Мария СЕМЕНОВА
ПОЕДИНОК СО ЗМЕЕМ
(славянские мифы)
У России, как у большого дерева, большая корневая
система и большая лиственная крона, соприкасающаяся с
кронами других деревьев. Мы не знаем о себе самых простых
вещей. И не думаем об этих простых вещах.
Д.С.Лихачев
В САМОМ НАЧАЛЕ
В самом начале была только Великая Мать, и новорожденный мир лежал на
ее теплых коленях, а может быть, у груди. Как звали Великую Мать?
Наверное, Жива-Живана, ибо от нее пошла всякая жизнь. Но об этом никто
теперь не расскажет. Наверняка ее имя было слишком священно, чтобы
произносить его вслух. Да и какой новорожденный зовет мать по имени? Ма,
Мама - и все...
Когда юный мир немного окреп и возмог сам за собой присмотреть,
Великая Мать удалилась. Надо думать, ее призывали иные миры, тоже ждавшие
любви и заботы. По счастью, Боги и первые Люди еще успели запомнить
Великую Мать и ее божественный лик: ясное чело, уходившее в надзвездную
вышину, очи, подобные двум ласковым солнцам, брови и волосы, схожие с
добрыми летними облаками, льющими живую воду дождя. Она была нигде и
везде, ее лик был зрим отовсюду, а взор проникал в самые тайные уголки.
Недаром и много веков спустя, когда Солнце было завещано совсем другому,
юному Богу, его по-прежнему называли Всевидящим Оком. А символом Солнца
сделали крест, обведенный кругом - ради севера, юга, запада и востока,
четырех сторон белого света, куда Око устремляет свой взгляд.
А еще Великая Мать посадила Великое Древо, с тем, чтобы оно обвило
корнями исподние глубины Земли, а ветвями обняло запредельную высь Неба,
связывая их воедино. И когда ее воля исполнилась, в мире, похожем на
большое яйцо, обособились и проснулись две сути: мужская - в Небе и
женская - в Земле. Проснулись и удивленно раскрыли глаза: тотчас вспыхнули
тысячи звезд и отразились в родниках и лесных озерах... Земля и Небо еще
не ведали своего назначения, не знали, для чего рождены. Но потом увидали
друг друга, одновременно потянулись друг к другу - и все поняли, и не
стали спрашивать ни о чем. Земля величаво вздымалась к Небу горами,
стелила роскошную зелень лесов, открывала стыдливые ландыши во влажных
ложбинах. Небо кутало Землю теплой мглой облаков, проливалось тихим
дождем, изумляло жгучими молниями. Ибо в те времена грозу не называли
грозой, потому что ее никто не боялся. Гроза была праздником свадьбы:
золотые молнии возжигали новую жизнь, а гром звучал торжественным кличем,
призывным кличем любви.
И что за веселая, шумная, весенняя жизнь тогда хлопотала повсюду, под
ласковым взглядом Великой Матери Живы! Зимы, мертвящих морозов не было и в
помине. Земля расцветала без страха, щедро дарила плоды и, чуть-чуть
отдохнув, опять принималась за свой род, а с Мирового Древа, похожего на
раскидистый дуб, слетали к ней семена всех деревьев и трав, соскакивали
детеныши всех птиц и зверей.
А когда приходил срок какому-нибудь украшению леса, могучему ясеню
или сосне - можно ли сказать, что они умирали? Окруженные молодой
порослью, выпустившие тысячу побегов, они просто роняли старый, тронутый
гнилью ствол, и он ложился в мягкие мхи, снова делался плодоносной землей,
а Жизнь - Жизнь никуда не исчезала...
Вот как Великая Мать урядила эту Вселенную, прежде, чем удалиться.
Посередине, поддерживаемая Мировым Древом, раскинулась Земля, и ее со
всех сторон окружал Океан-море. С исподу легла Ночная Страна; переплыви
Океан, как раз там и окажешься. Ночную Страну еще называли Кромешной - то
есть отдельной, опричной, особенной, не такой. А выше Земли начинались
девять разных небес: самое ближнее - для туч и ветров, другое - для звезд
и луны, еще одно - для Солнца. Днем Солнце плывет над Землей с востока на
запад; потом переправляется через Океан и с запада на восток измеряет
нижнее небо, светя в ночной, Исподней Стране. Поэтому и Солнечный Крест
рисуют катящимся то в одну сторону, то в другую.
Седьмое же небо сделалось твердью, крепким прозрачным дном для
неисчерпаемых хлябей живой небесной воды. Мировое Древо проросло его
зеленой макушкой; и там, под раскинутыми ветвями, в хлябях небесных
родился остров. Его назвали ирием - несокрушимой обителью Жизни, Света,
Тепла. А еще его называли островом Буяном, за плодоносное буйство Жизни,
за то, что там стали жить прародители всякой твари - животных, птиц, рыб и
змей. Недаром, знать, говорят познавшие счастье: как на седьмое небо
попал!
СЫНОВЬЯ НЕБА
У Неба с Землею было три сына, три молодца: Даждьбог, Перун и Огонь.
Сказывают, у Даждьбога была величавая поступь и прямой взгляд, не
знающий лжи. И еще дивные волосы, солнечно-золотые, легко летящие по
ветру. А у Перуна - иссиня-черные кудри, вечно взъерошенные, непокорные,
клубящиеся, как туча. Спокойного величия брата не было даже в подобии, -
лихая, непогасимая удаль. А Огонь родился огненно-рыжим, вьющиеся пряди
торчали, как ни приглаживай. И только глаза у всех троих были одинаковые,
синие-синие, как чистое небо в солнечный полдень, как промоина в черных
грозовых тучах, как синяя, нестерпимая сердцевина костра.
Когда они возмужали, отец с матерью доверили Даждьбогу величайшее из
сокровищ: Солнце, сияющий золотой щит. Начал сын Неба возить чудесный щит
на легкой колеснице, запряженной четверкой белоснежных коней, начал
озарять красы и дивные дива Земли: поля и холмы, высокие дубравы и
смолистые сосновые боры, широкие озера, вольные реки, звонкие ручейки и
веселые родники-студенцы. Радовалась о сыне Земля, радовалось Солнцу все
дышащее: соловьи пели ему песни, цветы поворачивали головки вослед, а
ящерицы и добрые змеи выползали погреться на валуны. Надобно молвить, все
змеи в те времена были добрыми и безобидными, как теперешние ужи, и умели
просить у Неба дождя, когда его не хватало. Все тянулось к небесному
страннику Даждьбогу, все под его взглядом цвело и плодоносило: недаром
само его имя значило - Дающий Бог, Податель всего.
Иногда Солнце опускалось вниз, посветить Исподней Стране. Тогда над
Землею смеркалось, и приходила Ночь, налетала, как птица с большими
мягкими крыльями, отворяла на небе звезды - живые глаза душ, еще не
родившиеся в земных телах или, наоборот, уже вознесшихся обратно в ирий.
На берегу Океан-моря, на самом западе, Даждьбога ждала добрая лодья и
стаи птиц - лебедей, гусей, уток - готовых впрячься и переправить его
вместе с конями в небо Исподней Страны. Там он пробегал свой ночной путь,
и лодья, запряженная птицами, вновь перевозила его через светлый утренний
Океан. Вот почему, когда были созданы Люди, у них скоро появились обереги
- голова конская, тело утиное. Люди верили, что Бог Солнца всегда выручит
их из беды, где бы он ни был.
В те времена Даждьбог кружил в небесах, как ему хотелось, в Нижнюю
Страну заглядывал нечасто и ненадолго. Там не росло ничего, там не было
красоты. Оттого ночи всегда были теплыми и короткими, как теперь по весне.
Перуну тоже досталось сокровище по душе и по сердцу - сверкающая
золотая секира. Только крепкой руки сына Неба слушался чудесный топор,
только ему был он по могуте; недаром трижды по семь лет Земля-мать поила
его своим молоком, возрос - сильней не бывает. И когда принимался играть
Перун топором, начинал подбрасывать и ловить его для потехи или
размахивать над головой, радуясь собственной нерастраченной мощи - то-то
пылали, летя во все стороны, огненные снопы молний, то-то катился меж
небесами веселый, ликующий гром и целовали Землю струи доброго ливня! И
всюду, куда били молнии, расцветали невиданные цветы, возгоралась новая
жизнь. Секира Перуна была золотой от кончика древка до острия, не для боя
- с кем драться, кому угрожать? Кто враг светлым Богам, сынам Неба и
Земли?..
Перун ходил тогда в тонкой белой рубахе, скроенной из летнего облака.
И крылатые жеребцы, мчавшие его в поднебесье, были белей лебединого пуха,
белей морской пены и молока - храбрые кони с глазами, что драгоценные
камни, с теплым дыханием и золотистыми гривами.
И каких только забав не придумывал молодой Бог! Собирал облака в
стадо и пас, точно коров, доил наземь дождем. Вот почему передовые тучи
грозы посейчас еще называют быками... А то представал пахарем, пряг коней
в соху и вспахивал небесную пажить, разбрасывал всхожие семена... Или слал
облака в полет белыми лебедями, сам же примеривал сизые орлиные крылья,
пускался вдогон, а верные кони летели вослед, и кто скорей поспевал -
неведомо никому.
А порою, задумавшись, тихонько гладил и ласкал мягкое руно облаков и
пальцами, способными дробить камни, неуверенно, робко лепил из них девичий
стан и лицо. Но скоро смущался, развеивал собственное творение без остатка
и снова мчался по небу, хмелея от бешеной скачки, и гром рассыпался из-под
копыт жеребцов.
Говорят еще, в те далекие времена в чистых северных реках было дна не
видать из-за раковин, корявых чашуль. Они не умели ходить и держали свои
створки открытыми, надеясь, что в них попадет какая-нибудь съедобная
мелочь. Перуновы молнии пугали смирных жительниц дна, и они при грозе
поспешно захлопывались; но нередко бывало, что зарево молнии успевало
проникнуть сквозь воду и отразиться в зрачках. Проморгавшись, чашуля
обнаруживала в своих створках маленькую жемчужину. Вот почему эти раковины
до сего дня так и называют - жемчужницами.
А братец Огонь поспевал, как умел, за старшими: где пожарче пригреет
Даждьбогов солнечный луч - Огонь тут как тут, вертится любопытно. Где
высечет искру Перунова золотая секира - там тотчас и его рыжая голова,
увенчанная прозрачным дымком.
ЛЮДИ
Молодечество кипело в крови у юных Богов, искало дела по силе.
Затевали, случалось, Даждьбог и Перун скачку-забаву на весь день от
утреннего Океана до самых закатных пределов. Мчался высоко в небе
Солнце-Даждьбог, золотым огнем сиял его щит, вились гривы коней, мелькали
спицы колес. Летел в тучах Перун, когда верхом, когда в колеснице -
задорно гремел катящийся гром, звенели на ветру хвосты скакунов: где
пометут ими - тотчас луг расцветет, где скоком скакнут - озеро, либо
колодезь, либо гремячий родник. Когда один, когда другой успевал первым к
закату. То величественно-прекрасный Даждьбог в золотом плаще и расшитых
одеждах, то Перун с его рыжей вздыбленной бородой, босоногий, с
продранными локтями. И не сказано, чтобы хоть раз братья поссорились. А
следом прибегал запыхавшийся Огонь.
И вот как-то Даждьбог и Перун уселись на ласковые колени Земли и
придумали мериться: кто скорее докинет рыжего братца до того трухлявого
влажного пня, Солнце своим палящим лучом или Гроза рдеющей молнией.
Позвали Огонь, а он и не откликается. Наконец сыскали мальца. Взял он,
оказывается, звонкую радугу - тугой лук брата Перуна, - обвил льняной
тетивой деревяшку, вложил острым концом в пустой сучок на другой - и знай
себе крутит. И уже кудрявый дымок завивается там, где дерево касается
дерева.
- Горячо, - потрогал и удивился Даждьбог.
- Дай-ка мне, - сказал Перун.
В его сильных руках дело быстро пошло. И вот уж Огонь глянул на
братьев из щели между поленцами, едва не сжег тетиву. И тут капля пота
упала со лба Перуна прямо на деревяшки, и показалось, будто они сонно
