родственники в Адлере...
<МВД СССР, УГРО, Костенко. Уроженец Смоленска Кротов Евгений
Ильич, 1897 года рождения, имел брата, Ивана Ильича, проживавшего в
Адлере. Скончался в 1951 году. В Смоленске работает вдова его сына,
Кротова Елена Тимофеевна, 1932 года рождения, заведующая ювелирным
магазином, проживает по адресу: Могилевская улица, дом 6>.
...Вернулись на рассвете; Москва была красива особой, утренней,
безлюдной красотою; остро пахло распустившейся листвой.
Костенко отчего-то вспомнил Кисловодск; приехал туда зимою, по делу
<Пашки>; воскресенье выдалось свободным; пошел на Красное Солнышко.
Поразило его обилие белок - быстрые, с желтыми опушками и дымчатыми
холеными хвостами, нежные зверьки садились людям на руки, лакомились
семечками; коготки их щекотали ладонь - идиллия.
<Люди стали добрее, - подумал тогда Костенко. - Это - знамение.
Раньше здесь белок не было, а если и забегала какая, то от людей таилась в
листве... Их ведь в войну стреляли не для того, чтобы шкурку выделать, - о
мясе мечтали...>
...Дежурный, счастливый оттого, что скоро может ехать домой,
отсыпаться, доложил:
- Товарищ полковник, на ваше имя только что получена телеграмма и
пакет из Неаполя. И еще: вас очень искал генерал.
...В пакете были фотографии Петровой, переданные в Неаполе ее
двоюродным братом: невзрачная женщина, в очках, с острым, точечным
взглядом. Кротова рядом не было.
<По дурнушкам работал, - подумал Костенко. - Бухгалтер Львов был
влюблен, она ему казалась красавицей; удел влюбленных - дописывать портрет
пассии, создавать образ прекрасной дамы... Каждый влюбленный - гениальный
художник>.
Костенко посмотрел на часы - половина шестого. Домой ехать нет
смысла. Генерал приезжает в восемь. Он лег на диван, укрылся шинелью,
которая висела у него в шкафу вместе с формой, и сразу же уснул.
Сон ему приснился странный - будто он в маленькой деревенской церкви,
стоит на коленях рядом с Глафирой Андреевной Милинко, в руках у них
свечки, и хор поет, детишки.
Пел, однако, не хор в церкви - по радио передавали концерт юных
свешниковцев, <Аве Мария>; секретарь не выключила радио с вечера, Костенко
всегда держал включенным, телевизор велел убрать, чтоб не отвлекал, а
<Маяк> слушал постоянно, музыка ему помогала, а если передавали
какую-нибудь словесную тягомотину, он отключался, пропускал мимо, он это
умел, поэтому и с женой был счастлив - все двадцать пять лет.
Увидел во сне ленинградского рабочего-изобретателя Васильева.
Малюсенький, худенький, с нездоровым лицом блокадника, тот рассказал
Костенко, как ему прикрепили - в порядке шефства и контроля - инженера с
двумя чертежниками.
<Инженер норовистый, - улыбчиво, тихо рассказывал Васильев, - что не
так, сразу начинает вопить; если б я йогой не увлекался, давно бы от его
концертов инфаркт получил, так он шумит, а я небо себе представляю,
облака, Баха, и он таким малюсеньким-маленьким делается, и голоса его не
слышно, а уйдет - я снова на землю вернусь и спокоен, всем на удивление,
словно бы никакого скандала и не было. Чертежники удивляются: <Ну и
выдержка у вас>; нет у меня никакой выдержки, просто йогу знать надо,
очень полезный инструментарий в век стрессов>.
...Спал Костенко сорок минут; тяжело поднявшись с дивана, сразу же
подошел к телефону, позвонил в Смоленское управление:
- Аккуратно поговорите со вдовой Кротова - не посещал ли ее в этом
году мужчина, возможно, в форме капитан-лейтенанта.
...Когда в девять вернулся от генерала (тот сказал, что загранпаспорт
готов, билет в Берлин взят на завтрашний утренний рейс), позвонили из
Смоленска:
- Кротову посещал моряк; сказал, что был дружен с ее родственником,
покойным Николаем, вместе дрались за Киев, обещал еще раз приехать в этом
месяце...
...Билет на Берлин Костенко попросил сдать, поручил Тадаве позвонить
Паулю Велеру, извиниться, сказать, что прилетит на днях, сейчас никак
нельзя, и вызвал машину: ни самолета, ни поезда на Смоленск не было, ждать
не мог, чувствовал, надо быть там как можно скорее.
РЕТРОСПЕКТИВА-VII (Магаран)
__________________________________________________________________________
Впервые он увидел золото в руке отца. Тот пересыпал его с ладони на
ладонь - грязные серо-желтые камушки, словно с пляжа.
- Вот, гляди, - сказал тогда отец. - И запомни, сие - с и л а.
- А чего это? - не понял юноша.
- Не <чего>, а <что>. Золото. Завещаю его тебе. Продать нельзя,
<торгсин> прикрыл, так что береги. До иных времен.
- До каких это <иных>?
Отец внимательно на него посмотрел, долго медлил, потом ответил:
- Много сызмальства знать будешь - помрешь не живши. Придет время -
скажу. В нынешних книгах объяснений не ищи - пустое, ложь; задают - зубри,
но в голову не откладывай, не надо, зачем зазря забивать тем, что -
м и м о? Помни одно: у кого козу отобрали - тот о козе всю жизнь и
мечтает; у кого коня увели - тот во сне своего коня видит; у кого золото
отобрали - тот ж д е т... Постоянно, ежеминутно ждет, как бы вернуть. И в
союзниках ему будет тот, кто козу потерял, тот, кто коня лишился, потому
как людишек одно лишь может объединить - единая кровь и желание
в е р н у т ь. В этом желании зависти еще нет, она после придет, когда
козу в дом за рога притащат, коня по улице проведут, а мне в руки
пригоршень золота и брильянтов отсыпят из зеленого мешка с сургучной
печатью. Вот тогда тот, кто козу вернул и коня, на меня попрут! Но -
дудки! Прежних уговоров не будет, тогда - к р у т о, иначе нельзя с нашим
народом, иначе в нем страха не будет, а коли страха нет - уважения не жди.
У вас в учебниках пишут, что, мол, последний царь был <кровавым>. Неверно
это, сын. Не был он <кровавым>, тряпка он был и размазня, оттого и не было
в народе почтения к нему, а я вот летописи читал, как в церквах об Иоанне
Грозном писали, когда он головы косил: <Заступник, писали, родимой земли,
за православие страдалец и за душу народную>. Так-то вот, сын. На ус
мотай, но язык за зубами держи, время такое, что слушать все умеют,
грамотные, и писать научились, - понял? Силу копи. И жди. Тогда никто не
посмеет тебя в нос шпильнуть: <заика>; тогда все будут шапку с головы
драть. И еще запомни; мужчина только тот, кто умеет мстить.
Второй раз он держал в руках золото в доме Гретты, в сорок третьем, в
Бохуме. Дурак, поспешил, пьяно поспешил... Бомбежки б дождаться, ее балкой
придавить, все б мое было...
Третий раз он увидел золото спустя двадцать семь лет, в семидесятом,
когда вез с аэродрома трех старателей. Он удивился, когда, спросив
пассажиров - вполне современных, с аккуратными бородками, не старых еще
людей - об их профессии, услышал в ответ:
- Старатели мы.
- Это как? - спросил Кротов, забывший к тому времени свою фамилию;
окликни его <Кротовым>, не сразу б и оглянулся, и не из-за осторожности, а
потому что ш к о л а была хорошей, он в <Милинко> вжился, вошел в него
целиком.
- Да просто, - ответил один из старателей, - идем в <Центроприиск>,
заключаем договор, получаем район и с т а р а е м с я.
- Ну и как? - поинтересовался Кротов. - Настарались?
- Покажем, что ль? - спросил остальных тот, что сидел с ним рядом, и,
не дожидаясь ответа, достал из внутреннего кармана презерватив,
наполненный серо-желтым песком.
Кротов сразу же вспомнил отца, его ладонь и камушки, которые тот
пересыпал; его тогда потрясли отцовские ладони - в жестких морщинках, но
такие емкие, что, казалось, никакая сила не сможет из этой ладони золото
взять.
Старатель положил презерватив, набитый золотом, на руку, подбросил -
тяжело подбросил, тяжесть золота особая, она к телу л ь н е т.
- Ну и сколько же это тянет? - спросил Кротов.
- Тянет хорошо, - ответил тот, что сидел рядом, видимо, старший.
Кротов высадил их возле <Центроприиска> и в течение трех месяцев
мягко т р о г а л вопрос о приисковиках, о том, что это такое и с чем
едят; разговаривал он с разными людьми, чаще всего малознакомыми, иногда с
пассажирами, собирал и н ф о р м а ц и ю, никаких шагов не предпринимал,
записался в клуб туристов, попросил помочь ему в разработке
индивидуального маршрута, чтобы <лучше узнать родной край>. Ему
посоветовали присоединиться к группе, одному в здешних глухих местах
рискованно. <За моей спиной фронт, доченька, - ответил он девушке в
туристском обществе, - там риска было поболее, а на отдыхе хочется побыть
одному, работа у меня больно гомонливая, ни минуты покоя>. Отсеивал имена,
подвозил людей из <Центроприиска>, в ы ш е л на Петрову. Присматривался
к ней - не спеша, со всех сторон: и то, как она ведет себя в магазине
самообслуживания, что покупает и сколько, как выбирает продукты, как их в
сумку складывает; исследовал ее и в кино и в той столовой, куда ходили
сотрудники <Центроприиска>, перекинулся несколькими словами с соседями по
дому - мол, хочу поменять свою квартиру на ваш район; как люди, не
склочники ли, тихие или пьют, баб водят или, какие вдовые, к мужикам
неравнодушны.
Маршрут ему разработали, как же ветерану не помочь, сколько их,
фронтовиков-то, раз, два - и обчелся.
...Ох, как же он мандражил, когда шел в военкомат в сорок пятом,
чтобы стать на учет; два билета купил заранее - один на самолет, другой на
пароход, понимая при этом, что все равно возьмут, если только решат
к о п а т ь. Но какой им смысл копать? Устроился он в совхоз, шофера ни
одного не было, весь парк им отладил - две <полуторки> и <виллис>;
характеристику ему написали на двух страницах.
Ох, как же он вздрогнул, когда пришла вторая открытка - он уж тогда в
город перебрался, надо было з а т е р я т ь с я, в совхозе не затеряешься,
да он там и не жил, он туда приезжал на автобусе: снял жилье в городе, в
общежитии, конспирацию б л ю л.
Тогда он снова купил два билета, подъехал на такси - на своей машине,
- пистолет засунул за пояс: в случае чего буду отстреливаться, только б
уйти, затаюсь, удачу ждать стану.
Вызвали его, оказывается, для того, чтобы медаль вручить - <За
двадцатилетие победы> над фашизмом.
...В маршруте - с лодочкой, спиннингом и фотоаппаратом - он провел
два месяца, привез карту путешествия, записей показывать не стал - к чему
оставлять п о ч е р к?
А уж после этого подкатился к Петровой: очкарик, вроде Розки, как
бабочка на огонь подлетит.
Подлетела, точно.
Играл он беспроигрышно, высчитав для себя стереотип женского
характера - поклонение силе. Приучить к своей силе, исподволь, не спеша,
она тогда без моей силы с ума войдет, кошка...
Наблюдая за Петровой, он подсчитал, что в магазине она тратит от
семидесяти копеек до рубля в день; зарплату ее он уже знал: сто
шестьдесят, плюс выслуга, плюс северные - на круг выходило двести
семьдесят. Копит. А если копит - значит, о будущем думает, серьезный
человек, а такой ни в чулок свои тысячи не сунет да и в кассу навряд ли
понесет, слишком много получится за десять лет; значит -
в к л а д ы в а е т. Во что? Она ж в <Центроприиске>, а мне теперь этот
<Центроприиск> как топографическая карта известен и понятен: они ж районы
дают старателям, они знают, где богатые жилами места, а где отработки;
старателям - отработки; золотоносные места берегут для государства, там
прииски будут ставить.
...Кротов ввел новую свою подругу в раж, приручил, а потом - жах! - и
