В избяном тепле ледяная корка обтаивала на лезвии и стекала, как
слезы. Кий уже не особенно удивился, когда извне громко и жалобно заржал
конь. Выглянувший кузнец увидал чуть живого, тощего жеребца: одно золотое
крыло вспыхивало неверным, дрожащим огнем, второе, поломанное, трепетало,
не в силах взмахнуть. Кий выдернул несколько кольев плетня, поймал рваные
остатки узды и заставил коня войти, пятясь, через дыру - чтобы не
выследили. Кое-где в хвосте и гриве еще виднелись нанизанные жемчужины, но
вся шерсть от ушей до копыт, прежде белая, была теперь черней черноты.
- Здесь, здесь твой хозяин, - утешил его кузнец. И повел в конюшню,
ласково приговаривая: - Это Змей на тебя дохнул, что ты так почернел? А с
крылом что? Может, вылечим?
Конь узнал его и шел, прижимаясь щекой к плечу Кия, нетвердо на
ослабевших тонких ногах. Кий укутал его попоной, Зоря замесила теплой
болтушки. Крыло, покалеченное когда-то, казалось только что перебитым,
конь вздрагивал. Кий с сыном бережно вправили косточки, привили лубок:
- Ешь получше да выздоравливай поскорее!
Когда же посреди ночи Светозор пришел навестить жеребца, он увидел
рядом с ним Домового. Кудлатый маленький старичок, схожий обликом то ли с
Кием, то ли с Киевым умершим отцом, взобравшись на ясли, расчесывал и
заплетал в косы длинную гриву, пододвигал корм, мягонькими лапами
поглаживал больное крыло:
- Буду гладить гладко, стелить мягко! Станешь снова веселым и резвым,
как был!
ТУР - ЗОЛОТЫЕ РОГА
Прежний могучий сын Неба, на которого так надеялись Люди, не смог бы
теперь не то что за них заступиться - даже оборонить себя самого. Кий с
кузнечихой пробовали лечить раны, но раны не заживали. И от цепей веяло
таким морозом, что холодно было в избе - топи, не топи. Кий с сыном
пытались их разрубить, но только перепортили острые стальные зубила.
- Туда, где я был, камень падал бы двенадцать дней и ночей, - сказал
Кию Перун. - Не минуешь ты горя из-за меня, побратим, когда нагрянут
искать. Жаль, не вижу! Небось, постарел за тридцать три года?
- Да и ты не помолодел, хоть и Бог, - ответил кузнец. Он вспомнил о
самородке, что когда-то давно принесла в его кузницу злая Морана. Он тогда
уже понял, что это было железо с Железных Гор, неподатливое и злое.
Недаром надеялась ведьма выковать гвоздь!
- Может, сгодится разок для доброго дела, - рассудил Кий. Встали они
со Светозором на лыжи, отправились в лес разыскивать вмерзший в Землю
валун, под которым спал заклятый клад. По дороге их догнал на санках
сосед, спросил любопытно:
- А правду ли бают, у тебя домочадец новый завелся? Работника взял,
али жених к дочери зачастил?
Кузнецы не отважились много болтать о Боге Грозы. Мало ли каких ушей
достигнет молва, еще бедой отзовется.
- Это друг мой давний, Тархом Тараховичем прозывают, - ответил Кий. -
Зашел в гости да приболел.
- А ты его перекуй в здорового, - засмеялся сосед. - Ты же,
сказывают, умеешь.
- Попробую, - пообещал Кий.
Им было по пути, и сосед подвез их в санях. А пока ехали, рассказал,
какая напасть приключилась за болотами, у дальней родни. Там поднялись из
берлог разом три шатуна, прожорливые и свирепые. Диво, вместе охотились.
Видели их на Глядень-горе, что-то они там искали, но, знать, не нашли и
повадились заходить во дворы - рвать собак, вытаскивать скотину из хлевов.
Бабы, дети уже за порог боялись ступить, да и мужики с оглядкой
высовывались. И старейшина приговорил:
- Откупимся девкой! Отдадим медведюшкам невесту-красавицу, авось
подобреют...
Так и сделали. Выбрали девку: глаза родниковые, коса по колено -
чистое золото. Обрядили в свадебную рубаху, велели отцу-матери кланяться и
расчесали волосы надвое:
- Не осуди, Светленушка! Уважишь медведюшек, самого Скотьего Бога
уважишь. Пускай нас помилует!
Ибо Волосу, мохнатому Змею, медведь был от века первый товарищ. Такой
же прожорливый, свирепый и сильный, да и ленивый. И на девичью красу такой
же несытый.
Что ж! Свели плачущую невесту глубоко в чащу лесную, в заросший
ельником лог, откуда всего чаще выникали медведи. И оставили привязанной к
дереву на поляне:
- Заступись, кормилица! Ублажи Волосовых зверей! Не дай лютой смертью
изгибнуть!
С тем ушли старики. Но не увидели старыми глазами, что вблизи
схоронился Светленин бедовый меньший братишка. Решил малец выследить, в
какую сторону поведут ее женихи, чтобы потом навестить в берлоге, привет
домой передать. А утихомирятся, залягут снова в спячку медведи - может,
назад в деревню забрать...
И вот захрустел мерзлый снег под двенадцатью когтистыми лапами. Вышли
на поляну три шатуна. Светленин братец не помнил, как высоко на дереве
оказался. Только видел, как начали медведи обнюхивать обмершую невесту и
свадебное угощение, сложенное у ее ног...
Но не довелось им потешиться. Совсем рядом послышался рев, от
которого с ветвей осыпался снег, а храбрый малец еле усидел на суку.
Затрещало в подлеске, и из чащи, вспахивая сугробы, вылетел тур.
Грознее зверя не водилось в лесу. Рослый мужчина не смог бы взглянуть
поверх его черной спины, разделенной белым ремнем. Быстроногий олень не
умел его обогнать, превзойти в стремительном беге. А рога длиной в руку,
выгнутые вперед, играючи расшвыривали волков, метали с дороги охотников
вкупе с конями...
Вот что за чудище вырвалось на поляну и встало между невестой и
женихами, и пар струями бил из ноздрей на морозе. Мальчонка с ветки
увидел, что на рогах быка горело жаркое золото. Не простые были медведи,
не прост был и тур. И кто страшнее, неведомо.
А рев тура уже смешался с медвежьим. Оторопевшие поначалу, косматые
женихи втроем бросились на быка. Один разорвал ему когтями плечо, другой
успел укусить, но третьего тур вмял в снег и там оставил лежать. Новая
сшибка, и еще одна бурая туша взлетела, перевернулась и грянула о сосну,
так что белая шапка обвалилась с вершины. Последний шатун встал на дыбы,
но тур пригвоздил его золотыми рогами к необъятной березе и держал, пока
тот не замолк и не свесил когтистые лапы, оставив полосовать ему шею.
Тогда тур швырнул его прочь, еще раз коротко проревел и пошел к дереву, у
которого без памяти висела на веревках невеста. С его плеча и шеи капала
кровь. Вот бык наклонил голову, осторожно дохнул Светлене в лицо. Кончиком
рога поддел лыковые путы и разорвал, как гнилую нитку. И тормошил теплой
мордой упавшую девушку, пока она не очнулась. Светлена отчаянно
вскрикнула, заслонилась локтями... тур ничем ее не обидел. Губами поднял
из снега какой-то мешочек, затянутый длинным оборванным ремешком. Положил
ей на колени, подставил могучую изодранную шею. Светлена неверными руками
кое-как обхватила ее, крепко завязала концы ремешка. Погодя стащила
платок, взялась унимать, заговаривать кровь:
- Ты, руда, стань, боле не кань...
Тур слушал смирно, опустив грозную голову. Только все заглядывал
Светлене в глаза, будто силясь что-то сказать. А потом непоседа-братец
увидел, как тур припал на колени, и сестрица неловко, несмело взобралась
ему на загривок. И пошагал тур, чуть заметно прихрамывая, по глубокому
снегу прочь, как будто поплыл...
- Вот дела-то, - скончал свою повесть говорливый сосед. - Хотели с
собаками его обложить, да больно уж лют. Только лучше бы девка досталась,
кому назначали. Боятся теперь, разгневается Скотий Бог, хуже не было бы!
ПЕРУНИЧ
Кий с сыном перевернули обледенелый валун, вытащили самородок. Не
тронутый ржавчиной, он синевато блестел, и обломанные края были остры -
как раз то, что надо. По пути домой они завернули в кузню за молотом, и
тут издали долетел звериный рев - далекий, ослабленный расстоянием. Однако
подпилки, сверла и молоточки немедленно отозвались, заговорили. Чуть
слышно запел даже большой молот-балда, не забывший руку Перуна. Кий ударил
кресалом, и Огонь выпростал из горна длинный язык, будто прислушиваясь. А
Кию подумалось, что точно так звенела когда-то его кузница, откликаясь на
гневный голос Сварожича.
- Тур кричит, - сказал Светозор. - Уж не тот ли?
Выглянули они в дверь и вот что увидели. С опушки, проламывая ранящий
наст, во всю мочь бежал тур - золотые рога, и на его спине, вцепившись в
черные космы, ничком лежала девушка. А за туром на перепончатых крыльях,
злобно шипя, летел... нет, не Волос, в два раза поменьше, но тоже
страшилище. Чешуя вокруг шеи переливалась пестрыми бусами, на плоском
затылке болталось подобие косы.
- Живет же мерзость такая, - покоробило Светозора.
- Змеевна! - сказал Кий. - А ведь догонит!
Летучая тварь между тем прянула вниз, метя кривыми когтями. Но
промазала - лесной бык увернулся, вспахав белую целину. Змеевна ударилась
оземь и вдруг обернулась красавицей в длинной искрящейся шубе. Только
светились радужные глаза.
- По-доброму ворочайся! - расслышали кузнецы. - Ее брось, и свадебку
справим! А не то вечный век будешь в турьей шкуре ходить!
Бык молча бросился, пригибая золотые рога. Но красавица обернулась
громадной клыкастой свиньей - опять с косою и бусами. Лязгнула челюстями.
Жаль, не выпросила у батюшки ледяного змеиного зуба!
Кий с сыном замахали руками, закричали в два голоса. И тур их
услышал. Повернулся и тяжело поскакал, выбиваясь из сил. Огонь в горне
свирепо гудел, сам собой разгораясь жарче не надо. Кий сунул в него
тяжелые клещи и поспешил обратно к двери. Подскакавшему туру пришлось
заползать на коленях, но все-таки он успел: кузнецы вдвинули засов перед
самым рылом свиньи. Ударившись о железо, веприца отлетела с бешеным
визгом. Кузнецы оглянулись посмотреть на быка, но быка не было. У
наковальни, прижавшись друг к дружке, сидели на полу девка и парень -
черноволосый, в изодранном жениховском наряде. Двумя руками он крепко
держал привязанный на шею мешочек, глаза были сумасшедшие. А ноги - босые,
сбитые в кровь. А еще на полу лежала порожняя шкура, увенчанная золотыми
рогами. Обоих, парня и девку, колотила дрожь.
- Здрав буди, Перунич! - прогудел из горна Огонь. - Признал ли,
братучадо?
Парень хрипло откликнулся:
- И ты гой еси, Огонь свет Сварожич! Как же мне тебя, стрый-батюшка,
не признать!..
Поднялся, пошатываясь, подошел и обнялся с вылетевшим из горна Огнем.
Девка пискнула, закрыла руками глаза. Между тем веприца снаружи
прохрюкала:
- Кузнец, отвори!
Кий ответил:
- Рад бы, да засов застрял, не могу. Не обессудь уж.
Змеевне, видно, умишка, чтоб думать, совсем не досталось, одни
прихоти:
- Как же я его у тебя заберу?
Кий посоветовал:
- А ты пролижи дверь, где нету железа. Я его тебе на язык-то и
посажу.
Перунич подошел к кузнецу, и турья шкура поползла по полу следом,
готовая вновь прыгнуть на плечи.
- Сам выйду... Светлену побереги. И вот еще... тебе нес, сохрани...
Он протянул Кию мешочек, но Кий отмахнулся:
- Погоди ты. Мы Волоса выпроваживали, неужто Волосовну не отвадим?
Веприца тем часом лизала дубовую дверь, сопя и плюясь. Дуб, громовое
дерево, был ей не по вкусу и к тому же поддавался с трудом. Но вот дыра
засветилась. Она всунула язык в кузницу далеко, как только смогла:
- Ну, сажай!
Светозор передал отцу горячие клещи.
- Держи, - сказал Кий и изо всей могуты стиснул слюнявый язык.
Змеевна завизжала так, что впору было оглохнуть. А уж рвалась - мало
языка не покинула у Кия в клещах.
- Что с ней сделаем? - спросил кузнец. - Может, в соху впряжем,
