совершенство, не уставай совершенствовать.
Ты решил истребить низость, спасая благородство. Ты истребишь всех
людей -- ни один не сделан из чистого благородства.
Этот человек уничтожил своего противника. Он жил борьбой с ним. Теперь
он и сам мертв. Противник корабля -- море. Море сделало таким совершенным
форштевень и корпус корабля. Противоположность огня -- пепел, пепел
сберегает бодрствующий огонь.
Не надо бороться с рабством и опираться на ненависть, нужно бороться за
свободу и призывать на помощь любовь. В любой иерархии можно увидеть
рабство, можно счесть рабами камни, сложившие фундамент храма, благодаря
которым другие, более благородные, дотягиваются до неба; если ты
последователен, ты должен разрушить храм.
Но кедр нс отвергает, не ненавидит все то, что не кедр, он питается
каменистой почвой и превращает ее в кедр.
Против чего бы ты ни боролся, у тебя на подозрении весь мир, потому что
повсюду может оказаться кров, припас и пища для твоего врага. Против чего бы
ты ни боролся, ты должен уничтожить и самого себя, потому что и в тебе есть
твой враг, как бы слаб он ни был.
Единственная несправедливость, которую я приемлю, -- несправедливость
творчества и созидания. Ты не уничтожил соки, которые питают колючки, ты
создал кедр, он питается соками, и для колючек их не осталось.
Если ты стал вот этим деревом, ты не можешь уже стать другим. Стало
быть, ты -- несправедливость по отношению к другим деревьям.
...Когда усердие в тебе иссякает, ты продлеваешь жизнь царству с
помощью жандармов. Но если только жандармы в силах поддержать жизнь твоего
царства, значит, оно уже мертво. Принуждаю и я, но принуждаю, как дерево,
оно узел для соков земли, я не истребляю колючки и соки, которые их питают,
-- я сажаю кедр, и теперь они вынуждены питать его.
Где ты видел, чтобы боролись против чего бы то ни было?
Благоденствующий кедр уничтожает кустарник, но ему и дела нет до кустарника.
Он не знает даже о его существовании. Он борется за кедр и превращает в кедр
кустарник.
Ты хочешь заставить своих воинов умирать против рабства,
