век учись". И ни к чему другому не приложимо это правило лучше: век живи
- век учись тому, как следует жить. Я же и учу там кое-чему. - Ты спро-
сишь, чему? - Тому, что и старику надо учиться. (4) Всякий раз, как я
вхожу на урок, мне стыдно за весь род человеческий. Ты знаешь, дорога
тех, кто направляется в дом Метронакта, проходит у самого неаполитанско-
го театра. Там битком набито, и все с жаром рассуждают, какой пифавлет3
хорош; греческий флейтист и глашатай собирают множество народу, а там,
где изучают, что есть муж добра, и учат, как стать мужем добра, сидят
считанные слушатели, да и те, на взгляд большинства, занимаются пустым
делом, так что именуют их дураками и лентяями. Что ж, пусть посмеются и
надо мною: брань невежд нужно выслушивать равнодушно, и тот, кто стре-
мится к честности, должен презирать презирающих его.
(5) Поспеши-ка, Луцилий, чтобы не случилось с тобою того же, что и со
мной, и не пришлось тебе учиться в старости; спеши тем более, что ты
взялся учиться тому, чему в старости едва ли обучишься. - Ты спро сишь:
"Намного ли я преуспею?" - Настолько, насколько приложишь силы. (6) Чего
ты ждешь? Знание никому не достается случайно. Деньги придут сами собой;
почести тебе предложат; милостями тебя осыплют, в сан возведут. Но доб-
родетель с неба не свалится; ее не познать ценою малых стараний и нич-
тожного труда. А потрудиться ради нее стоит: ведь ты разом получишь все
блага. Благо только то, что честно, а в том, что одобряет молва, не най-
ти ничего истинного, ничего непреложного.
(7) Почему только то благо, что честно, я тебе объясню: ведь, по тво-
ему мнению, я немного достиг предыдущим письмом, где было больше похвал
честности, чем доказательств. Перескажу кратко то, что говорил там. (8)
Каждой вещи придает цену присущее ей благо. О лозе мы судим по урожаю
гроздьев и вкусу вина; об олене - по быстроте ног. Ты спросишь, крепок
ли у вьючных животных хребет, потому что они ведь на то и нужны, чтобы
носить тяжести. В собаке первое дело - чутье, если она должна выслежи-
вать дичь, резвость, если она должна дичь преследовать, смелость, если
нужно нападать и кусаться. В каждом должно быть наилучшим то, для чего
он родится и по чему ценится.
(9) А что лучшее в человеке? Разум, который его выделяет среди живот-
ных и приближает к богам. Значит, совершенный разум есть благо, присущее
именно человеку, ибо все прочие он делит с животными. Человек силен? И
львы тоже! Он красив? И павлины красивы! Он проворен? И лошади проворны.
Я уж не говорю, что всем этим он уступает животным. И я спрашиваю не о
том, что в нем самое большое, а о том, что присуще именно ему. У него
есть тело? Есть оно и у дерева. Он может двигаться и произвольно направ-
лять движенья? Но так же и звери, и черви! У него есть голос? Но у собак
голос звонче, у орлов - пронзительней, у быков - гуще, у соловьев - при-
ятней и подвижней. -
(10) Что же присуще именно человеку? Разум! Если он прям и соверше-
нен, его довольно для счастья человека. Стало быть, если всякая вещь,
усовершенствовав присущее ей благо, становится достойной похвал и дости-
гает своей природной цели, то и человек, чье присущее благо есть разум,
в той мере заслуживает похвалы и приближается к своей природной цели, в
какой его усовершенствует. Этот совершенный разум носит имя добродетели,
и он же есть честность. (11) Она-то и есть единственное благо в челове-
ке, потому что единственно она и присуща только человеку; мы же теперь
исследуем, не что есть благо, а какое благо присуще человеку. Если чело-
веку присуще не что иное, как разум, то он - единственное благо челове-
ка, его и надо положить на весы против всего прочего. Кто дурной чело-
век, тот, я думаю, не получит одобрения, кто человек добра, того, я ду-
маю, одобрят; значит, главное и единственное в человеке - то, за что его
одобряют или не одобряют.
- (12) Ты не сомневаешься, что это благо, но сомневаешься, единствен-
ное ли благо. - Если тот, у кого все есть - и здоровье, и богатство, и
множество изображений предков, и толпа в прихожей, - признан человеком
дурным, ты его не одобришь. А если тот, у кого нет ничего из перечислен-
ного - ни денег, ни толпы клиентов, ни знатности, ни череды прадедов и
пращуров, признан человеком добра, ты его тоже одобришь. Значит, это и
есть единственное благо человека: кто обладает им, тот, даже лишенный
всего остального, заслуживает похвалы; кто не обладает им, даже когда он
наделен всем остальным в изобилии, того осуждают и отвергают. (13) С
людьми дело обстоит так же, как с вещами. Хорошим называют не тот ко-
рабль, который раскрашен драгоценными красками, у которого нос окован
золотом или серебром, а бог-покровитель изваян из слоновой кости, и не
тот, что глубоко сидит под тяжестью казны и царских богатств, но тот,
который устойчив, надежен, сбит так прочно, что швы не пропускают воду,
а стенки выдерживают любой натиск волн, послушен рулю, быстроходен и не
чувствителен к ветру. (14) Ты назовешь меч хорошим не за то, что у него
золоченая перевязь или ножны украшены самоцветами, а за то, что лезвие
его отточено для рубки и острие пробивает любые доспехи. Про линейку
спрашивают не о том, красива ли она, а о том, пряма ли. Всякую вещь хва-
лят за то, ради чего ее берут и что ей присуще. (15) Значит, и в челове-
ке не то важно, сколько он пашет, и сколько отдает в рост, и сколько лю-
дей приходит к нему на поклон, и сколько стоит его ложе или блестящая
чаша, из которой он пьет. Стал ли он человеком добра, - вот что важно. А
таким он будет, если ум его ясен, прям и согласен с волей природы. (16)
Такой ум и зовется добродетелью или же честностью, он и есть единствен-
ное благо человека. Ведь коль скоро лишь разум совершенствует человека и
лишь совершенный разум делает его блаженным, значит единственным благом
человека и будет то, что дает ему блаженство.
Мы говорим, что благо - также и все, исходящее от добродетели и ей
причастное, то есть все добродетельные дела. Но она как раз потому есть
единственное благо, что без нее блага нет. (17) Если все благо у нас в
душе, значит, то, что ее укрепляет, возвышает, обогащает, и есть благо;
а сильнее, возвышеннее и богаче делает душу добродетель. Все остальное,
распаляя наши желания, угнетает и ослабляет душу, и хотя по видимости
поднимает ее, на деле только надмевает и морочит всяческой суетою. Зна-
чит, благо только то, что делает душу лучше. (18) Все дела в нашей жизни
определяются оглядкой на то, что честно и что постыдно; по этому призна-
ку и судят, что нужно и чего нельзя. А как, я скажу сейчас. Муж добра,
если сочтет, что должен действовать по чести, сделает так, несмотря на
трудность, сделает, несмотря на убыточность, сделает, несмотря на опас-
ность; и наоборот, ничего постыдного он не сделает, сколько бы оно ни
сулило денег, наслаждений, могущества. От честного его ничем не отпуг-
нешь, на постыдное ничем не соблазнишь. (19) Значит, если он любой ценой
будет стремиться к честному, любой ценой избегать постыдного, во всяком
деле смотреть лишь на то и на другое, то нет блага, кроме честного, нет
зла, кроме постыдного; если одна добродетель не знает ни порчи, ни оста-
новки, ни перемены, то добродетель - единственное благо, и с ней не мо-
жет случиться ничего такого, от чего бы она перестала быть благом, опас-
ность измениться ей не грозит. Глупости удается вскарабкаться до мудрос-
ти, мудрость же не может упасть до глупости. (20) Я, если ты помнишь,
говорил, что нередко люди в безотчетном порыве попирают все то, чего
толпа желает или страшится. Нашелся такой, что возложил руку на огонь,
кто не перестал смеяться под пыткой, кто, хороня детей, не пролил слез,
кто бестрепетно бросился навстречу смерти, когда этого потребовали лю-
бовь, гнев, желанье, опасность. Но если на это способна душа, ставшая
упорной лишь на миг, от возбужденья, то не больше ли может сделать доб-
родетель, чья сила не рождена порывом, не внезапна, но неизменна, чья
крепость постоянна? (21) Следовательно, то, что иногда презирают
действующие безотчетно и всегда - мудрые, не есть ни благо, ни зло. А
единственное благо - это добродетель, которая гордо проходит между бла-
госклонной и враждебной фортуной, презирая обеих.
(22) Если ты усвоишь мнение, будто есть блага помимо честности, то
добродетель непременно понесет урон: ведь ее нельзя достичь, если смот-
реть на что-нибудь помимо нее. Кто так делает, тот противится и разуму,
источнику добродетели, и также истине, которой нет без разума; а мнение,
противное истине, ложно. (23) Ты согласишься, что человек добра не может
не быть благочестив перед богами, а значит, что бы с ним ни произошло,
он перенесет это спокойно, ибо знает, что случилось оно по божественному
закону, по которому все совершается в мире. Кто так делает, - признает
благом только то, что честно; а в нем заключено все - и долг повино-
ваться богам, и способность не горячиться при внезапных переменах и не
оплакивать свою участь, но терпеливо принимать рок и подчиняться его ве-
леньям. (24) Если есть блага, кроме честного, то с нами неразлучна будет
жажда жизни и всего, что делает жизнь удобней, а это жадность нестерпи-
мая, бесконечная, беспокойная. Значит, единственное благо - честность,
ибо тут есть мера.
(25) Мы сказали, что жизнь у людей счастливее, чем у богов, если те
вещи, которых у богов нет в заводе, - деньги, например, или почести, -
суть блага. Вспомни также, что души, если они остаются, отделившись от
тел, ожидает удел более счастливый, чем был в пору пребыванья их в теле.
Но если блага - все то, что идет на потребу телу, то душам, получившим
свободу, хуже, а ведь нельзя поверить, будто вольные и рассеянные во
вселенной, они не так счастливы, как запертые и осажденные. (26) Кроме
того, я говорил так: если все, что достается человеку наравне с бессло-
весными животными, благо, значит, и бессловесные животные будут жить в
блаженстве, - а этого никак не может быть. Ради честности все нужно вы-
терпеть; а будь еще какое-нибудь благо, кроме честного, нужды в этом не
было бы.
Об этом я писал пространнее в предыдущем письме, а сейчас бегло пе-
ресказал все в сжатом виде. (27) Однако такое мнение никогда не покажет-
ся тебе истинным, если ты сам не возвысишься духом и не спросишь самого
себя: если вдруг потребуется умереть за отчизну и купить спасенье всех
граждан ценой собственной жизни, разве не склонил бы я голову под меч не
только безропотно, но и охотно? Если ты готов на это, значит, другого
блага нет: ведь ради обладания им ты от всего отступился. Видишь, какова
сила честности! За родину ты отдал бы жизнь даже в тот самый миг, как
узнал бы, что это нужно сделать. (28) Радость от прекрасного поступка мы
успеваем иногда вкусить за ничтожно короткий срок, и хотя плод совершен-
ного подвига не достается умершему, непричастному делам человеческим,
нам отрадно само созерцание предстоящего подвига, и человек храбрый и
справедливый, видя перед собою все, за что платит он жизнью и отдает ду-
шу: свободу отчизны, общее спасение, - испытывает высочайшее наслажденье
и радуется опасности. (29) Но и тот, у кого отнята даже последняя вели-
кая радость, доставляемая помыслами о подвиге, ринется на смерть без
промедленья, довольный тем, что поступает по долгу и справедливости.
Представь ему все доводы, отнимающие мужество. Скажи: "Твой поступок
ожидает быстрое забвение, и граждане будут судить о тебе неблагосклон-
но". А он ответит: "Это все не имеет касательства к моему подвигу, я же
созерцаю только его и знаю, что поступлю честно; вот я и иду, куда ведет
и призывает честность".
(30) Значит, она и есть единственное благо, коль скоро это чувствует
не только совершенный, но и просто благородный по врожденным задаткам
