говорят, паршивцы, про зачинщика. Однако его необходимо выявить и
наказать, тогда другим будет неповадно... И только один мальчик в классе
помогал мне - Коля.
- Ябедничал? - спросил Сандумян.
- Вы плохой педагог, - Александра Егоровна даже передернула острыми
плечиками. - Что значит - ябедничал? Он говорил правду. А другие - из
ложного понимания духа товарищества - покрывали виновника, молчали.
Костенко снова положил руку на колено Сандумяна и спросил:
- Гоше Козел часто доставалось от него?
- Козел был маленьким тираном. Он горел своими лозунгами и требовал,
чтобы все были, как он. По-моему, он был карьеристом...
- А чего ж на фронт добровольно ушел? - снова не удержался Сандумян.
- Вы думаете, бескорыстно?! Он наверняка полагал, что его определят в
газету - стишки писать! А пришлось воевать! Взялся за гуж, не говори, что
не дюж! Вы думаете. Козел (она снова произнесла фамилию именно так, как и
ждал Костенко, с ударением на втором слоге) не донимал учителей?!
Комсомол, ему все можно, а мы - мещане, обыватели, да еще не у всех чисто
пролетарское происхождение! Нет, нет, их даже сравнивать нельзя, двух этих
детей...
- Александра Егоровна, а когда Коля Кротов увлекся авиацией?
- Знаете он будто чувствовал приближение войны... За полгода, ранней
весной, начал посещать Осоавиахим и, к нашему вящему удивлению, пролетел
над школой с Игорем Андреевичем! Крылышками помахал!
- А кто такой Игорь Андреевич?
- Наш аэронавт! Кумир всех мальчишек! Во времена оно служил в белой
гвардии, поэтому его не пригласили в РККА, но он пристроился в
Осоавиахиме. Весь в кожаном, перчатки с раструбами, усы, брови вразлет,
удивительный был мужчина! Он, правда, потом перелетел к немцам в
Новороссийск...
- Как фамилия кумира? - спросил Костенко.
- Не помню... Игорь Андреевич... Его все звали Игорь Андреевич!
Сандумян поднялся:
- У вас тут поблизости есть телефон?
- Обещают в следующей пятилетке, пока нет...
- Ничего, - сказал Костенко, - успеете, Месроп... Садитесь...
Александра Егоровна, у вас случаем писем от Коли нет? Он, видимо, очень
хорошо к вам относился...
- Письма! - она прыснула со смеха. - Умей он хорошо писать, его бы
устроили на работу, где давали бронь, а не отправили на войну...
- Но ведь отец пытался пристроить Колю на завод, - мягко спросил
Костенко. - Разве нет?
- Конечно. А на завод брали лучших комсомольцев из невоеннообязанных.
А Коля был такой здоровый.
- Александра Егоровна, школьные тетради хранятся в архиве? - спросил
Месроп.
- Какие же в школе архивы, молодой человек?! Это ведь школа, храм, а
не околоток... Некоторые учителя оставляли себе особенно интересные
сочинения. Я долго берегла изложения Лиды Гончаровой, она прекрасно
записывала рассказанное, даже запятые улавливала... А Никодим Владимирович
хранил ужасные сочинения, с тьмой грамматических ошибок...
- Он жив? - спросил Костенко.
- Да что вы! Он старше меня на два года и три месяца! Это я
зажилась...
- А кто у него остался? Сын? Дочь?
- Две дочери, Лидочка и Риммочка, они его обожали, так и остались
соломенными вдовами, вроде меня...
- Александра Егоровна, а к вам этой зимой моряк не наведывался?
- Какой моряк? - удивилась учительница. - Среди моих учеников не было
матросов... И потом ко мне редко приходят, я ведь была строгой, я не
заигрывала, как это теперь принято, с детьми. Я требовала. Да, я
требовала, а кому нравится, если требуют?! Отчего я Колю помню и люблю?
Потому что он, еще мальчиком, понимал, что порядок и требовательность -
самое главное в жизни.
<И сила, - подумал Костенко. - И еще - неверие в книгу, особенно в
Гулливера>.
10
Тетрадку Николая Кротова в доме покойного Никодима Владимировича
нашли дочери - Риммочка и Лидочка, тоже старушки уже - по описи.
- Хотя папа не был знаменитостью, - сказала младшая, Лидочка, - но
его архив мы передаем государству. Уже приезжали из Краснодара, смотрели,
восхищались: история педагогики края за пятьдесят лет, где еще такое
сохранилось?! Вам неверно сказала Александра Евгеньевна, что папочка
собирал только отменно плохие сочинения, папочка хранил все. Плохое - в
том числе. Он был у нас настоящим гражданином, поэтому оставлял потомкам
правду, а разве она бывает однозначной?
<МВД СССР, УГРО, Тадаве. Эксперты адлерского НТО установили
идентичность почерка Кротова с подписью того человека, который
получил деньги за убитого Минчакова, исследовав выпускное сочинение
Кротова в мае 1941 года. Тема сочинения вольная. Костенко>.
...Вечером, прогуливаясь по набережной, - голова раскалывалась,
менялась погода, видимо, шло к дождю, - Костенко обратил внимание на
большой плакат, вывешенный возле порта: <Черноморско-Азовской рыболовецкой
флотилии требуются матросы, мотористы, раздельщики рыбы. Заработок - до
400 рублей>.
Сначала он подумал, что после университета, начав службу в угро, он и
мечтать не мог о таких деньгах, потом вспомнил Левона, который раскладывал
ему бюджет актрисы: <Из ста десяти рублей, которые она получает в месяц,
откладывай на еду; да, все верно, хлеб дешев, дешевле всего в мире;
квартира, если дали, дешева, дешевле всего в мире; книгу новую надо
купить, если есть блат, тоже дешево, на все про все приблизительно
семьдесят пять рублей. А вот хорошие туфли, я не говорю о зимних сапогах,
- поди их еще достань, - стоят сто или больше, отдай и не греши, а в чем
бедной актрисуле выступать? В валенках, что ль? А она ведь концертами
кормится - по десяточке, по пятерочке. Глядишь, и набежит еще одна
сотенная...>
Костенко вдруг повернулся, чуть не побежал в отель, но, когда был уже
почти рядом, остановил такси и сказал шоферу:
- Пожалуйста, в горотдел милиции.
Там он попросил дежурного открыть кабинет Месропа, позвонил ему и
сказал:
- Не сердитесь, что так поздно, приезжайте, пожалуйста, сюда и
попробуйте привезти с собою начальника отдела кадров рыбфлота. Или же
того, кто оформляет на работу людей, уходящих в дальние плаванья...
...Под утро, кончив беседовать с работниками порта и флотилии -
Месроп притащил даже помощника начальника, тот отдыхал в Адлере, взял
неделю за свой счет, приехал из Севастополя, думал скрыться от забот, -
Костенко пошел на пляж, окунулся в студеную еще воду, лег на холодную
гальку (только августовская держит тепло солнца до утра, майская за ночь
остывает) и долго смотрел на то, как в небе шло тяжелое, драматичное,
видимое противостояние: солнце натужно стремилось пробиться к людям,
которые сюда к нему и приехали, а тяжелые, рваные, с вороньим, нутряным,
фиолетовым отливом тучи словно бы блокировали его, затирали. Натужность
борьбы была столь драматичной, я в с т в е н н о й, что Костенко снова
вспомнил Митю и Левона, когда они поехали - в сорок девятом еще - на
<Динамо>; играли тогда <Спартак> и <ЦДКА>. Состязание было финальным,
определяющим турнирную таблицу, стадион полон; напряженность была подобна
этой, утренней, только здесь напряженность еще более драматична, потому
что тишина плывет над морем, на пляже ни одного человека, рассвет. А тогда
стадион ревел, и футболисты, чувствуя трибуны, выкладывались, и кто-то дал
прострельный пас, а кругом стояли спартаковцы, и было это метрах в
двадцати от ворот, и форвард Валентин Николаев (жив ли?) прыгнул
ласточкой, и в этом феноменальном прыжке, параллельно земле, пролетев
сквозь строй спартаковской защиты, он нашел головою мокрый мяч и
с у н у л его в девятку. Левон и Костенко тогда вскочили со своих мест,
закричали, как, впрочем, и весь стадион, вне зависимости от того, за кого
болели зрители: восхищались честной работой, которая сделалась вдруг
и с т о р и е й футбола. А Митя раскуривал свою маленькую трубочку,
смотрел на друзей, и горькая, нежная улыбка была у него на лице. <А чего ж
ты молчишь?> - спросил тогда Костенко Митю. <Я не молчу, - ответил тот. -
Я вместе с вами. Только я кричу молча. Так порою слышнее>.
11
В Москве, вернувшись рейсом, который вылетел из Адлера в 11.20,
Костенко сразу же прошел к генералу:
- Дмитрий Павлович, мне сдается, что Кротова-Милинко-Минчакова мы
упустили.
- То есть?
- По моей версии он должен был в январе - марте жениться, взять
фамилию жены и уйти в загранку с рыбаками... А там...
- Связывайтесь с рыбфлотом Союза - были у них случаи ухода или нет?
Потом возвращайтесь ко мне, соберем людей, обсудим препозиции.
Никто, однако, с судов не уходил.
Костенко заперся у себя, сводя в один документ данные тех опросов,
которые он провел за последние дни. Он писал четко и быстро, но в голове
засела мысль, мешавшая продолжать работу.
Он отложил перо, достал из сейфа свою самую дорогую зажигалку, <Дю
Понт>, тяжелую, красивую, долго разглядывал ее, а потом задал себе вопрос:
- Ну хорошо, а отчего не <Амундсен>?
<Я пошел по версии <Немо>, это легко, - думал он, - нехватка кадров у
рыбаков, условия труда тяжкие, поэтому берут практически всех, не до
проверки моральных качеств, план надо давать, государственный план - не
какой-нибудь... А если предположить, что он действительно женился, взял
фамилию жены и переселился с нею куда-нибудь поближе к пограничным
районам, в ту местность, где летают маленькие самолеты? А водить самолет
он умел. Кстати, отчего он не пошел в авиацию, когда началась война?
Тадава не исследовал эту линию. Надо подсказать. Действительно, почему?
Рассчитывал, что в пехоте легче перебежать? Хотел ли он изменить с первой
же минуты? Или это пришло от страха, когда столкнулся с силой, которая
показалась ему мощнее нашей? Он же преклонялся перед идеалом силы. А
может, он пошел на фронт искренне? Мне очень не хочется в это верить, но я
не имею права верить только в свою версию. Он был честолюбив; драчливость
и заикание - две стороны одной медали. А что с заиканием?>
Костенко включил селектор. Тадава не отвечал.
<Наверное, в архивах или у ветеранов, - понял Костенко, - но он ведь
должен дать справку, возможно ли вылечить заикание, явившееся следствием
шока, перенесенного в детстве. Без этого моя версия вообще шита белыми
нитками, ищем преступника-заику, а гоняемся за человеком, который не
заикается. Если меня возьмут в клещи наши следователи и люди из
прокуратуры, я окажусь раздавленным. Выпало ключевое звено, <заикание>;
отговоркой, что, мол, это прошло с возрастом, тут не отделаешься, засмеют.
И, кстати, правильно сделают. А Петрова? Ну хорошо, кофточка и сапожки. А
фотографий-то ее нет. Тех, последних, которые можно предъявлять к
опознанию. Хотя есть <звездочка> у левого соска, это доказательство. Но
почему Кротов забирал и ее фото? Заранее планировал убийство? <Крутая
женщина> - так, кажется, говорил Львов. Но ему, Кротову, такая сообщница
нужна. Значит, он решил ее убрать после встречи со Львовым? Почему?
Свидетель? А Петрова могла потом все рассказать Кротову... Со смехом,
наверное, рассказывала о <матраце>. А Кротов боялся любых контактов:
человек, живущий по легенде, должен постоянно таиться: дом - работа,
работа - дом. Никаких отношений с окружающими, только официальные; жизнь
как сквозь стекло, никого не подпускай близко, не ровен час подпустишь, а
он, кого подпустил, племянником тебе окажется, из Осташкова, поди тогда
