- Не ты ли злодей?..
ГРОЗА И ВЕСНА
Стал уже порастать травою-быльем отцовский курган, когда над
Перуновым дубом прошумели могучие орлиные крылья, раздался клекот:
- Собирайся, кузнец, в гости на небесную свадьбу!
Ибо прислал Перун к Матери Ладе доброго свата, славного
Даждьбога-Солнце. Ударил его по плечу кикой - замужним женским убором, -
чтобы верней сладилось дело:
- Езжай, брат!
Даждьбог не заставил себя дважды просить. Приоделся в расшитые
бисером золотые одежды и выехал на солнечной колеснице, молясь Небу:
- Подари удачу, отец!
Привязал коней у ворот и пошел пешком через двор, как достоит
вежливому гостю. Ступил правой ногой на порог и тихонько приговорил:
- Ты стань, моя нога, твердо и крепко, ты будь, мое слово, твердо и
метко! Будь острее ножа булатного, липче клею и серы, тверже земных
камней: что задумал, да сбудется!
Мать с Дочерью и Отец Род обрадовались гостю, повели за стол угощать,
но он не пошел. Встал под матицей - старшей балкой в избе, связующей не
только стены, самые судьбы живущих. Глянул на нее и мысленно обратился,
призывая в союзники. В матице великая сила: незваный, непрошенный гость не
смеет ее миновать, стоит смирно у двери и ждет хозяйского слова. Лишь
свой, родной, идет в красный угол без приглашения. Где же, как не прямо
под матицей, встать свату, который надеется чужих сделать родными?
Поклонился Даждьбог хозяевам и протянул руки к Огню, и рыжекудрый
младшенький братец приветливо выглянул из каменной печи:
- С чем пожаловал, князь Огненный Щит?
Молодой сват огляделся и сел на лавку, шедшую вдоль половиц. Тут уже
хозяева окончательно поняли, в чем дело, но не подали виду, завели
разговоры. И наконец он сказал:
- Я к вам не пиры пировать и не столы столовать, я к вам с добрым
делом со сватаньем! Есть у вас, как я слышал, славное серебряное колечко,
так вот у меня для него золотая сваечка припасена...
Ахнула Леля, прижала ладони к процветшим, как маки, нежным щекам,
кинулась вон. И ведь ждала, что зашлет свата Перун, а все равно сердце
девичье часто забилось, сладко и жутко. Не чуя ног пробежала по зеленым
лугам, к самому Мировому Древу. И вдруг подхватили ее знакомые, надежные
руки, и любимый голос промолвил:
- Куда бежишь, желань моя? Ко мне или от меня?
...Сказывают, Богиня Весны прижалась к Богу Грозы и ничего разумного
не ответила. А что тут отвечать?
Через луг к ним уже шли Мать Лада и Отец Род, Отец Небо и Мать Земля,
Макошь. Молодой сват подвел двоих отцов друг к другу и велел взяться за
руки, благословляя будущее родство. Мать Лада сама передала дочь Перуну:
- Вот твоя суженая... Люби ее и жалуй, как мы любили и жаловали!
А Отец Род добавил:
- Выбрала молодца, так уж не пеняй на мать и отца.
Бог Грозы вытащил из-за пазухи большой красный платок-фату, передал
Роду, пора, мол, невесту завешивать-закрывать. Тут Леля снова кинулась
убегать, на сей раз больше для вида... куда там! Шумной стайкой слетелись
подружки, крылатые чудесницы-Вилы, хозяйки колодезей и светлых озер.
Затопотали проворными козьими копытцами, растущими на ногах у всех Вил,
изловили невесту, повели назад, обступив плотным кольцом. Богиня Весны
тщетно силилась разомкнуть их кружок, скидывала фату, которую бросали ей
на плечи. Дочь-девушку причисляют к роду отца, замужняя входит в род мужа.
Так пусть не прогневаются достославные деды, пусть видят горе невесты,
пусть ведают - не сама с радостью отрекается, силой уводят!
Вот почему до сего дня считают достойным, чтобы невеста печалилась,
даже когда идет по любви. А свекор со свекровушкой непременно желают,
чтобы молодая невестка звала их матерью и отцом...
...Но вот и привели Лелю назад, и Род сам связал два конца фаты у нее
под подбородком, а два других перекинул через голову вперед, пряча лицо.
Завесил-закрыл любимую доченьку в добрый час перед полуднем, когда
Солнышку время вплывать в самую высь - на долгий и счастливый век, на
совет да любовь!
НАРУШЕННЫЙ ЗАПРЕТ
Пока собирали гостей и готовили свадебный пир, Леля почти не выходила
из дому: молча сидела с подружками, слушала жалобные, протяжные песни -
слезы капали, напитывали печальный красный платок.
Белый и красный цвета - цвета скорби. Сорок дней висит белая тряпица
на стене дома, в котором кто-нибудь умер, а в свадебном поезде издалека
видно белое или красное платье невесты: для прежнего рода она все равно
что умерла, для нового - еще не успела родиться. Оттого нельзя видеть
просватанную, нельзя слышать, нельзя есть вместе с ней, даже за руку брать
- особенно жениху. Иначе тут как тут накличешь беду и ей, и себе.
Это хорошо знали гости, съехавшиеся в ирий. И Хозяин Морской,
прибывший верхом на рыбе-ките, и Лешие на медведях, и Водяные на усатых
сомах, и кузнец Кий, встретивший здесь отца. И Чернобог со злобной
Мораной, жители Кромешного Мира...
Один Змей, сколько ни объясняли ему, все не мог взять в толк, чего
ради прячут невесту. Знай твердил:
- Вот бы глянуть! Красивая, говорят!..
Чернобог ему и присоветовал:
- А ты глянь. Платочек-то сдерни с нее - и гляди, сколько душе
угодно.
Скотьему Богу повторять не потребовалось. Обернулся удалым добрым
молодцем, подстерег, чтобы Вилы-подружки вывели Лелю в сад ножки
размять... Вмиг подскочил, растолкал завизжавших девушек - да и сорвал с
головы невесты платок!
Опешив от ужаса и неожиданности, смотрела Богиня Весны в его глупые
радужные глаза... Опомнившись, отвернулась, закрыла лицо вышитым рукавом.
Поздно! Волос ни о чем больше не помнил, кроме ее желанной красы:
- Моей назовись! На что тебе Перун? Давай со мной убежим...
Откуда мог знать небогатый разумом Волос, как жертвуют жизнью ради
верной любви, как от счастья отказываются ради любимого? Он к другому
привык: вся любовь, если кто большой, красивый да ярый. От рождения видел
рядом Морану распутную да беззаконного Чернобога... А своего ума не было.
Он давно позабыл, как опрометью бежала от него, раскрасавца, подружка
чумазого кузнеца. Ждал - Богиня Весны засмеется в ответ, а то и поцелует в
уста. Уже вытянул Змей мокрые губы, но ласки не дождался - повернулась
Леля, со всех ног бросилась наутек, а когда прыткий Змей схватил за руку,
закричала что было моченьки:
- Мама!..
На этот зов, говорят, весь народ оборачивается, а родная мать и
подавно. Хлестнуло Волосу гневным светом в глаза, и великая Лада заслонила
дочь от насильника. Тут Скотий Бог впервые увидел, что Богиня Лета может
быть не только ласкова, но и очень грозна:
- Оставь невесту, бесстыдный!
И смутно забрезжило Волосу: есть Силы, перед которыми его
бессмысленная могута - ничто, ветерок, шуршащий в траве. А вершина
Мирового Древа уже застонала под яростными порывами бури: это Перун
примчался на помощь. Лишь чуть отстал он от Лады, известно же, если дитя
позовет, никому прежде матери не подоспеть. Понял Змей, что сейчас будет
наказан, хотел бежать... Бог Грозы ухватил его за шиворот и сплеча метнул
вон из ирия, сквозь все небеса и камень Земли, до самой Исподней Страны!
Полетел Скотий Бог кувырком, с перепугу забыв возвратить себе облик
крылатого Змея... так и канул в морские темные воды, скрылся из глаз,
только брызги рассеялись.
- И пускай, - сотворила заклятие гневная Лада, - провалится с тобою и
тот, кто тебя, глупый Змеище, надоумил!
И тотчас твердь ирия, небесного Буян-острова, разверзлась под ногами
у злой Мораны и Чернобога, полетели они следом за Волосом. И, честно
молвить, легче вздохнули все светлые Боги и праведные Люди, приглашенные
на пир. Не очень-то гоже гнать со свадьбы гостей - но тот, кто сплетает
кругом себя грязные паутины, кто способен протянуть жадную лапу к невесте,
разве гость?
Больше ничего не омрачило свадьбу Бога Грозы со светлой Богиней
Весны. Ни одна тень не легла ни на свадебный поезд, ни на священный пир,
где в заздравных чашах гостей пенился красный мед, сдобренный чесноком, и
лишь новобрачные не притрагивались ни к еде, ни тем более к хмельному
питью. И вот расчесали невесте волосы надвое и заплели по-замужнему: в две
косы, да притом укладывая золотые пряди из-под низу, не сверху. Покрыли
узорчатой кикой... А потом отвели молодых держать опочив в нарочно
выстроенной клети, постелили собольи одеяла на тридевяти житных снопах,
оставили горшочек каши и печеную курицу, пододвинули к изголовью кадки с
зерном, воткнули по всем углам каленые стрелы, повесили на те стрелы
румяные калачи... так и до сих пор, подражая Богам, делают разумные Люди,
когда женят детей. Говорят, шелковистый мех одеял, крупитчатая каша,
курица, стрелы и святой хлеб - это новой семье на многочадие и достаток...
Но все же у Матери Лады никак не выходила из памяти сдернутая с
невесты фата. Мать Лада сама воткнула в притолоку железные иголки, сама
опоясала дочь первой нитью, что та когда-то спряла еще непослушной рукою.
И по просьбе Богини кузнец Кий ночь напролет ходил вокруг свадебного
чертога, держа добрый стальной меч - крепкий оберег против нечисти,
подкрадывающейся в ночи. Ибо легче легкого испортить, сглазить семью, не
успевшую еще толком сложиться. Кий держал стражу честно, а у коновязи
ржали могучие, белые жеребцы жениха, и им лукаво отвечали кобылицы,
выпряженные из колесницы невесты. Кроме меча, Кий носил свой добрый молот,
с которым не пожелал расставаться даже в гостях, и если по совести, на
этот молот у него было больше надежды.
Утром, когда новобрачные Боги рука в руке вышли из клети, им под ноги
метнули и вдребезги расколотили горшок, пожелав:
- Сколько кусочков, столько бы и сыночков!
А смирные донные ракушки-чашули, жители чистых северных рек, поднесли
Перуну целые россыпи скатных жемчужин, родившихся от его молний и выросших
между корявыми створками. Искусницы Вилы расшили тем жемчугом двурогую
кику юной жены, унизали гривы и хвосты колесничных коней. Говорят,
немножко даже осталось...
ЗМЕИНЫЙ ЗУБ
Поистине, Земля еще не знавала таких отчаянных гроз, такого
роскошного цветения, еще не сулила своим детям таких обильных плодов.
Радовались светлые Боги, веселились добрые Люди, и лишь в бездонных
пещерах тлели удушливой злобой, предвкушали недоброе торжество Морана и
Чернобог:
- Смейтесь, смейтесь! Скоро заплачете!
Они наконец-то сковали свой ледяной гвоздь, мертвящее острие.
Кривохожими путями пробирается кривда - мудрено ли, что гвоздь вышел
загнутым, словно черемуховая дуга? Да еще и прозрачным, почти невидимым
вышло оружие, созданное из ложных клятв и обманов, - не вдруг и заметишь,
с какой стороны его занесли, не вдруг увернешься. И разило оно подобно
отточенной клевете: пронижет тело и душу, и не сразу почувствуешь...
Чернобог и Морана вживили мертвый зуб Змею в челюсть. Сказывают, он с
готовностью подставил им пасть: даже самые беспамятные надежно помнят
несбывшиеся прихоти и обиды. Крепко врезалось Волосу, как отвергла его
невеста Перуна, как сам Перун вышвырнул его из ирия, - до сих пор чесался
намятый загривок! Надумал Скотий Бог жестоко отмстить, пустить новый клык
в дело. Как подменили его, неразумного, но незлого, - вот что причиняет
сила, доставшаяся не по уму!
Перелетел он Железные Горы и не укусил - всего лишь дохнул на
стройную молодую березу. И сам изумился: ветер дыхания, коснувшийся
