Правду лесную - зачем, коли никто не накажет? Вот и убивали больше, чем
требовалось, бросали подранков, забывали повиниться перед звериными
душами, изгнанными из тел, поблагодарить за добро. Жутко вымолвить - иной
раз живьем шкуру спускали. И, уж конечно, не оставляли на пнях угощения
лесному народу. Какое там - сами несыты! А что зверье уходило, скудело,
внукам не на кого будет охотиться - им-то какая забота!
Брат с сестрою удались не таковы. Довелось им раз вытащить из полыньи
чернобурого лиса, цеплявшегося за ломкий ледяной край, ненадежно
прихвативший быстрину. Светозор и сам вымок по пояс, пока его доставал.
Дети кузнеца тогда не позарились на роскошную драгоценную шубку. Разложили
костер, обогрели и высушили зверька - да и отпустили...
...Долго ли, коротко ли шли Киевичи лесом, под заиндевелыми соснами,
меж непроглядных елей, утонувших в снегу. Довелось им тот раз зайти в
самую крепь, в такие места, где они еще не бывали. Пересекли замерзшее
болото, миновали холмы - и над лесными вершинами явила себя гора, круто
вознесшаяся ввысь.
- А не Глядень ли это? - сказал сестре Светозор. - Давай заберемся!
Яркий Месяц светил между облаков, обведенных серебряными каемками.
Оказалось, гора стояла на самом морском берегу, озирая мерцающий
неподвижный простор, ушедший во мглу. А в другой стороне, далеко-далеко,
видны были знакомые родные дымки. Действительно - Глядень, лучше не
назовешь. Но брат и сестра, взобравшись наверх, тотчас позабыли, чего ради
вязли в сугробах. На лысой макушке горы перед ними было давно позабытое,
заброшенное святилище Бога Грозы. То самое, о котором рассказывал когда-то
отец.
Богам никогда не строили храмов: зачем им стены и кровля, когда их
хоромы - летящие тучи и небесная твердь, ложащаяся под колеса солнечной
колесницы? Святыням Людей незачем было скрываться от Неба. В прежние
времена резной лик Перуна умывали ласковые дожди, а теплые ветры подносили
браное полотенце. Ныне дубовое изваяние стояло обледеневшее, облепленное
снегом, покосившееся, безокое... но все-таки стояло, не рухнуло.
Киевичи подошли осторожно. Когда-то вокруг него в шести ямах
неугасимо горели костры, и жрецы, жившие чуть поодаль в избушке, денно и
нощно приглядывали за пламенем, подкладывали дрова. И всякое утро, когда
солнечные лучи притрагивались к изваянию, смешивались со светом костров -
думали Люди, это три брата Сварожича сходились все вместе, благословляя
свой мир...
Куда подевались жрецы? Может, так и умерли здесь в кромешную осень,
пытаясь сберечь священный Огонь?..
Сестрица поднялась брату на плечи, принялась бережно очищать лицо
изваяния, и скоро на Киевичей глянул Перун - его золотые усы, его знак -
глубоко врезанное, о шести спицах громовое колесо. Ну точь-в-точь та
фигурка из красного тиса, хранимая дома, отец сказывал - втыкали ее на
засеянном поле, испрашивая дождя... Только волосы накрепко заледенели, да
прежние синие глаза глядели незряче. Должно быть, холодные дожди смыли
яркую краску в ту осень, когда погасли костры.
- Если бы опять взошло Солнце, - сказала Зоря негромко. - Увидеть бы
хоть раз, какое оно!
Светозор разгреб снег перед изваянием. Открылся алтарь - круглое
каменное кольцо, вросшее в промерзлую Землю. Когда-то сюда опускали
рогатые короваи, а в праздник Перуна лили жертвенную кровь туров, оленей и
могучих рыжих быков...
Киевичи переглянулись и начали стаскивать к алтарю сухие ветки из
леса. Сверху Светозор положил еду, что снарядила им мать: пряженики с
мякиной и толченой корой, вареного петуха. Вытащил кремень и кресало, но
передумал - обвил тетивой лука круглую деревяшку. Когда Огонь разгорелся и
ярко осветил дубовое изваяние, заставив таять на нем лед, Светозор обнажил
голову и промолвил:
- Господине наш, Перуне Сварожич! Прими угощение и услышь, сгинувший.
Есть в Океан-море остров Буян, есть на том острове сырой раскидистый дуб,
что пророс всю Землю корнями. Есть под тем дубом горючий камень Алатырь,
всем камням камень. Ты, Перун, пахал тучи сохой, рассеивал молнией семена.
Ты отца нашего выучил ковать медь и железо. Худо нам без тебя, без брата
твоего Солнца. Ты привстань, сгинувший, на резвые ноги, открой ясные очи!
А кладу я свое крепкое слово под белый камень Алатырь, замыкаю ключами,
бросаю ключи в глубокое море: кто найдет, все равно мое крепкое слово не
превозможет!..
Сказав так, он вытащил нож и отворил на руке жилу, окропил кровью
костер:
- Ты сочись, руда, глубоко, до самого Исподнего Мира, куда камню
упавшему в двенадцать дней с ночами не долететь. Разыщи господина нашего,
Перуна Сварожича, передай ему...
Договорить не пришлось: Огонь вдруг взревел и вскинулся так, словно в
него вылили масло. Киевичи испуганно отскочили, а пламя взвилось выше
голов и обняло изваяние, срывая ледяные оковы, рассеивая их облачком пара.
Брат с сестрой могли бы поклясться, что слышали яростный, торжествующий
смех, донесшийся из костра. Когда же деревянное тело как будто
зашевелилось, а Земля под ногами начала содрогаться - Светозор и Зоря, не
помня себя от страха, кинулись в лес.
Этой ночью в доме Кия случился переполох. Задрожал пол, ходуном
заходили надежные стены, задребезжали один о другой глиняные горшки.
Проснувшиеся кузнец и кузнечиха видели, как из-под пола выскочил Домовой и
отчаянно заметался, пытаясь подпереть плечами грозно колышащиеся, готовые
рассыпаться бревна. Кузнечиха с перепугу спросила:
- К худу, батюшка, или к добру?
Домовому многое ведомо скрытого, он знает судьбу. Но на этот раз и
сам Домовой только недоуменно оглядывался. И тут из углей, присыпанных на
ночь золой, к самому дымогону взметнулся Огонь.
- К добру! - прогудел он. - К добру! Ты, кузнец, его провожал, а твои
дети встретили! Хорошие дети!..
- Кого? - спросил Кий, догадавшись, но все-таки не смея поверить.
Однако Огонь не произнес имени брата - съежился, юркнул в угли назад.
Когда, наконец, стихла судорога Земли, шатавшая дом, и стало возможно
покинуть напуганную жену, Кий оседлал длинноногого ручного лося и поехал
на нем в лес. Давно не езженной тропы не видать было в сугробах, но Кий
ехал уверенно. Он знал, где искать.
ИСПОЛИН
Светозор и Зоря еще долго отсиживались за елками после того, как
успокоилась под ногами земля. Когда же минула ночь и опять взошел Месяц,
все-таки набрались храбрости и полезли назад на гору.
- Надо же взглянуть, что случилось, - сказал Светозор.
Оба очень боялись, но оба откуда-то знали: их жертва, а пуще того
пролитая кровь что-то стронула в мире. Пробудила что-то обессиленное,
медленно умиравшее...
Они поднялись на вершину. И отшатнулись: ее как мечом разрубила
широкая трещина, протянувшаяся как раз через алтарь. Деревянного изваяния
нигде не было видно, наверное, провалилось. А у края бездонной пропасти,
раскинув руки, лицом на заснеженных камнях лежал исполин.
Брат с сестрой, двое осторожных охотников, приблизились с опаской.
Каким-то образом он сумел поднять себя из бездны, но и только - остался
лежать, где кончились силы. Снег на его теле не таял. А с обеих рук
куда-то вниз свешивались покрытые инеем цепи.
- Какой могучий, - сказал Светозор, опуская наземь копье. - Только
заморенный совсем. Откуда он вылез? Замерз, бедный, окоченел. А
изранен-то...
- Мы с тобой виноваты, - откликнулась Зоря и тронула неподвижную
руку: на этой ладони уместились бы ее обе и еще место осталось. Вздохнула:
- Мы могли бы помочь ему. А теперь он замерз.
Словно в ответ, пальцы медленно сжались, обхватив подвернувшийся
камень. И хрустнул, дробясь, кремневый желвак, брызнули золотые искры и
пропали в снегу!
- Ожил никак, - выдохнул Светозор, загораживая сестру. Ему не бывало
так жутко, когда он сходился с волком в лесу. Кто был перед ними? Живой
человек или потревоженный в могиле злобный мертвец? Как быть: снова
подойти к нему или скорей бежать в лес, вырубать осиновый кол?..
Сын кузнеца поднял над головой оберег - громовое колесо. То самое,
что когда-то отбило у Лешего сироту. Знал Светозор, этот оберег не потерял
еще силы. И едва он раскрыл кулак, светлое серебро ослепительно вспыхнуло.
Светозор явственно ощутил, как оберег потянулся к лежавшему и потянул с
собой его руку. Киевичи пошли вперед, как во сне.
Вдвоем они кое-как совладали перевернуть исполина кверху лицом,
принялись кутать в меховые плащи. Он был когда-то черноволосым, но теперь
голову густо заснежила седина. Только борода, не тронутая морозом,
осталась рыжей, клубящейся, как Огонь в старой печи.
- Да он же слепой, - посмотрев на запавшие веки, всхлипнула
жалостливая Зоря. - А на груди рана какая! В сердце метили! - сдвинула
шапочку и приникла ухом: - Бьется ли, не пойму...
Светозор, надрываясь, выволок из пропасти заиндевелые цепи. Они были
неподъемно тяжелыми и вдобавок страшно холодными, жгли руки сквозь бараньи
мохнатые рукавицы и варежки, надетые внутрь. Последние звенья были
разорваны. Это же что за сила понадобилась!
Светозор начал снова подтаскивать сучья, устраивая костер - хотя бы
как-то согреть, оживить найденного, прежде чем тащить домой через лес.
Слепого, со страшной раной в груди, да еще в этих цепях - он уж
чувствовал, кузнец как-никак, их не всякое зубило возьмет.
Он вдруг остановился, оброненный хворост ударил его по меховым
сапогам. Осипшим голосом он промолвил:
- А я знаю, кто это, сестра.
Когда Кий, понукая лося, выехал к ним из лесу, на вершине горы
бушевал щедрый костер. Рыжекудрый Огонь взвивался в неистовой пляске,
протягивал языки - обнять распростертого в круге ярого света. Кий увидел,
как медленно поднялась схваченная цепью рука, погладила пламя.
- Брат, - разлетелись угли и зашипели в снегу. - Брат!..
Двое Киевичей стояли на коленях опричь:
- Господине наш... Перуне Сварожич...
- Господине и побратим мой, - стащил шапку кузнец. Бог Грозы обратил
к нему изувеченное лицо, усмехнулся знакомой усмешкой, только медленно,
очень медленно. Мороз Кромешного Мира еще не выпустил его из когтей. Он
промолвил:
- Хорошие у тебя дети, Кий.
Лось сам подошел и согнул длинные ноги, готовясь поднять небывалый
труд и небывалую честь. Иные Люди теперь говорят, именно ради того дня он
взят был на Небо, и вот почему приметное созвездие, рекомое Колесницей,
Большой Медведицей или Ковшом, еще прозывается Лосем. Но так это или не
так, никому доподлинно не известно. А вот какое чудо действительно тогда
совершилось. Впервые за тридцать лет и три года проснулся в Земле цветок и
выглянул наружу, доверчиво расправил лилово-синие лепестки, украшенные
золотистым пушком. Дружно ахнули Зоря и Светозор: никогда еще они не
видели живого цветка. А сын Неба коснулся его пальцами и сказал:
- Не вовремя ты вылез, малыш. Но с этих пор у твоего племени всегда
будет по шесть лепестков. Станешь ты лечить Людей и прозовешься -
Перуникой...
СЕКИРА И КОНЬ
Кий с детьми привезли спасенного Бога Грозы к себе в дом, уложили на
полати, где потеплей. Но только управились, как что-то стукнуло в дверь.
Потом еще. И еще раз.
- Кто там? - спросила кузнечиха. Ей никто не ответил, и Кий сам пошел
открывать. На крыльце у порога лежала секира с измятым, иззубренным
золотым острием. Пока Кий смотрел, она шевельнулась, вползла в дом,
вспрыгнула на полати и виновато легла под руку Бога Грозы.
- Пришла! - сказал ей Перун. - Что толку с тебя?
