- Чем он блаженнее? Ведь высшее благо не знает ни ущерба, ни прироста;
оно всегда в одних пределах, как бы ни вела себя фортуна. Отпущена ли
человеку долгая старость или он скончается, не дожив до старости, - хоть
век будет различен, мера высшего блага не изменится. (27) Начертишь ли
ты больший или меньший круг, - это скажется лишь на его площади, а не на
его форме; и пусть один круг останется надолго, другой ты, едва очертив
на песке, тут же сотрешь - форма обоих будет одна. Все, что правильно,
оценивается не по величине, не по числу, не по времени; его нельзя ни
расширить, ни сжать. Сокращай как хочешь честно прожитую жизнь, сведи ее
от столетия к одному дню - она не станет менее честной. (28) Иногда доб-
родетель распространяется вширь, - пра вит царствами, городами, провин-
циями, законодательствует, щедра на услуги детям и близким; иногда стес-
нена узкими пределами бедности, изгнанья, одиночества; но она не стано-
вится меньше, сведенная с вершин в частную жизнь, из царских чертогов -
в низкую хижину, (29) лишенная обширных прав в государстве и запертая в
одном доме, в тесном углу. Она не теряет величия, когда уходит в себя,
отовсюду изгнанная, потому что вопреки всему велик и несгибаем ее дух,
совершенна мудрость, непреклонна справедливость. А значит, не теряет она
и блаженства, которое все заключено в одной только душе, и остается ог-
ромным, непоколебимым и безмятежным, чего нельзя достичь без знания всех
дел божеских и человеческих.
(30) А теперь о том, что, как было сказано, хотел бы ответить я. Муд-
рого не удручает утрата детей или друзей: он с тем же спокойствием пере-
носит их смерть, с каким ждет своей, и как своей смерти он не боится,
так о смерти близких не горюет. Добродетель сильна последовательностью:
все ее дела согласны и созвучны с нею, но это созвучие гибнет, если
дух,. которому надлежит быть высоким, угнетен тоской или скорбью. Всякий
трепет и тревога, и леность в любом деянии несовместимы с честностью.
Ибо честность спокойна и неустрашима, она всегда налегке, всегда нагото-
ве. - (31) "Что же, мудрецу не знакомо даже подобие волнения? Не поблед-
неет он, не изменится в лице, не похолодеют у него руки? Не почувствует
он ничего из того, что происходит с нами не по велению души, а безотчет-
но, под внезапным действием самой природы?" - Почувствует, конечно. Но
останется при своем убеждении, что все это - еще не зло и здоровому духу
ради этого поникать не пристало. Все, что нужно сделать, он сделает сме-
ло и быстро. (32) Кто не согласится, что это свойства глупцов - делать
всякое дело вяло и неохотно, посылать тело в один конец, душу - в другой
и рваться во все стороны сразу? Чем глупость кичится, за что любуется
собою, за то как раз ее и презирают; и даже то, чем хвалится, она делает
неохотно. А если она боится какого-нибудь несчастья, то в ожидании его
страдает так, словно оно уже пришло, и боязнь приносит ей все муки, ко-
торых она страшится. (33) Как у слабых здоровьем недугу предшествуют не-
кие признаки - вялость всех мышц" и беспричинная усталость, и зевота, и
пробегающий по телу озноб, - так и слабый дух содрогается задолго до то-
го, как обрушатся несчастья: он предвосхищает их и падает раньше време-
ни. Но есть ли что безумнее, чем мучиться от страха перед будущим и
вместо того, чтобы сохранить силы для пытки, призывать и приближать к
себе те беды, (34) которые, если уж нельзя их прогнать, лучше оттянуть?
Ты хочешь убедиться, что никто не должен страдать от предстоящего? Пусть
кто-нибудь услышит, что через пятьдесят лет его ждет мучительная казнь,
- ведь он и не взволнуется, если не перескочит через весь этот промежу-
ток и сам себя не потопит в том горе, которое будет век спустя. То же
самое, когда души, которые наслаждаются своей болезнью и сами ищут пово-
дов для скорби, печалятся из-за того, что давно прошло и забыто. Что ми-
нуло, что настанет, этого сейчас нет, и мы ни того, ни другого не
чувствуем. А больно только тогда, когда чувствуешь. Будь здоров.
Письмо LXXV
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты пеняешь мне за то, что письма мои не так тщательно написаны.
Но кто же говорит тщательно, кроме тех, кто хочет говорить напыщенно?
Какой была бы моя речь, если бы мы вместе сидели или гуляли, - такими же
необработанными и непринужденными пусть будут и мои письма, в которых я
не хочу никакой изысканности, никакой нарочитости. (2) Будь это возмож-
но, я предпочел бы без слов прямо показать тебе все, что я чувствую. Да-
же и споря, я бы не топал ногою, не указывал бы рукой, не повышал бы го-
лоса, - все это я бы оставил ораторам, довольствуясь тем, что донес бы
до тебя свои чувства, не приукрасив их и не унизив. (3) Одно только я
хочу тебе доказать: что я говорю, то и чувствую, и не только чувствую,
но и люблю. Детей целуют иначе, чем любовницу; но и в такой ласке, чис-
той и скромной, ясно видно чувство.
Нет, я, право же, не хочу, чтобы сказанное о таких важных вещах было
постным и сухим; философия не отвергает дарованья, не нужно только слиш-
ком уж трудиться над словом. (4) Пусть будет нашей высшей целью одно:
говорить, как чувствуем, и жить, как говорим. Тот исполнил свое обеща-
ние, кто одинаков, слушаешь ли ты его, или смотришь. (5) Мы увидим, ка-
ков он, велик ли он, если только он един. Пусть наши слова приносят не
удовольствие, а пользу. А если украшения красноречия даются без хлопот,
если они под рукой и стоят немного, - пусть будут и они, но лишь со-
путствуя вещам более прекрасным. Пусть красноречие прежде показывает их,
чем себя. Все прочие науки совершенствуют дарованье, здесь же дело идет
о душе. (6) Больной ищет не того врача, что красно говорит '. А кто
встретит такого, что и лечить умеет, и изящно рассуждает о необходимых
средствах лечения, тот, конечно, будет доволен. Но и напав на врача, к
тому же еще красноречивого, не с чем себя поздравлять: это все равно,
как если опытный кормчий окажется красавцем. (7) Зачем ты щекочешь мне
уши? Зачем развлекаешь меня? Не в этом дело! Меня нужно прижигать, ре-
зать, отлучить от пищи! Для этого тебя позвали. Ты должен лечить болезнь
тяжелую, застарелую, заразившую многих. Работы у тебя столько же,
сколько у врача в пору поветрия. Ты хлопочешь о словах? Радуйся и тому,
что предмет тебе по плечу! Когда ты успеешь так много выучить? Когда ус-
воишь выученное так прочно, что оно уже не уйдет от тебя? Когда испыта-
ешь его? Ведь тут, не в пример прочему, мало запомнить: нужно все испро-
бовать в деле! Блажен не тот, кто знает, а кто делает.
- (8) "Что же выходит? Ниже него нет ступенек? Сразу же за мудрецом -
пропасть?" - Нет, по-моему. Те, что идут к мудрости, остаются в числе
неразумных, но далеко от них оторвались; да и между самими идущими раз-
рывы велики. Они, по мненью некоторых, разделяются на три разряда. (9)
Первый - это те, кто еще не овладел мудростью, но подошел к ней вплот-
ную. Однако то, что близко, все же вне нас. - Ты спросишь, кто они та-
кие? - Они расстались со всеми пороками и страстями; они выучили все,
что надо было постичь; но их надежность еще не испытана, приобретенным
благом они еще не пользуются. Правда, они уже не могут скатиться туда,
откуда бежали, - с того места, куда они добрались, сползти назад нельзя;
но им самим это еще невдомек, они, как я писал в одном письме , не зна-
ют, что знают нечто. Иногда им удается воспользоваться своим благом, но
не удостовериться в нем. (10) Некоторые так определяют разряд, о котором
у нас речь: от болезней духа они уже ушли, от страстей - нет и стоят все
еще на скользком месте, потому что вне опасности - -только те, кто сов-
сем избавился от злонравия; а избавляются от него, только когда его мес-
то заступит мудрость.
(11) О том, какая разница между болезнью души и страстью, я говорил
уже не раз, теперь только напомню. Болезни - это пороки застарелые и
упорные, вроде скупости или непомерного честолюбия; они, однажды овладев
душой3, тесно срастаются с ней и становятся ее постоянным злом. Короче
говоря, болезнь есть извращенное, но упорное суждение, - например, что
нужно изо всех сил добиваться того, чего стоит добиваться лишь без траты
сил; или, если угодно, можно определить и так: это - чрезмерное стремле-
ние к вещам, стремиться к которым стоит лишь немного или вовсе не стоит;
или еще: это значит дорого ценить то, что ценится дешево или вовсе не
ценится. (12) Страсти же - это душевные порывы, предосудительные, вне-
запные и безудержные; от них, если они часты и запущены, начинаются бо-
лезни: так насморк, который не стал постоянным, переходит в кашель, а
непрерывный и застарелый вызывает чахотку. Выходит, те, что продвинулись
дальше других, недоступны для болезней; а страсти обуревают и тех, кто
близок к совершенству.
(13) Второй разряд - это те, кто избавился от наибольших зол души и
от страстей, но так, что безопасность ненадежна: они еще могут скатиться
к прежнему. (14) Третий - это те, кто изжил множество тяжких пороков, но
не все: скупость они прогнали, а гнев еще чувствуют; похоть их не будо-
ражит, а честолюбие одолевает; желаний у них нет, а страх остался, или
страху перед одним они стойко противятся, страху перед другим - уступа-
ют, например, смерть презирают, боли пугаются.
(15) Поразмыслим-ка немного о сказанном. Не так-то плохо обстоит с
нами дело, если нас можно причислить к последнему разряду. Чтобы занять
вторую ступень, нужны счастливые природные задатки, нужно великое и неп-
рестанное усердие в ученых занятиях, - так что и третий разбор презирать
не следует. Подумай, сколько вокруг тебя зла; взгляни, - нет такого не-
честья, которому нельзя сыскать примера; гнусность заходит с каждым днем
все дальше, безобразия творятся и в государстве, и в каждом доме; и ты
поймешь, что мы многого достигли, не значась в числе худших. - (16) Ты
скажешь: "А я надеюсь, что смогу войти и в более высокий разряд". - Это-
го я скорее желаю нам обоим, чем обещаю. Мы ведь заняты; мы спешим к
добродетели, опутанные пороками; стыдно сказать, мы чтим честность в
свободное время. А какая награда нас ждет, если мы разом покончим со
всеми делами, со всем этим цепким злом! Ни желанья, ни боязнь нас не
коснутся. (17) Не волнуемые страхами, не развращаемые наслаждениями, мы
не будем пугаться ни смерти, ни богов, зная, что и смерть - не зло и бо-
ги - не злы. Все, что нам вредит, так же беспомощно, как те, кому оно
вредит. Все лучшее лишено зловредной силы. (18) Если мы выберемся из
этой грязи на высокие вершины, нас ждет спокойствие духа и, по избавле-
нии от всех заблуждений, полная свобода. - Ты спросишь, в чем она? - В
том, чтобы не бояться ни людей, ни богов; чтобы не желать ни постыдного,
ни лишнего; чтобы стать полновластным повелителем самого себя. А принад-
лежать самому себе - неоценимое благо. Будь здоров.
Письмо LXXVI
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты грозишься стать мне врагом, если не будешь знать, что я делаю
каждый день. Вот видишь, как все между нами просто: я и об этом сообщу
тебе. Я слушаю философа1; уже пятый день, как я хожу к нему на уроки и с
восьми часов2 слушаю его рассуждения. - Ты скажешь: "Нашел время! В тво-
ем-то возрасте". - А при чем тут возраст? Разве не величайшая глупость -
не учиться потому, что прежде долго не учился? - (2) "Что ж, и мне зани-
маться тем же, чем щеголи и юнцы?" - Не так-то плохи мои дела, если из
всех моих занятий только это негоже для старости! В такую школу можно
прийти в любом возрасте. - "Так мы состарились затем, чтобы идти вслед
за юнцами?" - Я, старик, отправлюсь в театр, велю нести себя в цирк, не
пропущу ни одной пары бойцов - и постыжусь заглянуть к философу? (3)
Учись, покуда чего не знаешь, а если верить пословице, так и "век живи,
