дух. Все остальное летуче и изменчиво, им нельзя владеть без тревоги.
Даже если все дары милостивой фортуны достались одному, они тяжело обре-
меняют владельца и гнетут его, да и раздавить могут. (31) Ни один, кого
ты видишь в пурпуре, нс счастливее тех, кому разыгрываемая на подмостках
драма вручала жезл и царское облаченье; пусть перед глазами народа высо-
ко шествуют они на своих котурнах, - удалившись, они тотчас разуваются и
вновь делаются обычного роста. Никто из тех, кого возвысили богатство и
почести, не бывает велик. А почему он кажется великим? Ты мерить его
вместе с подставкой. Карлик не бывает велик, пусть хоть стоит на горе;
колосс сохранит свою величину, поставь его хоть в яму. (32) Это заблуж-
денье - наш общий недуг; потому-то мы и обманываемся, что ценим человека
не таким, как он есть, а с добавленьем всего, чем он украшен. Если хо-
чешь знать истинную цену человека и понять, каков он, взгляни на него,
когда он гол. Пусть сбросит с себя и наследственное достоянье, и почес-
ти, и все обманчивые прикрасы фортуны; пусть сбросит саму плоть: смотри
на его душу, - какова она и велика ли своим или заемным величием. (33)
Если он увидит блеск мечей и не опустит глаз, если знает, что нет ника-
кой разницы, вылетит ли его душа из уст, или из перерезанного горла, -
зови его блаженным. Либо если ему объявят о предстоящих телесных муках,
посланных случаем или несправедливостью власть имущего, а он спокойно
услышит и о цепях, и об изгнании, и обо всем, что попусту пугает челове-
ческий дух, и скажет:
"Я не вижу нежданных и новых
Бед и трудов впереди: их лицо привычно мне, дева!
Знал и прежде о них, и в душе их все одолел я.4
Ты возвещаешь мне сегодня, а я возвещал себе это всегда и, будучи че-
ловеком, готовился к человеческому уделу". (34) Удар предвиденного нес-
частья не так жесток. А глупцам, доверяющим фортуне, всякий пово рот
обстоятельств кажется нежданным и новым, и немалая доля несчастья для
невежд - в его новизне. Знай же, что пережитые в мыслях тяготы благодаря
привычке переносятся мужественнее. (35) Потому-то мудрец привыкает к бу-
дущим бедам, и то, что другие облегчают себе долготерпеньем, он облегча-
ет долгим размышленьем. Мы слышим иногда от невежд такие слова: "Знал ли
я, что меня ждет такое?"5 - Мудрец знает, что его ждет все; что бы ни
случилось, он говорит: "Я знал". Будь здоров.
Письмо LXXVII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Сегодня неожиданно показались в виду александрийские корабли, ко-
торые обычно высылаются вперед, чтобы возвестить скорый приход идущего
вслед флота 1. Именуются они "посыльными". Их появленье радует всю Кам-
панию: на молу в Путеолах стоит толпа и среди всей толпы кораблей разли-
чает по парусной оснастке суда из Александрии: им одним разрешено подни-
мать малый парус, который остальные распускают только в открытом море.
(2) Ничто так не ускоряет ход корабля, как верхняя часть паруса; она-то
и толкает его всего сильнее. Поэтому, едва ветер крепчает и становится
больше, чем нужно, рею приспускают: ведь по низу он дует слабее. Как
только суда зайдут за Капрею и тот мыс2,
Где Паллада глядит со своей скалистой вершины,
все они поневоле должны довольствоваться одним парусом, - кроме алек-
сандрийских, которые и приметны благодаря малому парусу.
(3) Эта беготня спешащих на берег доставила мне, ленивцу, большое
удовольствие, потому что я должен был получить письма от своих, но не
спешил узнать, какие новости о моих делах они принесут. Уже давно нет
для меня ни убытка, ни прибыли. Даже не будь я стариком, мне следовало
бы думать так, а теперь и подавно: ведь какую бы малость я ни имел, де-
нег на дорогу у меня остается больше, чем самой дороги, - особенно с тех
пор, как я вступил на такой путь, по которому нет необходимости пройти
до конца. (4) Нельзя считать путешествие совершенным, если ты остановил-
ся на полпути и не доехал до места; а жизнь не бывает несовершенной, ес-
ли прожита честно. Где бы ты ни прервал ее, она вся позади, лишь бы хо-
рошо ее прервать. А прерывать ее часто приходится и не по столь уж важ-
ным причинам, так как и то, что нас держит, не так уж важно.
(5) Туллий Марцеллин, которого ты хорошо знал, провел молодость спо-
койно, но быстро состарился и, заболев недугом хоть и не смертельным, но
долгим, тяжким и многого требующим от больного, начал раздумывать о
смерти. Он созвал множество друзей; одни, по робости, убеждали его в том
же, в чем убеждали бы и себя, другие - льстивые и угодливые - давали та-
кой совет, какой, казалось им, будет по душе сомневающемуся. (6) Только
наш друг-стоик3, человек незаурядный и - говорю ему в похвалу те слова,
которых он заслуживает, - мужественный и решительный, указал наилучший,
на мой взгляд, выход. Он сказал: "Перестань-ка, Марцеллин, мучиться так,
словно обдумываешь очень важное дело! Жить - дело не такое уж важное;
живут и все твои рабы, и животные; важнее умереть честно, мудро и храб-
ро. Подумай, как давно занимаешься ты все одним и тем же: еда, сон, лю-
бовь - в этом кругу ты и вертишься. Желать смерти может не только мудрый
и храбрый либо несчастный, но и пресыщенный". (7) Марцеллину нужен был,
однако, не совет, а помощь: рабы не хотели ему повиноваться. Тогда наш
друг прежде всего избавил их от страха, указав, что челяди грозит нака-
зание, только когда неясно, была ли смерть хозяина добровольной, а иначе
так же дурно удерживать господина, как и убивать его. (8) Потом он и са-
мому Марцеллину напомнил, что человечность требует, - так же как после
ужина мы раздаем остатки стоящим вокруг стола, - уделить хоть что-ни-
будь, когда жизнь окончена, тем, кто всю жизнь был нам слугою. Марцеллин
был мягок душою и щедр, даже когда дело касалось его добра; он роздал
плачущим рабам по небольшой толике денег и к тому же утешил их. (9) Ему
не понадобилось ни железа, ни крови: три дня он воздерживался от пищи,
приказав в спальне повесить полог. Потом принесли ванну, в которой он
долго лежал, и покуда в нее подливали горячую воду, медленно впадал в
изнеможенье, - по собственным словам, не без некоторого удовольствия,
какое обычно испытывают, постепенно теряя силы; оно знакомо нам, час-
тенько теряющим сознанье.
(10) Я отступил от предмета ради рассказа, который будет тебе по ду-
ше, - ведь ты узнаешь из него, что кончина твоего друга была не тяжкой и
не жалкой. Хоть он и сам избрал смерть, но отошел легко, словно выс-
кользнул из жизни. Но рассказ мой был и не без пользы: нередко сама не-
избежность требует таких примеров. Часто мы должны умереть - и не хотим
умирать, умираем - и не хотим умирать. (11) Нет такого невежды, кто не
знал бы, что в конце концов умереть придется; но стоит смерти прибли-
зиться, он отлынивает, дрожит и плачет. Разве не счел бы ты глупцом из
глупцов человека, слезно жалующегося на то, что он еще не жил тысячу лет
назад? Не менее глуп и жалующийся на то, что через тысячу лет уже не бу-
дет жить. Ведь это одно и то же: тебя не будет, как не было раньше. Вре-
мя и до нас, и после нас не наше. (12) Ты заброшен в одну точку; растя-
гивай ее, - но до каких пор? Что ты жалуешься? Чего хочешь? Ты даром
тратишь силы!
И не надейся мольбой изменить решенья всевышних! 4
Они тверды и неизменны, и направляет их великая и вечная необходи-
мость. Ты пойдешь туда же, куда идет все. Что тут нового для тебя? Под
властью этого закона ты родился! То же случилось и с твоим отцом, и с
матерью, и с предками, и со всеми, кто был до тебя, и со всеми, кто бу-
дет после. Непобедимая и никакой-силой не изменяемая че реда связывает и
влечет всех. (13) Какая толпа умерших шла впереди тебя, какая толпа пой-
дет следом! Сколько их будет твоими спутниками! Я думаю, ты стал бы
храбрее, вспомнив о многих тысячах твоих товарищей по смерти. Но ведь
многие тысячи людей и животных испускают дух от бессчетных причин в тот
самый миг, когда ты не решаешься умереть. Неужто ты не думал, что ког-
да-нибудь придешь туда, куда шел все время? Нет пути, который бы не кон-
чился.
(14) А теперь, по-твоему, я должен привести тебе в пример великих лю-
дей? Нет, я приведу ребенка. Жива память о том спартанце, еще мальчике,
который, оказавшись в плену, кричал на своем дорийском наречии: "Я не
раб!" - и подтвердил эти слова делом. Едва ему приказали выполнить уни-
зительную рабскую работу - унести непристойный горшок, - как он разбил
себе голову об стену. (15) Вот как близко от нас свобода. И при этом лю-
ди рабствуют! Разве ты не предпочел бы, чтобы твой сын погиб, а не ста-
рился в праздности? Есть ли причина тревожиться, если и дети могут му-
жественно умереть? Думай сколько хочешь, что не желаешь идти вслед, -
все равно тебя поведут. Так возьми в свои руки то, что сейчас в чужой
власти! Или тебе недоступна отвага того мальчика, не под силу сказать:
"Я не раб"? Несчастный, ты раб людей, раб вещей, раб жизни. Ибо жизнь,
если нет мужества умереть, - это рабство.
(16) Есть ли ради чего ждать? Все наслаждения, которые тебя удержива-
ют и не пускают, ты уже перепробовал, ни одно для тебя не ново, ни одно
не приелось и не стало мерзко. Вкус вина и меда тебе знаком, и нет раз-
ницы, сто или тысяча кувшинов пройдет через твой мочевой пузырь: ты ведь
- только цедило. Ты отлично знаешь, каковы на вкус устрицы, какова крас-
нобородка; твоя жадность к наслаждениям не оставила тебе на будущее ни-
чего неотведанного. А ведь как раз от этого ты и отрываешься с наи-
большей неохотой. (17) С чем еще тебе больно расстаться? С друзьями, с
родиной? Да ценишь ли ты ее настолько, чтобы ради нее позже поужинать? С
солнцем? Да ты, если бы мог, погасил бы само солнце. Что ты сделал дос-
тойное его света? Признайся, не тоска по курии, по форуму, по самой при-
роде делает тебя таким медлительным, когда нужно умереть: тебе неохота
покидать мясной рынок, на котором ты ничего не оставил. (18) Ты боишься
смерти; да и как тебе ее презреть среди удовольствий? Ты хочешь жить:
значит, ты знаешь, как жить? Ты боишься умереть, - так что же? Разве та-
кая жизнь не все равно что смерть? Гай Цезарь, когда однажды переходил
через Латинскую дорогу5 и кто-то из взятых под стражу, с бородой, отрос-
шей по грудь, попросил у него смерти, ответил: "А разве сейчас ты жи-
вешь?" Так надо бы отвечать и тем, для кого смерть была бы избавлением:
"Ты боишься умереть? А разве сейчас ты живешь?" - (19) "Но я хочу жить
потому, что делаю немало честного; мне нет охоты бросать обязанности,
налагаемые жизнью: ведь я исполняю их неукоснительно и неустанно". - А
разве ты не знаешь, что и умереть - это одна из налагаемых жизнью обя-
занностей? Ты никаких обязанностей не бросаешь: ведь нет точно опреде-
ленного их числа, которое ты должен выполнить. (20) Всякая жизнь корот-
ка: если ты оглянешься на природу вещей, то короток будет даже век Нес-
тора и Сатии6, которая приказала написать на своем памятнике, что прожи-
ла девяносто девять лет. Ты видишь, старуха хвастается долгой старостью;
а проживи она полных сто лет, кто мог бы ее вытерпеть? Жизнь - как
пьеса: не то важно, длинна ли она, а то, хорошо ли сыграна. К делу не
относится, тут ли ты оборвешь ее или там. Где хочешь, там и оборви -
только бы развязка была хороша! Будь здоров.
Письмо LXXVlll
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Тебя замучили частые насморки и простуды, которые всегда идут
вслед за долгими, неотвязными насморками; эта весть для меня особенно
неприятна, потому что я хорошо знаю такое самочувствие. Поначалу я его
презирал, - покуда моему юному возрасту под силу было справляться с тя-
готами и не поддаваться болезням; потом они взяли верх и довели меня до
того, что я чуть душу не вычихал, совсем отощав и ослабев. (2) Часто ме-
