Гейдриху, что "гость захворал" и в течение трех дней будет
нетранспортабелен. Причем шифровку эту он заставил подписать Хагена,
перепуганного и жалкого.
- Я покрываю вас, - сказал он Хагену, - в первый и последний раз,
запомните это!
- Он глумился надо мной, штурмбанфюрер...
- Руками? Или каблуками ботинок? Или пресс-папье?! Вы понимаете, что
поставили дело на грань срыва?! Вместо того чтобы продемонстрировать наше
спокойное всезнающее могущество и на этом сломить его, вы начали его бить!
Вы понимаете, что с вами будет, если я подтвержу Гейдриху, как вы себя
вели с ним - без санкции на то руководства?! Идите, Хаген, и отдохните, а
то вы не сможете дальше работать - с этакими-то нервами...
Пальма лежал, закрыв глаза.
"Видимо, главное, - неторопливо размышлял он, стараясь думать о себе
со стороны, - что будет интересовать в моем деле Хагена, - это Лерст, весь
цикл наших взаимоотношений. И "мессершмитт"... Он бережет это про запас -
я там уязвим... А о том, что со мной будет дальше, лучше пока не думать. В
одиночестве опасно размышлять над такого рода делами. Можно запаниковать.
А это дурно. Надо в такой ситуации решать локальные арифметические
задачки: это помогает чувствовать себя человеком, который может драться...
Во всяком случае, который старается это делать... Когда же мы с Лерстом
встретились по-настоящему? И где?"
Лондон, 1936
__________________________________________________________________________
В клуб "Атенеум" он пришел рано утром, когда еще в залах и каминных
было пусто. Сев за маленький столик возле окна, он спросил кофе со
сливками и развернул газету. На второй полосе была напечатана его статья
"Возрождение из пепла". Это была его третья статья из европейского цикла
после большого турне по Германии, Франции, Бельгии и Голландии. Он писал о
том, что политика фюрера отнюдь не так агрессивна, как это тщатся доказать
его противники. Он писал о серьезных проблемах, стоящих перед Берлином, и
утверждал, что фюрер решает их энергично и в точном соответствии с нуждами
немецкой нации.
После опубликования второй статьи к нему позвонили из германского
посольства и осведомились, не нуждается ли специальный корреспондент из
Риги в каких-либо дополнительных материалах: статистических,
экономических, идеологических. Поблагодарив за любезность, Пальма
отказался. "Вы станете предлагать своя материалы, а мои коллеги - ив
Лондоне и в Риге, - засмеялся он, - обвинят меня в том, что я пою с вашего
голоса. Потом, у меня есть все материалы: если вы запрещаете продавать в
Германии наши левые газеты, то здесь я могу купить даже "Дас шварце кор".
Они еще о чем-то весело поболтали с секретарем посольства, а к вечеру, как
раз перед тем как он собрался уезжать домой, в редакцию принесли
приглашение на прием к "имперскому послу Иоахиму фон Риббентропу". Ян
позвонил Вольфу. Тот работал здесь под именем Бэйзила. Пальма попросил его
прийти в "Атенеум" к девяти часам. Сейчас было уже девять тридцать. Пальма
еще раз посмотрел на часы, подписал счет и поднялся из-за стола: в
одиннадцать его ждала Мэри - они должны были вместе ехать в загородный
клуб фехтовальщиков.
Пальма вышел на улицу. Моросил дождь. Прохожих почти не было: все
разъехались на уик-энд. Такси тоже не было, и Ян, раскрыв зонтик, медленно
пересек улицу. Заскрипели тормоза, и рядом с ним остановился автомобиль.
Вольф открыл дверь и предложил:
- Я подвезу вас, сэр...
Пальма сел на заднее сиденье.
- Почему ты не пришел?
- Ты иногда говоришь, словно дитя. Ну как я, шофер, могу войти в твой
аристократический клуб?
- Не я говорю как дитя, а ты плохо подготовлен к работе в Лондоне,
Бэйзил, - усмехнулся Пальма. - По уставу нашего клуба я отвечаю за тех, с
кем сижу за одним столиком. Неважно - будь ты ассенизатор, король Бурунди
или мелкий жулик с Ист-Энда.
- Все равно... Береженого бог бережет, есть у нас такая пословица.
Что случилось?
- В общем, ты оказался прав. Все разыгрывается, как ты и предполагал.
Они клюют. Сегодня меня пригласил Риббентроп.
- Ого! Это прекрасно.
- Нет, Вольф, это отнюдь не прекрасно.
- То есть?
- Видишь ли... Когда я помогал тебе вывозить коммунистов из Вены,
чтобы их не перещелкали наци, - это не расходилось с моим мировоззрением.
Когда я спас из Германии ту немку - я делал доброе дело, я спасал
коммунистку, приговоренную к смерти. Это все было моим делом... И это было
в рейхе, один на один с наци. А теперь эти мои проститутские статьи...
Многие отвернулись от меня - и в Риге и в Лондоне. А это больно, Вольф.
- Что ты предлагаешь?
- Во-первых, я хочу драться против них с открытым забралом...
- Как это понять?
- Я хочу писать правду о Гитлере и его стране, я хочу называть нацизм
грязью и ужасом, а не петь ему дифирамбы.
- Это тоже путь, Ян... Это путь, конечно же... Только он более легкий
и менее результативный, чем тот, который ты избрал сейчас. Будь ты
писатель или художник, я бы сказал: да, старина, здесь врать опасно -
талант тем велик, что он умеет убеждать в своей правоте. Но ты, увы, не
писатель... Ты репортер... Великолепный репортер, и ты служишь минуте,
тогда как талант принадлежит веку, если только талант не ленив, не
капризен, если он не избалован, а подобен каменщику, который каждое утро
начинает класть стену дома... Я бы не посмел просить тебя лгать, не
думай... Просто, думается мне, сейчас твое место в драке с нацистами более
выгодно в рядах их друзей, чем открытых противников...
Они долго ехали молча. Вольф спросил:
- Тебе куда?
- Меня ждет подруга.
- Между прочим, она не из контрразведки?
- Вряд ли. А если и да - что из этого?
- Я ее не знаю?
- Нет...
- Что с твоим "во-вторых"?
- Во-вторых... И это очень серьезно, Вольф. Ты - патриот своей
страны, и это очень хорошо. А я - патриот моей страны.
- И это тоже очень хорошо... Если тебе кажется, что Гитлер не
угрожает твоей родине в такой же мере, как и моей, тогда нам лучше не
видеться. И, думается мне, никто так не поможет миру в драке с Гитлером,
как моя родина... У нас друзей Гитлера нет, а сколько их на Западе? Я не
знаю. Я только знаю, что их здесь много, и что они могущественные, и что
они могут сделать так, чтобы здешние владыки снюхались с Берлином против
Москвы. Это допустимо?
- Не знаю.
- Я тоже. Это и нужно знать. И сделаешь это ты. И будет ли это
предательством по отношению к твоей родине?
- Нет, - ответил Пальма, закуривая, - это предательством по отношению
к моей родине не будет, здесь ты прав.
- Вот... И последнее. Ты как-то говорил мне: "Хочу, чтобы хоть кто-то
знал обо мне правду..." Ты объявление в газете опубликуй: "Я в шутку
перекрасился в коричневый цвет. На самом деле я начал драку с фашизмом не
на жизнь, а на смерть. Вы мне верьте, я помогал антифашистам в Вене и
Берлине".
- Останови здесь.
- Не сердись...
- За углом живет Мэри. Я не сержусь. Просто я не хочу, чтобы нас
видели вместе.
- Ты становишься конспиратором, Дориан, браво...
Мэри прижалась к Яну, шепнула:
- Проведи меня в фехтовальный зал, милый.
- Verboten fur Damen*.
- Warum**?
_____________
* Дамам запрещено (нем.).
** Почему? (нем.).
- Как тебе мой берлинский диалект?
- Я никогда не была в Берлине.
- У меня великолепный берлинский выговор, немцы меня принимают за
истинного берлинца. Научись делать мне комплименты, я очень честолюбив.
- У тебя фантастический берлинский выговор, и вообще я обожаю тебя, и
ты самый прелестный мужчина из всех, кого я встречала в жизни.
- Во всех смыслах?
Мэри улыбнулась:
- Именно. Почему ты не хочешь взять меня на фехтование?
- Ты же знаешь, в нашем клубе не принято, чтобы дамы посещали зал
фехтования.
- Пора нарушить эти ваши дряхлые аристократические законы. Я женщина
из предместья, где нет клубов. Мне можно. С кем ты сегодня фехтуешь?
- Лерст, я не знаю, кто это...
Какое-то мгновение, перед тем как Лерст опустил сетку, лицо его
казалось Яну знакомым. Но он сразу же забыл об этом, потому что фехтовал
Лерст великолепно. Он был артистичен в нападении и совершенно недосягаем в
обороне.
"Что он тянет? - подумал тогда Пальма. - Он уже раза четыре мог бы
победить меня. Наверное, ему нравится затяжная игра. Он хороший спортсмен,
если так".
- Знаете, - сказал Ян Лерсту, когда они, подняв защитные сетки,
обменивались рукопожатиями, - пусть у нас будет турнир из трех боев.
- У вас хороший глаз и точная рука, - ответил Лерст. - Через год мне
бы не хотелось драться с вами.
- Не любите проигрывать?
- Очень.
- А это спортивно?
Лерст рассмеялся:
- Вы хотите моей крови, а я - вашей дружбы. Я ее добивался с первого
же нашего знакомства.
"Где же я его видел? - снова подумал Пальма. - Я его определенно
где-то видел".
- Разве мы с вами встречались? Я запамятовал...
Лерст изучающе посмотрел в глаза Яну и ответил:
- Я имею в виду наше заочное знакомство: это я звонил вам вчера. Я -
секретарь германского посольства.
Москва, 1938, 6 апреля, 12 час. 42 мин.
__________________________________________________________________________
- Какие будут предложения, товарищи? - спросил начальник управления.
- Вариант с подменой самолета, - доложил руководитель отдела, -
перспективен со всех точек зрения. Я подготовил семь берлинских адресов,
которые могут установить точную дату вылета самолета, его номер и фамилии
членов экипажа.
- Я опасаюсь вашего чрезмерного оптимизма, - сказал начальник
управления, - они могут отправить этот самолет не с Темпельхофа... Я знаю
ваших тамошних людей, это надежные люди, но Гейдрих может отправить
самолет с испытательных аэродромов завода Хейнкель, неподалеку от Науэна.
Они практикуют это в редких случаях. Канарис, по-моему, именно оттуда
летает в Испанию. Что, если самолет они отправят из Науэна? Возможный
вариант?
- Вполне.
- У кого есть иные предложения?
- Позвольте, товарищ комиссар?
- Пожалуйста.
- Можно продумать такой вариант Юстас организует вызов Хагена с их
базы в посольство, в центр Бургоса. В это время мы своими возможностями по
шифру Гейдриха передаем радиограмму Юстасу с просьбой обеспечить доставку
Дориана на аэродром и посылаем туда наш самолет из Барселоны,
закамуфлированный под "немца".
- Хорошее предложение, но так мы погубим Юстаса. Он будет
скомпрометирован. Мы должны продумать вариант, по которому Хаген, именно
Хаген, передаст Дориана нашим людям... А как последний вариант, самый
последний - это ваше предложение серьезно.
- Каким следует считать предпоследний вариант, товарищ комиссар?
- Их несколько, предпоследних-то, - ответил начальник управления. -
Налет на конспиративную квартиру гестапо - то, что предлагает Вольф. Еще я
тут подумывал над самым простым делом: Штирлиц увозит Дориана во время
налета республиканских самолетов на Бургос. Самое простое дело... Только
нужны две абсолютные гарантии. Первая - самолеты туда прорвутся, и вторая
- они точно раздолбят гестаповский домик. Но когда я думал обо всех эти
предпоследних вариантах, я каждый раз упирался вот еще во что: как Дориан
объяснит своим знакомым столь долгое отсутствие? Хотя, - он тяжело
