- Кого, - спросишь ты? - Не персов, не далеких мидийцев, не живущие
дальше дагов8 воинственные племена, если есть такие, - но скупость, но
честолюбие, но страх смерти, которыми бывали побеждены победители наро-
дов. Будь здоров.
Письмо LXXII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) То, о чем ты меня спрашиваешь, было ясно мне само собою, когда я
это дело изучал. Но давно уже я не упражнял память, и она с трудом меня
слушается. Со мной, я чувствую, случилось то же, что бывает с книгами,
слипшимися от долгого лежания; надо расправить душу и время от времени
перетряхивать то, что в ней накопилось, чтобы оно было наготове в любой
миг, когда потребуется. Так что покуда я отложу ответ: на него нужно
потратить много труда и стараний. Я возьмусь за это дело, когда у меня
будет надежда посидеть подольше на месте. (2) Есть вещи, о ко" торых
можно писать и в двуколке; а есть такие, что требуют ложа, досуга, уеди-
ненья. И все-таки даже в те дни, когда ты завален делами, нужно чем-то
заниматься - и заниматься весь день. Ведь не бывает так, чтобы не возни-
кали все новые дела, - мы сами сеем их, так что из одного вырастает нес-
колько, а потом сами же даем себе отсрочку. - "Когда я закончу то-то,
тогда налягу всеми силами; когда улажу эту неприятность, тогда и предам-
ся ученым занятиям". - (3) Нет, философии нельзя отдавать один лишь до-
суг - надо всем пренебречь ради усердия к ней, для которой никакого вре-
мени не хватит, хотя бы наша жизнь и продлилась до крайнего срока, отпу-
щенного людям. Бросишь ли ты философию на время или насовсем - разницы
нет: она не останется там, где ты прервал занятия, - нет, как распрямля-
ется сжатое силой, так возвращается к самому началу все, что не движется
непрерывно вперед. Нужно сопротивляться делам и не распределять их, а
устранять. Не бывает времени, неподходящего для спасительных занятий, -
хотя многие оставляют их из-за тех дел, ради которых и нужны занятия. -
(4) "Но случается, что-нибудь и мешает". - Мешает, да не тому, чья душа
при любых хлопотах радостна и окрылена. Веселье не достигших совер-
шенства прерывается, радость мудреца постоянна, ее не прервет никакая
причина, никакая судьба. Мудрый всегда и везде спокоен. Ведь он от чужо-
го не зависит и не ждет милости ни от фортуны, ни от людей. Счастье у
него как дома: будь это счастье в его душе пришлым, оно бы и ушло отту-
да, но ведь оно в ней и родилось. (5) Иногда подступает извне нечто, на-
поминающее о неминуемой смерти, - но лишь слегка задевает поверхность
кожи. Какая-нибудь неприятность, повторяю, обдаст его своим дыханьем, -
но величайшее его благо непоколебимо. Итак, все неприятное остается вов-
не: так порой на здоровом, крепком теле вскакивают прыщи или язвочки, но
внутри нет никакой болезни. (6) Между достигшим мудрости и идущим к ней
та же, повторяю, разница, что между здоровым и оправляю щимся от долгой
и тяжелой болезни, у которого нет еще здоровья, а есть облегчение неду-
га. Не будет он внимателен - наступит ухудшение, и все начнется сначала.
А мудрец не может ни заболеть снова, ни занемочь тяжелее. Телу здоровье
дается на время, врач, если и вернет его, то не навсегда, и часто врача
зовут к тому же, к кому приглашали прежде. А душа излечивается раз нав-
сегда. (7) Я скажу тебе, как распознать здорового: он доволен собою, до-
веряет себе, знает, что для блаженной жизни ничего не дают ни все молит-
вы смертных, ни те благодеяния, которые оказывают, которых добиваются.
Ведь все, к чему можно прибавить, несовершенно, от чего можно отнять, не
вечно; а кому нужна вечная радость, тот пусть радуется только своему.
Все, на что зарится толпа, притекает и утекает; фортуна ничего не дает
во владение, но и преходящие ее дары приятны лишь тогда, когда разум их
приправит и смешает: ведь это он умеет придавать вкус даже тем внешним
благам, которые невкусно поглощать с жадностью.
(8) Аттал часто приводил такое сравнение: "Видел ты когда-нибудь, как
собаки ловят на лету кусок хлеба или мяса, брошенный хозяином? А что
поймает, она сразу заглатывает целиком и снова разевает пасть в надежде
на будущее. Так же и мы: если фортуна что и бросит нам, насторожившимся
в ожиданье, - мы и то проглатываем без всякого удовольствия и снова сто-
им, навострив уши и готовые схватить". С мудрым такого не бывает: он
всегда сыт. А если ему и попадется что-нибудь, он берет спокойно и отк-
ладывает в сторону. Он наслаждается величайшей, постоянной и незаемной
радостью. (9) А если кто и полон доброй воли, и сделал успехи, но еще
далеко не дошел до вершины, тот попеременно то возносится, то падает ду-
хом, то поднимается к небесам, то стелется по земле. Тяжело нагруженные
и неопытные падают бесконечно, летят, словно в беспредельную пустоту
Эпикурова хаоса. (10) Но есть и третий род людей: они уже совсем подошли
к мудрости, и хотя не достигли ее, но она у них перед глазами, до нее
рукой подать. Такие уже не будут поколеблены, не отойдут вспять: они
хоть и не на суше, но уже в гавани.
(11) Вот и выходит: если так велика разница между взошедшими к верши-
не и оставшимися внизу, если даже достигшие середины не только получают
плоды, но и рискуют скатиться вниз 1, то мы не должны давать простор де-
лам. И нельзя допускать их к себе: стоит войти одному - и оно приведет
на свое место сотню других. Поставим же им преграду в самом истоке! Луч-
ше пусть не начинаются, чем прекратятся. Будь здоров.
Письмо LXXIII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) По-моему, ошибаются те, кто полагает, будто верные приверженцы
философии из непокорности и упрямства презирают должностных лиц и царей,
словом, всех, кто управляет общественными делами. Наоборот, ни кто не
чувствует к ним такой благодарности, и недаром: никто не получает от них
больше тех, кому они дают покой и досуг. (2) Поэтому люди, чья высокая
цель - жить праведно - недостижима без общего спокойствия в государстве,
непременно будут чтить как отца подателя этого блага - куда больше, чем
те не знающие покоя в гуще дел, которые многим обязаны правителю, но во
многом его и винят, и чью жадность, возрастающую по мере насыщения, не
утолит никакая щедрость. Кто думает, как бы получить, забывает о полу-
ченном, и самый гнусный порок жадных - неблагодарность. (3) К тому же
любой из причастных к делам государства смотрит не на то, скольких сам
побеждает, а на тех, кто может его победить; для этих не так радостно
видеть многих у себя за спиной, как горько глядеть хоть на одного, бегу-
щего впереди. Это общий порок честолюбцев: они не оглядываются. И не
только честолюбие не знает покоя, но и вообще алчность: всякий конец для
нее - лишь начало. (4) А человек чистосердечный и порядочный, который
покинул курию и форум и отошел от государственных дел ради дел более
важных, любит тех, чья охрана дает ему такую возможность, и только он
один безвозмездно свидетельствует им свою благодарность за великую услу-
гу, оказанную неведомо для них самих. И те, под чьей защитой занимается
он благородными искусствами, чтимы и уважаемы им не меньше, чем настав-
ники, чьим благодеянием мог он выйти из тупика. - (5) "Но ведь и других
царь защищает своей силой". - Кто с этим спорит? Но как из всех, кому на
пользу морская тишь, больше всего считает себя обязанным Нептуну тот,
кто больше вез и чей товар ценней, как ревностней исполняет обет купец,
чем путешественник, а из купцов щедрее благодарность того, кто вез иду-
щие на вес золота благовония и пурпур, нежели того, чьи товары стоят не
дороже корабельного балласта, - так и благодеянье мирной жизни, оказан-
ное всем, глубже чувствует муж, который пользуется ею во благо. (6) Ведь
среди облаченных в тогу немало таких, для кого мир хлопотнее войны. Или,
по-твоему, так же обязаны подателю мира те, кто тратит мирное время на
пьянство, и блуд. и другие беспутства, которым надо положить конец даже
ценою войны? Неужели, ты полагаешь, мудрец до того несправедлив, что не
считает лично себя обязанным за благодеяние, оказанное всем? Я обязан и
солнцу, и луне - а они не для меня одного восходят; я благодарен году и
божеству, управляющему его временами, - хотя все это устроено не в мою
честь. (7) Только глупая жадность смертных различает владенье и
собственность и не считает своим принадлежащее всем. А мудрый считает
своим больше всего то, чем владеет сообща с человеческим родом. Ведь оно
не было бы общим, если бы каждый не имел своей доли, и как бы эта доля
ни была мала. каждый становится соучастником. (8) К тому же великие и
подлинные блага делятся не так. что на душу приходится лишь ничтожная
часть: нет. каждому достается все целиком. Из предназначенного к раздаче
люди уносят столько, сколько обещано на одного; угощение и даровое мясо
и все. что можно взять в руки. расходится по частям; а вот неделимые
блага - свобода, мир - целиком принадлежат и всем вместе, и каждому в
отдельности. (9) Мудрец помнит, благодаря кому пользуется их плодами,
благодаря кому общественная необходимость не призывает его к оружию, к
несению стражи, к охране стен и ко всем многочисленным военным трудам, -
и он благодарен своему кормчему. Тому и учит философия: быть благодарным
за благодеяния и платить за них благом; но порой сама признательность
служит платой.
(10) Значит, мудрый не станет отрицать, сколь многим он обязан тому,
чье управление и попечение даруют ему щедрый досуг, и право распоря-
жаться своим временем, и покой, не нарушаемый общественными обязанностя-
ми.
О Мелибей, мне бог даровал такие досуги, Ибо всегда для меня он будет
богом...
(11) Если говорящий так многим обязан за этот досуг, наивысший дар
которого - в том, что
Он и коровам моим пастись, как видишь, позволил, И самому мне играть,
что хочу, на сельской тростинке,1 -
то во сколько же оценить нам досуг, проводимый среди богов и нас са-
мих делающий богами?
(12) Так я утверждаю, Луцилий, и зову тебя к небесам кратчайшей доро-
гой. Секстий часто говорил: "Юпитер может не больше, чем муж добра". У
Юпитера есть много такого, что посылает он людям; но из двух мужей добра
не будет лучшим тот, который богаче, как из двух одинаково искусных в
обращении с кормилом не назовешь лучшим того, чей корабль больше и на-
ряднее. (13) Чем Юпитер превосходит добродетельного человека? Он добро-
детелен дольше. Мудрый ценит себя ничуть не ниже оттого, что его добро-
детелям отмерено недолгое поприще. Так из двух мудрецов умерший в ста-
рости не блаженнее того, чья добродетель была ограничена немногими года-
ми; так и бог берет над мудрецом верх не счастьем, а долгим веком. (14)
Не та добродетель больше, что жила дольше. Юпитер всем владеет, - но все
отдает другим во владение. И одним только правом пользуется он один -
быть подателем всего, чем пользуются люди. Мудрый с таким же презри-
тельным спокойствием видит все в чужих руках, как и сам Юпитер, и ценит
себя еще выше потому, что Юпитер не может всем этим пользоваться, а муд-
рец не хочет. (15) Поверим же Секстию, указывающему прекраснейший путь и
восклицающему:
"Так восходят до звезд! 2 Так, следуя за умеренностью; так, следуя за
воздержностью; так, следуя за храбростью!" - Боги не привередливы и не
завистливы; они пускают к себе и протягивают руку поднимающимся. (16) Ты
удивляешься, что человек идет к богам? Но и бог приходит к людям и даже
- чего уж больше? - входит в людей. Нет благомыслия без бога. В челове-
ческое тело заброшены божественные семена; если их примет добрый земле-
пашец, взойдет то, что посеяно, и урожай будет под стать семени, из ко-
торого возрос; а если дурной, - они умрут, как в бесплодной болотистой
почве, и взойдут сорняки вместо злаков. Будь здоров.
Письмо LXXIV
Сенека приветствует Луцилия!
