учив лишнее, они из-за этого неспособны выучить необходимое. Грамматик
Дидим написал четыре тысячи книг 10. Я пожалел бы и того, кто прочел
столько лишнего! В одних книгах исследуется, где родина Гомера, в других
- кто истинная мать Энея, в третьих - чему больше предавался в жизни
Анакреонт, похоти или пьянству, в четвертых - была ли Сафо продажной
распутницей, и прочие вещи, которые, знай мы их, следовало бы забыть.
(38) Вот и говори теперь, что жизнь не долга. Но если ты возьмешь наших,
я и тут покажу тебе много такого, что надо бы отрубить топором.
Большой траты времени, большой докуки для чужих ушей стоит похвала:
"Вот начитанный человек!" Будем же довольны названием попроще: "Вот че-
ловек добра!" (39) Неужто мне развертывать летописи всех племен, отыски-
вая, кто первым стал писать стихи, высчитывать без календаря, сколько
лет прошло между Орфеем и Гомером, узнавать все глупости, которыми Арис-
тарх испещрил чужие стихи", губить свой век на подсчет слогов? Неужто
мне не отводить глаз от песка геометров? Настолько ли я позабуду спаси-
тельное изречение: "Береги время!"? Все это я буду знать, - а чего не
узнаю? (40) Грамматик Апион12, который во времена Гая Цезаря колесил по
всей Греции и в каждую общину был принят во имя Гомера, говорил: "Гомер
исчерпал оба своих предмета в "Илиаде" и в "Одиссее" и присоединил к
своему труду начало, охватывавшее всю Троянскую войну". А доказательство
он приводил такое: "Поэт намеренно поставил в начале первого стиха две
буквы, содержащие число книг"13. (41) Пусть знает такие вещи тот, кто
хочет быть всезнайкой и не желает подумать, сколько времени отнимет у
тебя нездоровье, сколько - дела, общественные и частные, сколько - дела
повседневные, сколько - сон? Измерь свой век! Не так уж много он вмеща-
ет!
(42) Я говорил о свободных искусствах, - но сколько лишнего есть у
философов! Сколько такого, что и не может пригодиться! И философы опус-
кались до разделения слогов, до изучения свойств союзов и предлогов, и
философы завидовали грамматикам и геометрам. Все, что было лишнего в их
науках, они перенесли в свою. Так и вышло, что говорить "ни умели с
большим тщанием, чем жить. (43) Послушай, как много зла в чрезмерной
тонкости и как она враждебна истине! Протагор говорит, что утверждать и
то, и другое можно одинаково о каждой вещи, в том числе и о том, каждая
ли вещь позволяет утверждать о ней и то, и другое. Навсифан14 говорит:
все, что кажется нам существующим, существует в такой же мере, как и не
существует. (44) Парменид говорит: все, что нам кажется, не отличается
от единого. Зенон Элейский15 камня на камне не оставил от всех сложнос-
тей, сказав: ничего не существует. К тому же примерно приходят и после-
дователи Пиррона, и мегарцы, и эритрейцы 16, и академики, которые ввели
новое знание - о том, что мы ничего не знаем. (45) Брось все эчо в ту же
кучу ненужностей, что и многое из свободных искусств! Те преподают мне
науку, от которой не будет пользы, а эти отнимают надежду на всякое зна-
ние. Но уж лучше знать лишнее, чем ничего не знать. Они не идут впереди
со светочем, направляя мой взгляд к истине, - они мне выкалывают глаза.
Если я поверю Протагору, в природе не останется ничего, кроме сомнения;
если Навсифану, - достоверно будет только то, что нет ничего достоверно-
го; если Пармениду, - останется только единое, если Зенону, - и единого
не останется. (46) Но что такое и мы сами, и все, что окружает нас, пи-
тает, держит на себе? Вся природа оказывается тенью, или пустой или об-
манчивой. Нелегко мне сказать, на кого я сержусь больше: на тех ли, что
объявляет нас ничего не знающими, или на тех, кто и возможности ничего
не знать нас лишает. Будь здоров.
Письмо LXXXIX
Сенека приветствует Луцилия!
(1) То, чего ты желаешь, - чтобы я написал о разделении философии,
показал отдельные члены ее огромного тела, - вещь полезная и для стремя-
щегося к мудрости необходимая. Ведь через посредство частей легче подой-
ти к познанию целого. О, если бы вся философия могла предстать, подобно
вселенной, когда она открывает перед нами весь свой лик! Как схожи были
бы эти зрелища! Тогда бы философия наверняка заставила всех смертных лю-
боваться ею и покинуть то, что мы, по неведенью подлинно великого, счи-
таем великим. Но нам такое не дано, и приходится смотреть на нее так же,
как созерцаем мы вселенную, - по частям. (2) Правда, душа мудреца охва-
тывает всю ее громаду, обегая ее с той же быстротой, с какой наш глаз
обегает небо; но нашему взгляду, слабому и на близком расстоянии и при-
нужденному пробиваться сквозь туман, легче рассмотреть все по отдельнос-
ти, так как целого нам не охватить. Я сделаю, что ты просишь, и разделю
философию на части, но не на куски: ведь полезно разделить ее, а не
раскромсать, потому что схватить слишком мелкое не легче, чем слишком
крупное. (3) Народ расписывают по трибам ', войско делится на центурии.
Все, что разрослось, познается легче, если должным образом расчленено на
части, не слишком мелкие, как я сказал, и не бесчисленные. У чрезмерной
дробности тот же порок, что у нерасчлененности. Что измельчено в пыль,
то лишено порядка. (4) Прежде всего, по-твоему, я должен сказать, чем
отличается мудрость от философии. Мудрость есть совершенное благо чело-
веческого духа, философия же - любовь и стремление к мудрости. Философия
указывает туда, куда пришла мудрость. Почему философия называется так2,
ясно: само имя ее говорит об этом. (5) А мудрость некоторые3 определяли
как "знание всего божеского и человеческого", некоторые же говорили, что
"быть мудрым - значит, познать все божеское и человеческое и его причи-
ны". Мне это дополнение кажется лишним: ведь "причины" - лишь часть
"всего божеского и человеческого". И философию определяли то так, то
этак: одни говорили, что она есть забота о добродетели, другие - забота
об исправленье духа; некоторые же называли ее стремлением мыслить пра-
вильно. (6) Одно известно почти что твердо: между мудростью и философией
есть разница. Ведь не может быть, чтобы ищущее и искомое были тождест-
венны. Какова разница между жадностью, которая желает, и деньгами, кото-
рых желают, такова же она между философией и мудростью, которая есть ее
конечный итог и награда. Философия - в пути, мудрость - в его конце. (7)
Мудрость - это то, что греки называют зоукх. Это слово было в ходу и у
римлян, как теперь в ходу слово "философия". Это засвидетельствуют тебе
и древние тогаты, и надпись на памятнике Доссену4:
Прохожий, стой: прочти Софию Доссена здесь!
(8) Некоторые из наших, хотя философия есть забота о добродетели и
стремится к ней как к цели, полагали, что их невозможно разлучить: ведь
нет ни философии без добродетели, ни добродетели без философии. Филосо-
фия есть забота о достижении добродетели через посредство самой доброде-
тели; ни добродетели не может быть, если о ней не заботиться, ни заботы
о добродетели - без нее самой. Тут все иначе, чем со стрелком, пытающим-
ся издали попасть во что-нибудь, когда целящийся и цель - в разных мес-
тах; и иначе, чем с дорогами, которые ведут в город, но лежат вне его.
Путь к добродетели идет через нее самое. Значит, философия и добродетель
нераздельны.
(9) Большинство писавших об этом, причем самых великих, утверждали,
что философия делится на три части: нравственную, естественную и ту, что
посвящена человеческому разуму5. Первая вносит порядок в душу. Вторая
исследует природу вещей. Третья испытывает свойства слов, их расположе-
ние, виды доказательств, чтобы ложь не вкралась под видом истины. Впро-
чем, были и такие, что разделяли философию и на большее, и на меньшее
число частей. (10) Некоторые перипатетики вводили четвертую часть: граж-
данскую философию, которой, мол, нужно заниматься неким особым образом,
ибо предмет у ней совсем другой. Некоторые добавляли еще одну часть, на-
зываемую у греков oixovo^iicT), то есть умение управлять домашним иму-
ществом. Некоторые уделяли особое место учению о разных образах жизни.
Но все это входит в нравственную часть философии. (11) Эпикурейцы пола-
гали, что в философии всего две части - нравственная и естественная, а
ту, что посвящена ра зуму, они отбрасывали. Но потом, когда сама жизнь
заставила их устранить все двусмысленное, изобличить ложь, таящуюся под
личиною правды, они ввели раздел, названный ими "учением о суждениях и
правилах", то есть ту же посвященную разуму часть, но под другим именем
6; они, однако, думают, что лишь дополнили естественную философию. (12)
Киренаики устранили и естественную, и посвященную разуму часть, до-
вольствуясь только нравственной, - но тут же иным способом ввели то, что
устранили; у них нравственная философия делится на пять частей, из кото-
рых одна учит о том, чего следует избегать и к чему стремиться, вторая -
о страстях, третья - о поступках, четвертая - о причинах, пятая - о до-
казательствах. Но причины вещей относятся к части естественной, доказа-
тельства - к той, что посвящена разуму 7. ( 13) Аристон Хиосский сказал,
что части, посвященные природе и разуму, не только излишни, но и мешают,
а единственную оставляемую им нравственную философию урезал: тот ее раз-
дел, что содержит правила поведения, он объявил нужным только воспитате-
лю, а не философу, - как будто мудрец не есть воспитатель рода челове-
ческого.
(14) Итак, поскольку философия трехчастна, мы начнем с разделения
нравственной ее части. Было установлено, что и она делится натрое; пер-
вое в ней - наблюдение, назначающее каждому свое и оценивающее, что чего
стоит; дело это чрезвычайно полезное, так как нет ничего более необходи-
мого, чем установить цену каждой вещи. Второй раздел ее учит о побужде-
ниях, третий - о поступках. Первая твоя обязанность - судить, что чего
стоит; вторая - соразмерять и обуздывать в зависимости от этого твои по-
буждения; третья - заботиться, чтобы побужденья и поступки друг другу
соответствовали, а сам ты ни в тех, ни в других не впадал в противоречие
с самим собою. (15) Если одного из трех не будет, нарушится и все ос-
тальное. Что пользы знать цену всем вещам, если ты безудержен в побуж-
деньях? Что пользы подавить побуждения и держать в своей власти желанья,
если ты, действуя, не примешь в расчет времени и не будешь знать, когда,
что, где и как надлежит делать? Ведь одно дело - знать цену и досто-
инство вещи, другое - выбрать нужный миг, и сверх того - обуздывать свои
побужденья и браться за дело, а не хвататься вслепую. Ведь в жизни тогда
нет противоречий, когда поступок не расходится с побуждением, а побужде-
ние зависит от достоинства каждого предмета и смотря по тому, стоит его
домогаться или нет, становится слабее или сильнее.
(16) Естественная философия членится надвое: на учения о телесных и о
бестелесных вещах. Оба они разделяются на свои, так сказать, ступени.
Учение о телах - таким образом: во-первых, о тех, что производят нечто,
и о тех, что из них рождаются, - а рождаются первоначальные вещества.
Учение о них, по мненью некоторых, неделимо, по мненью Других - делится
на ученья о материи, о движущей всё причине и о самих первоначальных ве-
ществах.
(17) Мне остается написать о разделении той части философии, что пос-
вящена разуму. Всякая речь либо непрерывна, либо распределена между воп-
рошающим и отвечающим. Было установлено, что первая именуется
SictXsxTix-^ вторая - р-г,т&р|.х-г|. Риторика заботится о словах, их
смысле и порядке; диалектика подразделяется на две части - о словах и о
значениях, то есть о предметах, про которые говорится, и о речениях,
посредством которых про них говорится. Далее следуют бесчисленные под-
разделы и той, и другой. А я на этом кончу и "расскажу лишь о главном"
8, - а не то, если я стану делить части на части, то получится целая
