этой жизни давно отведан: ведь такой человек познал природу в большей ее
части и знает, что от времени честности не прибавляется. Тем всякий век
непременно покажется коротким, кто мерит его пустыми и потому бесконеч-
ными наслаждениями.
(28) Поддерживай свои силы этими мыслями, а на досуге и моими письма-
ми. Придет время, которое вновь соединит нас и сольет воедино; как бы ни
было оно кратно, нам продлит его уменье им пользоваться. Потому что, как
говорит Посидоний, "один день человека образованного дольше самого дол-
гого века невежды". (29) Вот что помни, вот что удержи прочно: не падай
духом в несчастье, не верь удачам, всегда имей в виду произвол фортуны,
словно она непременно сделает все, что может сделать. Чего мы ждем за-
долго, то для нас легче, когда случается. Будь здоров.
Письмо LXXIX
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Я жду от тебя писем с известиями о том, что нового показала тебе
поездка по всей Сицилии, и прежде всего - сведений о Харибде. О том, что
Сцилла - это утес, ничуть не страшный проплывающим мимо, я знаю очень
хорошо; а вот о том, соответствуют ли истине рассказы о Харибде, ты мне,
пожалуйста, напиши подробнее. И если тебе случится наблюдать ее (ведь
дело того стоит), сообщи мне, один ли ветер закручивает там воду ворон-
ками или любая буря одинаково гонит ее; и еще - правда ли, что все подх-
ваченное тамошним водоворотом уносится под водою на много миль и выныри-
вает у Тавроменийского берега. (2) Если ты мне об этом напишешь, тогда я
осмелюсь поручить тебе взойти в мою честь на Этну, которая будто бы раз-
рушается и мало-помалу становится ниже, как утверждают некоторые на том
основании, что прежде, мол, она была видна мореходам из большей дали. Но
это может быть и не потому, что высота горы стала меньше, а потому, что
огонь притих и вздымается не так бурно и широко; по той же причине и дым
она выбрасывает день ото дня все ленивее. Оба явления вероятны - и то,
что ежедневно пожираемая гора уменьшается, и то, что она остается преж-
ней высоты, потому что огонь ест не её1, а, разгоревшись в некой подзем-
ной полости, в ней и питается, гора же дает ему не пищу, но только путь
наружу. (3) В Ликии хорошо известна область, которую местные жители на-
зывают Гефестион: почва там вся в отверстиях, и по ней блуждает безвред-
ное пламя, не причиняя ущерба тому, что на ней родится. Область эта пло-
дородна и богата растительностью, и огонь не палит, а только блестит,
настолько он не горяч и бессилен.
(4) Но с этим исследованьем подождем до тех пор, когда ты напишешь
мне, далеко ли от жерла горы лежит снег, не растапливаемый и летним зно-
ем, а бушующим по соседству огнем - и подавно. Во всех таких хлопотах
тебе нет причины винить меня: ты пошел бы на это и без чужого поручения,
ради собственной страсти, (5) коль скоро ты описываешь Этну в стихах и
касаешься этого священного для всех поэтов места. Овидию взяться за этот
предмет не помешало то обстоятельство, что он был уже исчерпан Вергили-
ем; и оба поэта не отпугнули Корнелия Севера2. Это место оказалось
счастливо для всех, а предшественники, на мой взгляд, не предвосхитили
всего, что можно о нем сказать, а только открыли подступы. (6) Ведь
большая разница, берешься ли ты за предмет исчерпанный или только разра-
ботанный, который становится со дня на день изобильнее, ибо найденное не
мешает новым находкам. К тому же положение у последнего - наилучшее: он
находит готовые слова, которые приобретают новый облик, будучи располо-
жены по-иному, и при этом не присваивает чужого, потому что слова - об-
щее достояние, а оно не становится собственностью за давностью владения,
как утверждают правоведы. (7) Или я тебя не знаю, или у тебя при виде
Этны слюнки потекут. Тебе очень хочется написать что-нибудь величавое,
равное написанному прежде. Надеяться на большее тебе не позволяет твоя
скромность, а она у тебя такова, что ты, мне кажется, стал бы обуздывать
свое дарование, если бы была опасность победить предшественников, столь
тобою чтимых.
(8) Помимо прочих, есть у мудрости и такое достоинство: тебя могут
победить, только пока ты взбираешься вверх; когда достигнута вершина,
все там равное, все стоит на месте, и возрастание невозможно. Разве
солнце прибавляется в величине? Разве луна становится еще полнее, чем
обычно? Моря не растут, вселенная сохраняет тот же порядок и меру. (9)
Что достигло своего законного размера, то не может подняться еще выше.
Сколько будет мудрецов, все они окажутся ровней друг другу; у каждого
найдутся свои особенности: один будет приветливее, другой - деятельнее,
третий - более скор на слова, четвертый - более красноречив; но то, о
чем у нас речь и что делает их жизнь блаженной, у всех одинаково. (10)
Может ли твоя Этна осесть и обрушиться, стачивает ли ее поднебесную вер-
шину, видимую на широком пространстве моря, сила негасимого огня, - это-
го я не знаю, но добродетели не сделают ниже ни пламя, ни обвал. Лишь ее
величие не знает умаления, не может ни прибывать, ни убывать. Оно, как
величье небожителей, установлено раз навсегда. Попробуем же возвыситься
до нее! (11) Много уже сделано, - но нет, признаться по правде, не
так-то много! Быть лучшим среди худших еще не значит быть хорошим. Впра-
ве ли тот, кто различил брезжущий день, кому солнце светит сквозь туман,
похваляться зрением? Пусть он будет доволен, что вышел из мрака, - но
благом света он еще не владеет. (12) Тогда нас можно будет поздравить,
когда наша душа, покинув мрак, в котором пребывает, воспримет взором не
еле заметное сиянье, но весь свет дневной, когда она будет возвращена
родному небу, вновь заняв место, принадлежащее ей по праву рождения. Са-
мо происхождение зовет ее ввысь. И она будет там еще прежде, чем освобо-
дится из-под здешней стражи, если отбросит все пороки и вознесется, чис-
тая и легкая, к божественным помыслам.
(13) Вот чем отрадно нам заниматься, милый Луцилий, вот куда радостно
стремиться, хотя бы об этом знали немногие или даже никто не знал. Слава
- тень добродетели, она следует за нею волей или неволей. Но как тень
идет то впереди, то сзади, за спиною, так и слава то предшествует нам,
видимая глазу, то прячется сзади, тем большая, чем позже она приходит
после того, как зависть отступила. (14) Как долго казалось, что Демок-
рит3 безумен! Да и Сократа молва насилу приняла. Как долго сограждане
ставили ни во что Катона4, отвергали его и только тогда опомнились, ког-
да погубили. Невиновность и добродетель Рутилия остались бы неизвестны,
если бы с ним не поступили несправедливо; насилье позволило им воссиять.
Неужто же он не благодарил свой жребий и не принял изгнания с радостью?
Я говорю о тех, кого фортуна прославила, истязая. А мало ли таких, чьи
успехи в добродетели стали известны после их смерти? Мало ли таких, кого
молва не признала, а откопала? (15) Ты видишь, как восхищаются Эпикуром
не только те, что пообразованней, но и толпы невежд. А он был не извес-
тен даже Афинам, близ которых жил так незаметно. На много лет пережив
своего Метродора, он в одном из посланий с благодарностью вспоминает о
нем и прославляет свою с ним дружбу, а под конец добавляет: среди
стольких великих благ ни Метродору, ни ему ничуть не повредило, что даже
благородная Греция не знала о них и понаслышке. (16) Так не после того
ли, как его не стало, был он открыт? И не заблистали ли его мнения? Мет-
родор также признается в каком-то послании, что и он, и Эпикур были не
слишком знамениты, но потом громкие имена и его, и Эпикура будут у всех
на устах, и многие захотят пойти по их следам. (17) Добродетель нельзя
утаить; а если до поры она таится, это не ей во вред. Придет день, когда
она, спрятанная и погребенная злобою своего века, станет всем известна.
Для немногих рожден тот, что думает лишь о поколении своих сверстников.
Вслед придут многие тысячи лет, многие сотни поколений; гляди на них!
Даже если всем, кто живет в одно время с тобою, зависть велит молчать,
придут другие и будут судить без ненависти и без пристрастия. Если молва
хоть как-то награждает добродетель, - и эта награда не пропадет. Пусть
речь потомков не дойдет до нас, - все равно будут чтимы и часто поминае-
мы те, кто уже ничего не чувствует. (18) Нет такого, кому добродетель не
снискала бы любви при жизни или по смерти, - нужно только искренно стре-
миться к ней, не рядиться и не румяниться, а быть всегда одним и тем же,
увидят ли тебя, известив заранее, или застигнут врасплох. В притворстве
мало пользы: кое-как надетая личина немногих обманет. Истина в каждой
своей части одна и та же. Что обманчиво, то непрочно. Ложь тонка, а по-
тому прозрачна, если вглядеться пристальней. Будь здоров.
Письмо LXXX
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Сегодня я свободен не только благодаря самому себе, но и благода-
ря зрелищу, собравшему всех докучных на состязанье игроков в шары1. Ник-
то не ворвется, никто не помешает моему раздумью, и безопасность делает
мысли еще смелее. Дверь не стукнет, занавес не будет поднят, можно идти
одному, - а это самое необходимое для идущего своим путем к своей цели.
Выходит дело, я ни за кем не иду следом? Нет, но я позволяю себе кое-что
и придумать, и изменить, и отбросить. Я не раб предшественников, а еди-
номышленник.
(2) Но я говорил слишком дерзко, когда сулил себе тишину и уединение
без помех: вот с ристалища донесся громкий крик и, хоть не сбил меня,
однако отвлек и сам стал предметом сопоставления. Я подумал про себя:
как много людей упражняют тело и как мало - душу! Сколько народу сбега-
ется смотреть потешное и мимолетное зрелище, и какая пустота возле бла-
городных наук! Как немощны духом те, чьими плечами и руками мы любуемся!
(3) Об этом я и думаю больше всего: если упражнениями можно приучить те-
ло к такой терпеливости, что она позволяет сносить и удары, и пинки мно-
гих людей, проводить целые дни под палящим солнцем, в горячей пыли, об-
ливаясь кровью, - то насколько же легче закалить душу, чтобы она была
стойкой перед всяким даром и ударом фортуны. чтобы, сброшенная наземь и
растоптанная, она поднималась вновь? Ведь телу для здоровья нужно мно-
гое, а душа растет сама собою, сама себя питает, сама себя закаляет. Ат-
лету нужно много пищи, много питья, много масла, нужны долгие труды; те-
бе добродетель достанется и без вспомогательных орудий, и без затрат.
Что может сделать тебя человеком добра, то при тебе. (4) Что же надобно,
чтобы стать таким? Желание! Но можешь ли ты пожелать лучшего, нежели
вырваться из гнетущего всех рабства, от которого даже невольники послед-
него разбора, рожденные в ничтожестве, силятся избавиться? Все свое дос-
тояние, скопленное за счет собственной утробы, отдают они за свободу.
Так неужели ты, верящий, что родился свободным, не жаждешь любой ценой
добиться свободы? (5) Зачем ты оглядываешься на свой ларь? Купить ее
нельзя. То, что вносится в списки, есть лишь пустое имя свободы 2, кото-
рой нет ни у тех, кто ее купил, ни у тех, кто продал. Нужно, чтобы ты
сам дал себе это благо, сам у себя его добился.
Освободись прежде всего от страха смерти, потом от страха бедности.
(6) Если хочешь убедиться, что ничего худого в ней нет, сравни лицо бо-
гача и лицо бедняка. Бедняк чаще смеется от души; никакая тревога не
жжет его в глубине; если и придет какая забота, она уйдет, как легкое
облачко. У тех, что слывут счастливыми, веселье притворно, а печаль му-
чительна, как скрытый нарыв, - мучительна тем более, что порой нельзя
быть откровенно несчастным и надо среди горестей, разъедающих сердце,
играть счастливца. (7) Мне часто приходится приводить этот пример, пото-
му что в нем яснее всего виден мим человеческой жизни, назначающей нам
