приеду к вечеру и подменю вас, если устанете. А нет, станем работать
вместе. Вдвоем всегда сподручнее. Только чтобы все корректно, ясно?
- Хорошо, штурмбанфюрер.
- Скажите еще, "благодарю, штурмбанфюрер"... Вы что, с ума сошли?! Я
ненавижу официальщину в отношениях между товарищами. И вообще стоит этого
латыша записать за вами: вы организовали его похищение, вы его доставили
сюда. Это ваш первый серьезный иностранец?
- В общем-то да.
- Ну и держите его за собой. Я пошлю рапорт о вашей работе.
- Спасибо... Я, право, не ожидал этого...
- Чего не ожидали?
- Ну... Такой щедрости, что ли...
- Какая там к черту щедрость, Хаген! Во-первых, жара, а во-вторых, вы
еще с ним напрыгаетесь - он из крепких, да и, по-моему, Лерст
напридумывал, бедняга. Я ведь не очень верил в его версию.
- Я убежден, что в Берлине с ним до конца разберутся.
- Конечно, разберутся. Когда будем отправлять?
- Вы же читали шифровку: там сказано - "в ближайшее время будет
переправлен в Берлин".
- Да, верно. Верно, приятель. Ладно. Я двину в город - отдыхать, а вы
с ним начинайте.
- Где вас найти в случае чего?
- А что может случиться? Ничего не может случиться. Ищите меня в
отеле или в баре "Кордова".
С этим Штирлиц и уехал.
Когда Пальма сказал Хагену о своей договоренности с Мэри, тот понял,
какую промашку он допустил, начав операцию с захоронением "Пальма,
погибшего при автомобильной катастрофе", - лицо седому старикашке-жулику,
мастерски воровавшему из карманов бумажники, изуродовали до полнейшей
неузнаваемости, - но совсем забыл про машину латыша, которая стояла в
отеле. Хаген, сдав Пальма на попечение своих помощников из охраны,
немедленно начал обзванивать отель и бар "Кордову" в надежде найти
Штирлица. Но его нигде не было. Штирлиц, естественно, не рассчитывал на
звонок Хагена. Он знал честолюбие гауптштурмфюрера. Он был убежден, что
Хаген счастлив, оставшись наедине с Яном. Штирлиц никак не мог
предположить, что тот станет его разыскивать, - Хаген обожал допросы. Он
вел их в провинциальной манере: с большими, многозначительными паузами и
зловещими расхаживаниями за спиной арестованного, и Штирлицу было занятно
наблюдать несколько мальчишеское самолюбование Хагена. "Видимо, в детстве
его здорово лупили приятели, - как-то подумал Штирлиц. - Слабые люди очень
дорожат правом стать сильными, которое не завоевано ими, а получено в
подарок".
Как раз потому, что он достаточно хорошо знал Хагена, Штирлиц и решил
не обеспечивать себе алиби на случай отсутствия в тех местах, которые он
ему назвал перед отъездом в город. Но ни в один из названных адресов он.
не поехал. И алиби у него на угу поездку не было.
А ему надо было всегда обеспечивать себе алиби: Максим Исаев лучше
других знал, как это трудно - быть все время штурмбанфюрером Штирлицем.
...Командировка Штирлица в Испанию была для него - при том, что он
ощущал н е ч т о надвигающееся - неожиданностью. После того как Гитлер
ввел свои войска в Рейнскую область, растоптав, таким образом, Версальский
договор, и ни Франция, ни Англия не выступили против него, в Германии
наметилась определенного рода раздвоенность: министерство иностранных дел,
возглавлявшееся старым дипломатом Нейратом, и генеральный штаб,
продолжавший считать, что Гитлер служит им, военным, а не они ему,
предлагали тактику выжидания. Гитлер, наоборот, вкусив пьянящую сладость
первой внешнеполитической победы, подкрепленной силой оружия, закусил
удила.
Умение чувствовать - ценное качество разведчика, но еще более ценным
его качеством следует считать знание.
Штирлиц еще только начинал по-настоящему свой путь в закордонной
разведке Гейдриха; он был, как говорили в имперском управлении
безопасности, на "первом этаже", тогда как кабинет рейхсфюрера помещался
на пятом.
Работа в Испании должна была помочь Штирлицу ступить на ту лестницу,
которая вела с первого этажа на второй: от о щ у щ е н и я к
з н а н и ю.
Центр, получив его шифровку о командировке в Испанию, вменил ему в
обязанность заниматься изучением фигуры "сеньора Гулиермо" - под таким
именем вместе с Франко работал начальник абвера рейха адмирал Канарис,
руководивший агентурной цепью в Испании еще в годы первой мировой войны.
Когда Штирлиц, дав подписку о неразглашении "высшего секрета рейха",
был отправлен в Бургос, он сразу же перешел на "второй этаж". Здесь, за
Пиренеями, он узнал многое из того, что было воистину "высшей тайной
рейха". (Летчики Пунцер и Герст за разглашение того факта, что они
сражаются вместе с Франко - написали, дурашки, в письмах домой, - были
расстреляны в гестапо "папы" Мюллера без суда и следствия. Тайны, к
которым Штирлиц подошел здесь за эти два года, были куда как важней: узнай
Гейдрих, куда эти высшие тайны рейха уходят, Штирлица ждали бы пытки перед
четвертованием - о расстреле он мог мечтать как об избавлении, благе,
милости...)
Постепенно, по крупицам собирая информацию, Штирлиц составил ясную
картину взаимоотношений Франко и Гитлера, фалангистов и
национал-социалистов; чтобы работать, надо знать все, а н а ч а л о -
особенно.
Он знал, что победа в Испании Народного фронта в феврале 1936 года
отринула генерала Франко - того, который потопил в крови астурийское
восстание шахтеров. Он узнал позже, что Франко, генералы Моло и Санхурхо
сразу же объединились для того, чтобы, организовав хунту, свергнуть
правительство Народного фронта, избранное народом.
Акция, которую задумала армия, должна быть обеспечена оружием. Франко
не имел самолетов и танков. Он получил двадцать итальянских
"савойя-маркети" - дуче подписал этот приказ, обсудив его на высшем совете
фашистской партии. Но двадцать самолетов - это ничто, когда началась
открытая борьба хунты генералов против правительства народа.
Франко поручил своим помощникам войти в контакт с германским военным
атташе в Париже. Тот немедленно отправил шифровку в Берлин. Генеральный
штаб и министерство иностранных дел рейха были едины в своем мнении:
сейчас, после "великой рейнской победы", надо выждать, не следует
"дразнить" общественное мнение.
Тогда Франко обратился к руководству НСДАП - национал-социалистской
рабочей партии Германии. Письмо Франко попало к шефу закордонных
организаций НСДАП, рейхслейтеру Боле. Тот, выслушав отрицательные
соображения армии и дипломатов, вежливо поблагодарил коллег за столь
серьезный, доказательный и дальновидный совет и немедленно отправился к
своему непосредственному руководителю - Рудольфу Гессу, заместителю
фюрера.
- Чего вы хотите от нафталинных дипломатов? - сказал тот, прочитав
запись беседы Боле с коллегами. - Они мыслят закостенелыми формулами.
Армия тоже обязана быть против: она всегда против того, что не ею
предложено и разработано... Немедленно переправьте письмо Франко фюреру:
нельзя упускать ни минуты...
Гитлер ознакомился с документом, подписанным мятежным генералом,
когда тяжелый июльский зной спал и примолкли уже огромные вздохи оркестров
на вагнеровском народном фестивале в Байрейте; люди отдыхали, готовясь к
вечерним концертам.
- Пригласите ко мне Геринга, генерала Бломберга и Канариса, - сказал
Гитлер задумчиво. - Это интересный вопрос, и мы должны принять единственно
правильное решение.
Бломберг, представлявший армию, отказался высказать свое мнение
первым.
- Адмирал -истинный авторитет в испанских вопросах, - сказал он, -
вероятно, следует послушать его мнение.
- Мнение одно, - ответил Канарис, зная, что сейчас он выступает
против Бломберга, - мнение единственно разумное и н у ж н о е рейху:
немедленная помощь испанским борцам против большевизма.
- Адмирал прав, - сказал Геринг, - мы таким образом поддержим
сражение против Коминтерна - это первое, и, второе, получим театр для
великолепного спектакля, где стреляют не холостыми пулями, а
трассирующими: я опробую в Испании мою авиацию. Маневры таят в себе
элементы игры, а сражение с республиканцами есть генеральная репетиция
битвы, которая предстоит нам в будущем.
Назавтра в министерстве авиации был создан секретный штаб "В". Через
три дня начальник штаба "В" генерал Вильберг лично отправил в Испанию
первую партию "юнкерсов". Затем в Бургос был переброшен корпус "Кондор".
Канарис занялся своим делом. В абвере был организован сектор из двух
подразделений. Первое снабжало франкистов оружием через "фирму Бернгарда",
второе - через подставных лиц - "снабжало" оружием республиканцев. Но если
первое подразделение отправляло автоматы последних моделей, то второе
поставляло оружие заведомо бракованное, прошедшее специальную обработку в
мастерских абвера.
Испания стала полигоном гитлеризма. Асы Геринга учились здесь
искусству войны с родиной Исаева. За те два года, что Исаев провел при
штабе Франко, встречаясь и почтительно раскланиваясь с "сеньором
Гулиермо", он поседел: люди быстро седеют, когда им приходится быть среди
тех, кто воюет с друзьями твоей родины, да и с твоей родиной тоже, -
сбивали-то и советских летчиков - единственной страной, которая, отвергнув
политику "невмешательства" Лондона и Парижа, открыто помогала
республиканцам в их борьбе с фашизмом, был Советский Союз.
- Звоните по этим двум телефонам каждые полчаса, - сказал Хаген
радисту, который был приписан к их разведцентру. - Объясняйте, что
пресс-атташе германского посольства фон Штирлица настойчиво разыскивает
его друг Август.
- Слушаюсь, гауптштурмфюрер.
Хаген поймал себя на мысли, что он хотел в штирлицевской усталой
манере сказать телефонисту: "Да будет вам... Зачем так официально, вы же
знаете мое имя". Но потом он решил, что телефонист еще слишком молод, и он
не стал ему ничего говорить, а сразу пошел в кабинет, где его ждал Ян
Пальма.
- Знаете, об университете мы поговорим позже, а сейчас меня будет
интересовать Вена.
- Что конкретно вас будет интересовать в Вене?
- Вы.
- Я был в Вене шесть раз.
- Меня интересует тот раз, когда вы там были во время
коммунистического путча.
- Если вас интересует эта тема, поднимите правительственный официоз -
в нем печатались мои статьи.
- Они были напечатаны лишь после вашего возвращения в Ригу. Я их
читал. Меня интересует, что вы делали в Вене - не как журналист, а как
личность.
- Это разделимые понятия?
- Для определенной категории лиц - бесспорно.
- И говорите-то вы в полицейской манере: "категория определенных
лиц"... Не диалог, а цитата из доноса...
Хаген засмеялся:
- Это свидетельствует о том, что я как личность неразделим с
профессией, которой посвящаю всю свою жизнь.
- Браво! Я аплодирую вам! Браво!
- Итак... Вы в Вене...
"А он ничего держится после той оплеухи с Мэри, - отметил Пальма. -
Или он все-таки имеет что-нибудь против меня?"
- Бог мой, ну опросите обитателей кафе "Лувр". Там сидели все
журналисты, немецкие в том числе.
- Они уже опрошены, милый Пальма.
- Значит, они вам подтвердили, как я проводил в "Лувре" свободное
время?
- Почти все свободное время. А где вы бывали по ночам?
- Как где? У женщин. В вашем досье это, наверное, отмечено...
- И ночью второго февраля вы тоже были у женщин?
- Конечно.
Вена, 1934
__________________________________________________________________________
