ют, по его словам, в наибольшей мере основоположенья "философии и опре-
деление высшего блага: ибо кто хорошо его понял и усвоил, тот сам себя
наставит, как надобно поступать в каждом деле. (3) Как овладевающий ис-
кусством бросать копье старается попасть в намеченное место и приучает
руку направлять оружье, а потом, приобретя благодаря упражненью и навыку
эту способность, пользуется ею, как захочет (ведь он научился поражать
не тот или этот предмет, а любой, какой пожелает), - так снаряженный на
все случаи жизни не нуждается в напоминаньях по каждому из них; он ведь
постиг все: не как нужно жить с сыном или с женой, а как нужно жить пра-
вильно, сюда же входит и то, как нужно жить с женою и детьми. (4) Клеанф
считает и эту часть полезной, однако бессильной, если она не проистекает
из философии в целом, не знает ее основоположений и правил.
Значит, тут различаются два вопроса: полезен ли этот раздел или бес-
полезен и может ли он сам по себе создать человека добра, иначе говоря,
этот ли раздел лишний, или он делает лишними все остальные разделы. (5)
Кто хочет представить его лишним, говорит так: "Если какая-нибудь прег-
рада перед глазами мешает видеть, надо ее убрать, а покуда она застит
зрение, даром будет стараться поучающий: "Ходи так, протяни руку сюда".
Так же точно, если что-нибудь ослепляет душу и препятствует разглядеть
порядок наших обязанностей, пустое дело поучать: "Так-то живи с отцом,
так-то - с женою". Поучения бесполезны, пока ум помрачен заблуждениями;
а рассеется их мрак, - станет видно, чего требует каждая обязанность. Не
то ты будешь учить его, как нужно поступать здоровому, но здоровым не
сделаешь. (6) Ты показываешь бедняку, как нужно вести себя, когда есть
богатство; но разве такое может быть, покуда бедность при нем? Ты объяс-
няешь голодающему, что бы он делал, насытившись; а ты лучше утоли голод,
засевший у него в утробе. И то же самое я говорю тебе обо всех пороках:
их надо устранить, а не поучать тому, что при них невозможно. Если ты не
изгонишь ложные мнения, которыми мы страдаем, ни скупой не станет слу-
шать о том, как должно пользоваться деньгами, ни трусливый - о том, как
презирать опасность. (7) Добейся, чтобы он знал, что деньги - не благ" и
не зло, покажи ему, как несчастны богачи. Добейся, чтобы он знал. что
всеобщие пугала, в том числе и боль и смерть, не так страшны, как толку-
ет всюду молва. Хотя смерть непреложный закон, есть и тут великое утеше-
ние: ни к кому она не приходит дважды; а против боли лучшим лекарством
будет упорство духа, который все может облегчить себе стойкостью и тер-
пением. Боль по природе хороша и тем, что длительная не может быть
сильной, а сильная - длительной. Нужно мужественно встречать все, что
приказывает нам мировая неизбежность". (8) Когда, внушив ему эти осново-
положенья, ты научишь его видеть свой удел в мире, когда он узнает, что
блаженна жизнь, ищущая не наслаждений, а согласия с природой2, когда по-
любит добродетель как единственное человеческое благо и как единственно-
го зла станет бежать позора, а все прочее: богатство, почести, крепкое
здоровье, власть - признает безразличным, не причисляемым ни к благу, ни
ко злу, - тогда ему незачем будет напоминать все по отдельности и твер-
дить: "Ходи так, обедай этак! Это пристало муж чине, это - женщине, это
- женатому, это холостому". (9) Кто усердно напоминает, тот обычно сам
на это не способен. Так наставляет дядька - мальчика, бабушка - внучку;
так сердитый учитель рассуждает о том, что сердиться нельзя. Войди в
школу, где учат грамоте, и ты убедишься: о чем так надменно вещают фило-
софы, все есть в детских прописях.
(10) Далее, должен ли ты давать советы о вещах явных или сомни-
тельных? Где все ясно, вразумленья не нужны; дающему советы о вещах сом-
нительных не верят - значит, все наставленья излишни. Об этом запомни
вот что. Если ты вразумляешь в случае темном и неясном, нужно помочь се-
бе доказательствами; а станешь доказывать, - взятые для доказательства
примеры будут сильнее вразумлений, так что хватит их одних. (11) "Так
относись к другу, так - к согражданину, так - к союзнику". - "Почему?" -
"Потому что это справедливо". - Но все это внушит мне тот раздел, где
говорится о справедливом. Здесь я найду и то, что к справедливости нужно
стремиться ради нее самой, и то, что к ней не принуждает никакой страх,
не приманивает никакая награда, и то, что любящий в этой добродетели
что-нибудь, кроме нее самой, не бывает справедливым. Когда я проникнусь
такими убежденьями, зачем мне нужны будут наставленья всех желающих
учить ученого? Для знающего наставленья излишни, для незнающего их не-
достаточно. Ведь он должен слышать не только, как его наставляют, но и
почему. (12) Кому, повторяю, нужны наставленья: обладающему или не обла-
дающему истинными мненьями о благе и зле? У кого их нет, тому ты ничуть
не поможешь: его уши заткнула молва, противоречащая твоим вразумленьям;
а кто верно судит о том, к чему должно стремиться и чего избегать, знает
и без твоих слов, что ему делать. Значит, всю эту часть философии можно
отбросить.
(13) Есть две причины наших преступлений: или в душе живет злонравие,
укрепляемое превратными мнениями, или, даже если ложные понятия ею не
овладели, она склонна к ним и легко развращается, прельщаемая какой-ни-
будь неподобающей видимостью. Значит, мы должны либо излечить больной
дух, избавив его от пороков, либо еще свободный от них, но тянущийся ко
злу, захватить заранее. И то, и другое делают основоположенья философии
- и, стало быть, другой род наставлений ничего не дает. (14) И потом,
если наставлять каждого в отдельности, дело это окажется неохватным.
Ведь ростовщику нужны одни наставленья, земледельцу - другие, купцу -
третьи, ищущему дружбы царей - четвертые; любящему свою ровню потребны
не те, что любящему стоящих ниже. (15) В браке придется поучать, как об-
ращаться мужу с женой, которую он взял девушкой, и как с женой, которая
до женитьбы знала мужчин; как жить с богатой и как - с бесприданницей. А
разве не будет, по-твоему, никакой разницы между плодовитой и бесплод-
ной, между пожилой и молоденькой, между матерью и мачехой? Нельзя охва-
тить все разряды, а каждый из них требует своего. Между тем законы фило-
софии кратки, но связывают все. (16) Прибавь к этому, что наставленья
мудрости должны быть определенными и твердыми; то, чего нельзя опреде-
лить, лежит вне мудрости, которая знает границы вещей. Значит, эта нас-
тавительная часть философии должна быть отброшена: ведь она то, что обе-
щает немногим, не может дать всем, а мудрость охватывает всех. (17) Нет
разницы между безумием всеобщим и тем, которое поручают лечить врачам, -
кроме одной: тут страдают недугом, а там - ложными мнениями. Тут причина
неистовства - в состоянии здоровья; там само оно есть нездоровье души.
Кто начнет наставлять безумца, как он должен говорить, как ходить, как
вести себя на людях и как - дома, тот будет безумнее вразумляемого: зна-
чит, надо лечить черножелчие, устранять саму причину безумия. То же сле-
дует делать, и когда безумна душа: нужно изгнать безумье, а не то все
вразумляющие речи пропадут даром.
(18) Вот что говорит Аристон. Ответим ему на всё по отдельности.
Во-первых, возразим на его слова о том, что преграду, мешающую глазу ви-
деть, надо убрать. Согласен, тут нужны не советы, как смотреть, а ле-
карство, которое прочистило бы зрение и согнало с глаза вредную помеху.
Но мы видим благодаря природе, и убравший преграду вернул бы ей исконную
способность. А чего требует от нас каждая обязанность, тому природа не
учит. (19) Потом тот, у кого вылечили бельмо, не может сразу же, как
прозреет, возвращать зрение другим; а кого избавили от злонравья, тот и
других избавляет. Нет нужды ни в ободрении, ни в советах, чтобы глаз по-
нял свойства красок; без всякого вразумления любой отличит черное от бе-
лого. А вот душа нуждается во многих поученьях, чтобы увидеть, как сле-
дует поступать в жизни. Даже больных глазами врач не только лечит, но и
вразумляет. (20) "Нельзя, - говорит он, - подставлять ослабевшее зрение
вредному свету: от тьмы переходи сперва к сумеркам, потом отважься на
большее и постепенно приучись терпеть ясный свет; нельзя заниматься пос-
ле еды; нельзя насиловать воспаленные и вспухшие глаза; надо избегать
сильного и холодного ветра в лицо". И прочие советы в таком роде враче-
ванье присоединяет к лекарствам, помогая ими не меньше, чем снадобьями.
- (21) "Заблуждение - причина всех грехов; а от него наставленья нас
не избавят, не вытеснят ложных мнений о благе и зле". - Не спорю, сами
по себе наставления слишком слабы, чтобы опровергнуть в душе превратные
убежденья; но разве они поэтому не могут быть полезны в сочетании с дру-
гим? Во-первых, они освежают память; во-вторых, то, что в общем и целом
видится неясно, по частям можно рассмотреть тщательнее. Ведь так ты мо-
жешь назвать лишними и утешения и ободренья; но они лишними не бывают, -
а значит, и вразумленья тоже.
- (22) "Глупо, - говорит он, - поучать больного тому, что он должен
был бы делать здоровым. - Нужно вернуть ему здоровье, а иначе все нас-
тавленья бесполезны". - Но разве нет у больных и у здоровых общего, о
чем им надо напоминать? Например, чтобы они не были жадны в еде, чтобы
избегали усталости? Значит, есть общие наставленья и для бедного и для
богатого. - (23) "Вылечи алчность, и тебе не в чем будет вразумлять ни
бедняка, ни богача, если успокоится их жажда наживы". - Но разве одно и
то же - не быть жадным до денег и уметь пользоваться деньгами? Алчные не
знают в них меры, а пользоваться ими не умеют не одни алчные. - "Унич-
тожь заблуждения - ив наставленьях не будет надобности". - Неверно!
Представь себе, что алчность утихла, представь, что жажда роскоши крепко
связана, дерзость обуздана, леность пришпорена; но даже избавившись от
пороков, мы должны будем учиться, что и как нам делать. - (24) "Вразум-
ления бессильны против тяжких пороков". - Но и врачеванье не побеждает
неисцелимых болезней; однако к нему прибегают ради излеченья одних или
облегченья других недугов. Даже сила всей философии - если она соберет
для этого все свои силы - не искоренит отвердевшей застарелой язвы в ду-
ше; но если она лечит не все, это не значит, будто она ничего не лечит.
- (25) "Много ли пользы указывать на очевидное?" - И даже очень! Порой
мы и знаем, да не замечаем. Напоминанье не учит, а направляет и будит
наше вниманье, поддерживает память, не дает упустить из виду. Мы прохо-
дим мимо многого, что лежит перед глазами; напомнить - это вроде как
ободрить. Часто душа не хочет видеть и очевидного; значит, нужно внушить
ей знание самых известных вещей. Тут к месту повторить изреченье Кальва3
в речи против Ватиния: "Вы знаете, что подкуп был, и все знают, что вы
это знаете". (26) Ты знаешь, что дружбу нужно чтить свято, но не делаешь
этого. Знаешь, что бесчестно требовать от жены целомудрия, а самому сов-
ращать чужих жен, знаешь, что ни ей нельзя иметь дело с любовником, ни
тебе - с наложницей, - а сам не поступаешь так. Поэтому нужно порой при-
вести тебя в память: таким вещам следует не лежать в запасе, а быть под
рукой. Что полезно для нас, нужно часто встряхивать, часто взбалтывать,
ибо оно должно быть не только известно нам, но и всегда наготове. К тому
же так и очевидное становится обычно еще очевиднее.
- (27) "Если то, чему ты поучаешь, сомнительно, надобны вдобавок до-
казательства, - и выходит, что полезны они, а не поученья". - А что если
и без всяких доказательств поможет сила влияния самого вразумляющего?
так же, как ответы правоведов действительны, даже если не приведено ос-
нование? И потом то, чему поучают, весомо и само по себе, особенно если
