истончившийся, старый Месяц надеется умереть и снова родиться - чистым,
как прежде, обрести полноту лика и не терять ее больше. Но не может. Вот
почему про начавший убывать Месяц так и говорят - перекрой. Вот почему
новорожденное дитя непременно показывают растущему Месяцу, чтобы справно
росло, и новый дом начинают строить при молодом Месяце, а не при ветхом,
когда видно, что его надежда опять не сбылась. А вот лес для постройки
рубить лучше всего в новолуние, чтобы не велась гниль, чтобы не ел его
червь.
...Злая Морана и беззаконный Чернобог еще немало времени хоронились
во мраке сырых пещер, не смея высунуться на свет, сбросить змеиные чешуи.
Поняли, что светлые Боги умеют быть грозными, умеют наказывать.
А Перуну, уже созывавшему гостей на желанный свадебный пир с молодой
Богиней Весны, пришлось надолго все отложить. Ведь он залил кровью
священную золотую секиру, осквернил, оскорбил ее видом Землю и Небо.
Оставил Перун замаранную колесницу, выпряг крылатых коней, пешком пришел в
кузницу Кия, давнего друга. И целый год махал молотом, не разговаривая
почти ни с кем, не вкушая общей еды. Вот так пришлось ему очищать себя от
скверны убийства, хоть Месяц и возвратился к живым. Смерть получает власть
над пролившими кровь, хотя бы даже свою. Подле них истончается грань между
мирами умерших и живых, клубится невидимый водоворот - затянет, если не
оберечься! Вот почему боязливые дети со всех ног разбегаются от
поранившегося в игре, и только твердят - мы не видели, не знаем, мы тут ни
при чем. И воины, вернувшиеся из похода, подолгу не смеют сесть в доме за
стол, обнять жен, пойти в святилище молиться Богам. Убивший - нечист. Он
висит между мирами, и нужно много омовений в бане и долгий пост, прежде
чем живые возмогут опять считать его своим.
ОБИДА РУЧЬЯ
Мимо дома кузнеца Кия бежал говорливый ручей. Он тек из болота, с
ягодных мхов, нес темную торфяную воду, за что и прозван был Черным. Таких
ручьев и речушек много на свете, столько же, сколько болот, а пожалуй и
больше. Ручей падал в реку, а река - в широкое море: там, при устьи,
построили город, стали ходить заморские корабли, повелся прибыльный торг.
Отец Кия нередко ездил туда, продавал сделанное мастером-сыном и всегда
возвращался довольный. Под старость он многие заботы переложил на плечи
выросших сыновей и даже начал похаживать к ручью, посиживать с удочкой,
прикрыв от горячего Солнца седую голову шапкой, сплетенной из еловых
тоненьких корешков.
Самому Кию некогда было надолго бросать наковальню, но и от его кузни
вела тропинка к ручью. Приходил набрать в деревянные ведерки воды,
ополоснуть копоть с лица, отмыть сажу и пот. И никогда не забывал
поблагодарить добрый ручей, низко поклониться ему. Весной, когда ручей
выплескивался из берегов, Кий дарил ему свежего масла полакомиться, а
осенью, когда Земля, принеся плоды, отдыхала, умытая дождями - жертвовал
гуся. И никогда не упоминал вблизи воды зайца, чего, как известно, не
любит ни один Водяной, ибо прыткий заяц подобен Огню.
И вот однажды отец Кия сидел на зеленом травяном берегу, вполглаза
приглядывал за удочкой и размышлял, куда бы это могла подеваться вся рыбы
в ручье. И наконец припомнил запруду, недавно построенную в низовьях.
Единственный проход оставили в той запруде, и там бывало не видно воды за
рыбой, спешившей на нерест. А уж тут как тут поджидали ее сети, верши,
остроги...
- Не оскудеет небось! - ответили удивленному старику беспечные Люди,
выстроившие запруду. - Вон сколько рыбы в реке!
Теперь отец Кия досадливо косился на пустую плетенку, приготовленную
для улова:
- Видать, оскудела! А если самую реку кто-нибудь перегородит?..
И только сказал - отколь ни возьмись подошел к нему малый мальчонка:
- Здрав будь, дедушка.
И замолк, словно бы хотел о чем попросить.
- И ты гой еси, внучек, - честь честью ответил старик. А про себя
посетовал, что не вынул ни рыбки, порадовать мальца. Потом пригляделся...
рубашонка-то на нем буро-черная, как есть в торфяной воде вымоченная, а с
левой-то стороны водица кап да кап наземь! Пригляделся еще - в волосах
зеленые водоросли впутались, на плечо стрекозка присела, а между пальцев
босых ног - перепоночки!..
Оробел отец Кия, понял, не простой мальчонка пожаловал, и кто здесь
кому за внучка сойдет - это как посмотреть. Еще дед старика у ручья
свадьбу играл, и дедов дед... А мальчонка уж за руку тянет:
- Пойдем, покажу, где рыба стоит.
И точно - привел к заводи, к белым звездам кувшинок в черной воде,
сам рядом сел, ноги в воду спустил, а траву кругом словно кто тотчас из
ведерка облил. Закинул удочку старец и мигом натаскал полную плетенку рыбы
- запыхался с крючка отцеплять.
- Как же отдарить тебя? - спросил он мальчонку. Тот глянул голубыми
глазами:
- А вот как, дедушка. Поедешь в город на торг, увидишь там матерого
мужа в синих портах и синей рубахе, в синей шапке высокой. Да ты его сразу
узнаешь, то дядька мой. Ты так передай ему, дедушка: Черный, мол, Ручей
славному Морскому Хозяину челом бьет, низко кланяется и просит сказать,
запрудили его запрудой, сил нет!.. Закол от берега до берега учинили!..
Рыбу начисто вывели, и не то что кишок назад в воду не кинут - вся на
берегу протухает, от жадности ловят, что и не съесть!..
Шмыгнул носом и показал порванное плечо:
- Я там щукой плавал, у запруды-то, рыбу спасти хотел, так они
острогой меня! Передай, дедушка, Морскому Хозяину, как, мол, прикажет, так
оно и будет!..
С тем прыгнул в заводь, и встречь поднялся огромный усатый сом -
вскочил на него верхом и вмиг умчался мальчонка. А отец Кия поехал на торг
и все выполнил, как обещал.
- Острогой, значит? - свел брови дородный, одетый в синее человек. -
Что ж, снеси, дед, Черному Ручью поклон от Морского Хозяина да скажи,
пускай слезы-то вытрет. Не было доселе никакой запруды да и не будет!
Ушел, и за ним протянулась цепочка мокрых следов.
Знай погонял старик запряженную в тележку кобылу. Вернулся домой и
немедля вышел на берег:
- Поклон тебе от Морского Хозяина, кормилец Черный Ручей! Велит не
горевать: не было, мол, прежде запруды да и не будет!
В этот раз не показался ему мальчонка. Лишь выметнулась из воды
большущая щука, плеснула громко хвостом.
А ночью расходилось великое море, ринулось на берег, вздыбилось
косматыми волнами! Далеко вокруг разнесся тяжелый грохот прибоя -
проснулся отец Кия и рассудил было: гроза! Потом вышел во двор, увидел
ясные звезды, начал смекать.
Пошла зыбь по реке до самых верховьев, где припадал к ней Черный
Ручей. Выбежали хозяева запруды, напуганные небывалым ревом воды... и
только успели увидеть, как поднялись гневные волны и живо снесли закол,
разметали жерди, вывернули неподъемные бревна. Затихли и отступили,
сердито ворча.
Сказывают, у тех Людей хватило умишка: уразумели правый гнев Морского
Хозяина, повинились перед Черным Ручьем и не калечили его больше, не
жадничали, довольны были тем, что сети да удочки приносили. И рыбьи
внутренности всегда возвращали воде, чтобы не скудела река. Говорят еще -
многим все же пошла наука не впрок, повадились пакостить от Моря вдали да
бахвалиться: здесь, мол, никакому Хозяину, хоть и дядке всех Водяных, нас
не достать. Оно, может, и так, но на второй, на третий ли год изумляются
загребущие пришлецы: а рыба-то где? Куда вся подевалась? Где же им знать,
что их Водяной нажаловался-таки Морскому Хозяину, и тот не пустил рыбу
наверх, отправил в другую реку на нерест. Вот и сидят голодные Люди, плюют
в реку со злости и сочиняют всякие небылицы: в кости, мол, Водяной
проиграл рыбу соседу... и ведь ни за что не сознаются - сами, мол, во всем
виноваты!
РЕЧНОЕ ДИТЯ
А вот что однажды было со старой матерью Кия.
Шла она из лесу домой с полной корзинкою ягод, присела передохнуть
возле быстрой, порожистой речки, возле гудящего падуна. В том падуне скоро
год назад утонула красавица девка: поскользнулась на камешке - и не видели
больше, даже рукой не взмахнула, не отыскали потом. И вот, едва припомнила
- будто из земли вырос добрый молодец, собою статный, пригожий, только
вода с него льется и подпоясан не ремешком, водорослями какими-то. Не
успела мать Кия перепугаться, как добрый молодец бухнулся перед ней на
колени:
- Выручи, матушка! Жена моя молодая рожать собралась...
- Да где ж она? - всполошилась добрая женщина. Быстро повел ее
молодец - сама не заметила, как ступила в омут за падуном, ушла с головой.
Но не задохнулась, не захлебнулась в воде, дышала, как на берегу, столько
по сторонам вместо елок и сосен встала колеблемая водяная трава, а рядом
закружились рыбешки.
Вот спустились они на самое дно...
- Пришли! - сказал Водяной. Распахнул дверь. И кого же разглядела на
лавке Киева мать? Да ту самую девку-красавицу, что утонула по осени в яром
потоке. Крепко, знать, полюбил ее Водяной, раз похитил, увел к себе под
воду. А в должный срок и дитя запросилось на свет...
Старая женщина скоро успокоила молодую, стала сказывать, какое там
без нее житье-бытье наверху. Велела Водяному взять жену под руки и водить
посолонь, потом поворачивать с боку на бок на лавке. Наконец приняла
мальчишку, приложила к материнской груди, перетянула пупок крепкой зеленой
травинкой, обрезала раковиной - будет, как и отец, хозяином над потоком.
Приговорила:
- Расти умницей!
Вынес ей обрадованный Водяной дорогие каменья и самородное золото,
намытое его рекой за века с начала Вселенной. Раскатил жемчуга, выросшие
от Перуновых молний между корявых створок жемчужниц. От всего отказалась
мать кузнеца: не ради, мол, серебра бегом бежала на помощь. Лишь
попросила:
- Пускал бы ты, батюшка, нас на ту сторону невозбранно. Больно уж
ягода хороша на том берегу, да страшненько по камешкам прыгать.
- Чтобы мне высохнуть, - поклялся Водяной. Честь честью вывел на волю
добрую женщину, положил ей в корзинку славную кумжу, поклонился земным
поклоном... и ушел - только по воде пузыри.
Резвый сынишка его потом как-то забрался в сеть рыбакам. Те не поняли
сперва ничего, снесли в избу, переодели в сухое. Но мальчишка томился и
плакал у очага, а когда выпустили - со всех ног побежал обратно к реке,
забрался в воду, повеселел, начал играть. Тогда Люди смекнули - попалось
им детище Водяного. Вернули отцу сынка. И с тех пор у лесной реки все было
тихо и мирно, никто не жаловался ни на засуху, ни на безрыбье.
ОМУТНИК
А самому Кию пришлось как-то раз ополаскивать руки у омута
неподалеку, и к нему незаметно приблизился седенький старец.
- Эх, и я был таким, - вздохнул он завистливо, глядя на сильные руки
юного кузнеца, на его широкие плечи. - Теперь ведь не то, теперь всякий
может обидеть...
- Экое безлепие, старика обижать! - нахмурился Кий. - У нас здесь и
не слыхивали про такое! Да ты кто будешь, дедушка? Не видал я тебя раньше,
нездешний, знать?
- Оттого не видал, что мне нужды не было казаться, - отвечал дед. -
Я-то тебя вот таким еще помню. Я Омутник здешний, хозяин этого омута...
был хозяин, а теперь сам не ведаю, куда с горя податься...
- Кто обидел тебя? - спросил кузнец. Дед ответил:
- Да свой же брат, Омутник. Жил он у Железных Гор, пришлось, говорит,
оттоль убираться, напросился в гости ко мне. А только он и сам, видать,
дурного набрался: надумал совсем меня выселить... Поможешь мне,
