шести тающих спицах:
- Смотри! Она похожа на знак, которым призывают меня Люди - знак Неба
и Белого Света, громовое колесо!
И не видели братья пристальных глаз, устремленных, как копья, им в
спину из глубокой пещеры в Железных Горах, не слышали шепота Чернобога,
шепота ночной ведьмы Мораны:
- Век не видеть бы вашего Белого Света, не слышать вашего смеха! Вот
ужо вам, удальцы!..
КУЗНЕЦ КИЙ
Бог Грозы стал навещать Богиню Весны, вновь гулявшую по зеленой
Земле. Сказывают, сначала он очень смущался своего огромного роста,
зычного голоса, гривы иссиня-черных волос и рыжей, вечно всклокоченной
бороды. Но потом Люди заметили: куда первые жаворонки, вернувшиеся из
ирия, туда и темная туча, рокочущая громами. Так вместе и странствовали по
свету. А когда начинали наливаться плоды и Дочь уступала Матери заботы об
урожае, вместе возвращались на небо, и громы Перуна звучали все неохотнее,
постепенно смолкая - до новой весны. Вот почему праздник Перуна стали
отмечать в двадцатый день месяца липня, по-теперешнему июля, когда цветут
душистые липы и гудение пчел часто смешивается с раскатами дальнего грома.
Пчелы хорошо знают, пройдет гроза мимо или прольется шумным дождем, знают,
стоит ли спешить прочь, прятаться в родное дупло.
В те давние времена каждый год из лесу в Перунов день выбегали олени
и могучие, длиннорогие туры и сами отдавали себя под жертвенные ножи.
Влагу их крови Люди изливали в круглые каменные алтари, утвержденные перед
изваяниями Перуна, а мясо варили и ели всем родом на священном пиру. И
каждый, зачерпнув в свой черед из котла, клал ложку наземь чашечкой вверх
- затем, чтобы между пирующими незримо угостился и Бог.
Однажды, идя по лесу вместе с Богиней Весны, Бог Грозы нечаянно
встретил двоих Людей: парнишку-подросточка и с ним кудрявую девочку в
детской рубашонке.
Парень поклонился Перуну низко, почтительно, но безо всякого страха.
А девчушка, спрятавшаяся было за его спиной, бочком подошла к Леле и робко
протянула ей перепечу, сотворенную в образ птахи из сладкого, на меду,
пряного теста. Богиня Весны с улыбкой взяла приношение, и в ее руках птаха
немедленно ожила, звонким жаворонком взвилась в небеса.
- Как звать тебя? - спросил Перун паренька. Тот отмолвил:
- Отец зовет Кием - Молоточком.
Он, видно, вправду был рукодел: еще первый пух не проклюнулся над
верхней губой, а на ладонях уже твердели мозоли, и у пояса висел в ножнах
хорошо отбитый, острый каменный нож. Ибо в те времена Люди все делали из
кости, камня и дерева: ножи, топоры и даже серпы, вставляя кусочки кремня
в изогнутые корневища.
Перун кивнул на девочку:
- Сестренка твоя?
Парень залился отчаянной краской:
- Не... мы с ней поженимся... когда она подрастет!
Бог Грозы повернулся к Леле и увидел на ее щеках ответный румянец,
ибо Отец Небо с Матерью Ладой уже сговаривались породниться. И он сказал:
- Что подарить тебе на счастье, жених? Чего желаешь, проси.
Кий оказался впрямь не из робких. Он шагнул вперед и бережно
прикоснулся к узорчатому, звонкому золоту чудесной секиры:
- Мне бы, господине, выучиться делать такие.
- Ну, молодец! - расхохотался Перун. - Да ты знаешь ли, какой это
труд?
- Знаю, господине Сварожич, - ничуть не смутился Кий. Вытянул нож из
хороших кожаных ножен и протянул честно, рукоятью вперед: - Погляди, я сам
его сделал.
Костяная рукоять завершалась искусно сработанной головкой красавицы
лосихи. Перун вернул нож и поднял голову к Небу:
- Поможем ему, отец?
И Небо ответило. Прямо из синевы пала слепящая молния, клубок пламени
ринулся в подставленную ладонь Бога Грозы. Кудрявая девочка, пискнув,
вновь спряталась за безусого жениха. А тот, проморгавшись, увидел в руках
Перуна кузнечные клещи. Вишневый накал медленно покидал их, сменяясь серым
блеском железа. Кий не сразу понял, что это такое, ведь кузнечного дела
никогда прежде не было у Людей. Он знал только - сбылось чудо и осияло всю
его жизнь, никогда уже она не потечет, как допрежь.
Клещи остыли, и Перун протянул их парнишке:
- Поднимешь?
Тот закусил губы, натужился и с трудом, но удержал.
Богиня Весны поднесла Кию в ладонях воды, зачерпнутой из гремячего
родника:
- Испей.
В воде мелькали, переливались радужные искры. Кий послушно выпил,
снова взял клещи и легко взмахнул ими над головой, радуясь и дивясь
нахлынувшей силе.
Вот почему и до сего дня по весне, во время первой грозы, многие
спешат испить и умыться из родника, а всего лучше с золота или с серебра:
тотчас прибывает от этого силы, здоровья и красоты...
Перун выучил Кия искать в земле рудные залежи, плавить красную медь,
делать косы, ножи и колокольцы-ботала, чтобы не терялась скотина. А о
железных клещах сказал так:
- Это тебе на потом.
Отец Кия сначала был очень недоволен делами сына, построившего на
краю селения кузницу и днями напролет пропадавшего в ней:
- И на что нужна твоя медь, одна зелень с нее! Деды наши палицами и
каменьем довольствовались, и нам хватит того. Бросай баловство, пора уже
тебе брать мотыгу да в поле идти, хлеб сеять! Ишь вымахал дармоед! Я уж
седой - до каких пор кормить-то тебя?
А тут еще маленькая невеста повадилась лепить из податливой глины
разные формочки и лить в них блестящую медь, начала дарить подружкам
узорчатые запястья, витые колечки к налобным повязкам, маленькие
перстеньки-жуковинья... Сором! Не девичье дело!
Но охотники вскорости поняли, что стрелы с медными и бронзовыми
головками настигали зверя куда верней прежних, увенчанных кремнем и
костью. Стали они приносить Кию пушистые шкурки, вкусное мясо. А взамен
просили не только ножи да наконечники для копий и стрел, но и украшения
женам и любимым невестам. А женщинам сразу приглянулись тонкие, острые
иглы, легко пронзавшие холст и прочную кожу.
Не сеял Кий хлеба, не возделывал репища-огорода, а голоден не ходил.
Нес в дом хлеб, а часто и мясо для щей. Делался понемногу кормильцем семьи
не плоше братьев, не плоше самого отца...
А потом было вот что. Как-то по весне шел молодой кузнец мимо поля,
которое Люди мотыжили, рыхлили под хлеб. Глянул Кий, какой пот струился с
их лиц, с привычно согнутых спин... А за полем, на вольном лугу, паслись
налитые праздной силою кони. Играли, носились, метали из-под копыт комья
земли.
Люди приветствовали Кия, хвалили удобные мотыги, но он будто не
слышал. Ему вдруг подумалось: а если того пустопляса-коня да заставить
тянуть полем мотыгу? Большую мотыгу, по силушке? Сбоку привесить?.. А
ежели приспособить, чтобы не одним плечом, обоими налегал?
Дома Кий вылепил из глины конька и весь вечер так и этак ладил к нему
длинные палочки. Братья стали смеяться: потянул, мол, за девчонкой,
игрушками занялся. Но утром над его кузницей заклубился густой дым.
Любопытные парни, зашедшие глянуть, в чем дело, приставлены были
раскачивать тугие меха. И когда наконец Кий вывел коня и запряг, сзади
оказалась не повозка, не волокуша - острый рог, нацеленный в землю, и
удобные рукояти для пахаря.
- Какая сохатая! - сказал кто-то, поглядев на окованный блестящей
медью рог. Так и повелось с тех пор звать рогатую соху - сохой.
Послушный конь взмахивал хвостом и оглядывался, ожидая хозяйского
слова. Старики сперва хмурились: не обидится ли Земля? Но вот отец Кия,
помолясь, взялся за рукоятки и повел самую первую борозду. И вдруг, сам
того не заметив, уже сделал столько, над чем еще вчера трудился бы до
заката.
- Диво! - изумленно ахнули Люди. А кто-то складно примолвил:
- У матушки сошки - золотые рожки!
С тех пор потянулась за Кием слава вещего мастера, любимого Богами
умельца и чуть ли не вещуна. Стали поговаривать, будто мог молодой кузнец
выковать не только вилы или топор, но даже и слово, даже судьбу, даже
старость и хворь на здоровье перековать...
ДВА ВОЛОСКА
Вот что, к примеру, рассказывали про Кия. Будто однажды заехал к нему
удалец по имени Вострогор, попросил наконечников к стрелам и еще меч. Его
род жил на севере, у самых Железных Гор, и там давно уже никому не было
доброй судьбы. Слепой отец Вострогора сам благословил младшенького в
дорогу, велел искать счастья на стороне. Подобных скитальцев год от году
делалось больше. А меч был нужен затем, что Люди сделались разными, не
обязательно добрыми, надо же уметь за себя постоять.
Войдя в кузницу Кия, Вострогор, как баяли, тотчас заметил под его
молоточком два тонких волоса, серебряный и золотой. А заметив - больше не
мог отвести глаз.
- Что такое куешь? - поздоровавшись, спросил он умельца.
- Судьбу - кому на ком жениться, - отвечал будто бы Кий. Тогда
Вострогор не удержал любопытства:
- Чью же ладишь теперь?
- Да вот твою как раз, - с усмешкою отмолвил кузнец. Затрепетало
сердце в груди удальца, еле-еле осмелился выспросить о невесте, о своей
суженой. И кузнец, глядя в вещее пламя, сказал ему так:
- Вижу твою невесту, живет она у далекого моря. С рождения лежит
бедная в гноище, вся-то кожа в коросте, что в еловой коре...
Застонал Вострогор-удалец, обхватил руками буйную голову, едва на
ногах устоял. Не спросил более ни о чем. Насилу дождался, пока сделает ему
Кий обещанный меч и наточит как следует. Да с тем и уехал.
Долго ли странствовал, коротко ли... Ни к какому морю, понятно,
старался и на сто верст не подъезжать, только от судьбы не ускачешь.
Вывела его дороженька, тропка лесная, к самому берегу. Увидел он серые
волны от окоема до окоема и лодку, вытащенную на песок. А под соснами -
бревенчатую избушку, сети развешанные. Спрыгнул с коня Вострогор,
постучался.
- Входи, добрый молодец, гостем будь, - отозвался милый девичий
голос. Растворил удалец скрипучую дверь, стянул шапку с кудрей - кланяться
Огню в очаге да добрым хозяевам... сам высматривает - где же
девка-красавица, что с ним ласково говорила? - только нету
девки-красавицы, лежит на лавке страшное страшило: лица в коростах не
видно, все тело что еловой корой обросло... тут и встали у храброго парня
русые волосы дыбом, язык к небу присох. А девка и спрашивает:
- Не видал ли ты, молодец, где-нибудь моего суженого Вострогора?
Скоро ли ко мне припожалует?
Ни слова не смог вымолвить удалец. Не боялся он ни медведей, ни
свирепых волков, стаями рыскавших у Железных Гор - а тут оплошал, струсил.
Закрыл руками лицо, отвернулся...
- Стало быть, ты и есть мой жених? - сказала тихо девица. - Что ж,
вижу, в обиду тебе жениться на такой жене, хворой да некрасивой. Не то что
в уста целовать, глядеть даже не можешь. Убил бы уж, жених ласковый, затем
что не быть нам с тобою поврозь, а и вместе, видно, не быть...
Будто вихрь завертел тогда Вострогора. Сам не ведал в отчаянии, что
руки творили. Схватил свой тяжелый, отточенный меч и ударил с размаха
невесту прямо в открытую грудь. И кинулся бежать прочь, словно обронивши
рассудок... Опамятовался неведомо где, в черном лесу, перемазанный,
изодранный в кровь о колючие ветви. Открыл глаза - верный конь рядом
стоит, губами мягкими трогает, жалеет хозяина. Сел на него Вострогор,
заплакал и поехал куда придется, проклиная свою непутевую Долю, пришедшую,
знать, к его колыбели все с тех же сумрачных гор...
Долго еще странствовал молодой удалец. Ехал по заросшим холмам, где
уходившее Солнце щедро золотило лесные макушки, а меж сосен наливалась
