Парень пошел в туалет. "Наверняка его проинструктировали, что он
должен пробыть там не меньше трех минут, - подумал Штирлиц, - пока-то
расстегнул ширинку, постоял над писсуаром, пока помыл руки, все ведь
должно быть замотивировано, все по правде. Я успею выскочить на площадь и
сесть в машину, - только я поеду за город. Он тоже схватит машину - если
она есть, - но обязательно поедет в город. Он
з а и н с т р у к т и р о в а н, он будет поступать по правилам.
Выигрывает тот, кто живет своей головой; за следование инструкции можно
получить отличные оценки в их секретных школах, но ты никогда не уследишь
за мной, курносый парень с добрыми, испуганными глазами. Плохо, конечно,
если меня пасут два человека, тогда я проиграл, но ведь попытка - не
пытка; давай, Исаев, двигай!"
Он положил на столик доллар, быстро поднялся и, вбирающе разглядывая
людей в зале ожидания, - тот, кто слишком резко отведет глаза, скорее
всего и есть тот и с к о м ы й второй - бросился к выходу.
Такси - огромный "Плимут" без переднего левого крыла - стояло возле
дверей. Шофера за рулем не было. Штирлиц распахнул переднюю дверь
(вообще-то здешние шоферы не любят, когда пассажир едет рядом: здесь
врожденно почтительны к тому пассажиру, который сидит сзади), потянулся к
рулю, нажал на сигнал и даже испугался того лающего рева, который вырвался
из-под капота.
- В чем дело? - Штирлиц услыхал у себя за спиной сердитый голос: -
Что случилось?
Он обернулся: шофер медленно поднимался с заднего сиденья - спал,
видимо, - лицо помятое, потное, волосы слиплись, цветом - воронье крыло,
такие же смоляно-черные, но с каким-то глубинным серебристым отливом.
- Кабальеро, мне надо срочно отъехать отсюда, - сказал Штирлиц. - Я
не хочу, чтобы меня увидели в этой машине. Держите деньги, - он протянул
ему тридцать песо, - и поторопитесь, в дороге я объясню вам причину.
Как и всякий испаноговорящий человек, шофер обожал интригу и тайну;
от сонливости его не осталось и следа, он мигом очутился на своем месте,
включил зажигание и резко тронул свой грохочущий, как консервная банка,
"Плимут", нажав до отказа на акселератор.
Штирлиц посмотрел на часы: прошло две минуты. "Писай, милый, -
подумал он о сыщике, - не торопись, тебе надо как следует облегчиться,
когда-то еще придется, предстоит хлопотный день, бедолага". Он оглянулся:
у дверей маленького аэропорта пока еще никого не было. "Парнишка выскочит
через пару минут, - понял он, - только бы не подъехало какое такси; если
не будет второй машины, можно свободно ехать в город, останавливаться
возле автобусного вокзала и садиться на первый попавшийся рейс, который
идет на юг, куда угодно, только на юг. В Кордову я должен приехать один,
если только Райфель сказал Роумэну правду и там именно обосновался особый
нацистский центр".
- Сеньора преследуют? - спросил шофер.
- Да.
- Полиция?
- Ну, что вы... Неужели я похож на преступника?
- Соперник?
- Ближе к истине.
- Сеньор прибыл из Испании?
- Да.
- Я бывал в Испании.
- Как интересно... Где же?
- В Барселоне. До того, как я смог купить машину и лицензию, я плавал
на сухогрузах. Хотите остановиться в нашем городе?
- Да. Лучше, чтобы моя подруга приехала сюда... Сколько времени сюда
идет автобус из Буэнос-Айреса?
- Депенде'... Часов тридцать, кажется... Точно не знаю... Поселитесь
в отеле? Или отвезти в пансионат?
_______________
' Д е п е н д е (исп. оборот) - зависит от чего-либо или кого-либо.
- В центр. Там я определюсь.
- Хорошо, - шофер посмотрел в зеркальце; на шоссе всего лишь три
крестьянские повозки, два велосипедиста и никого больше.
- Пусто? - спросил Штирлиц.
- Мы оторвались, - ответил шофер, но" тем не менее, еще круче
поднажал на акселератор; машина загрохотала совершенно угрожающе.
- Не развалимся? - поинтересовался Штирлиц.
Шофер пожал плечами:
- Может отвалиться правое крыло, но это не опасно.
- Лучше бы избежать этого.
- Тогда не будет хорошей скорости... Да и вообще я не очень-то
понимаю, зачем нужны крылья? Чем больше обдув - тем лучше для деталей. Мой
коллега Фернандес - он тоже ездит на "Плимуте" - позавчера приварил
крылья, и у него тут же стали сдавать баллоны. Три раза пришлось менять
их, представляете? Три раза за один день! А ведь сейчас наступает лето,
согласитесь, корячиться под солнцем - работа не из приятных.
- Сколько такси в городе?
- О, масса! Уже пятнадцать. А еще два года назад было всего пять. Тут
работал один "гринго", взял лицензию на уборку города, ну, он и объяснил,
как выгодно истратить деньги на такси, чтобы выгадать время на бузинес.
- На что? - Штирлиц снова оглянулся - все чисто, шоссе пустое.
- На бузинес, - повторил шофер. - На языке "гринго" это означает
"дело".
""Бизнес", - понял Штирлиц и в который раз подумал - бедные немцы...
Гитлер огородил их колючей проволокой от мира, тоже произносили
иностранные слова по-написанному, вот только "бузинес" все-таки их минул,
это слово было на с л у х у до тридцать третьего, множество американских
фирмачей жило в Германии, особенно в Гамбурге и Бремене. Сколько же
времени Гитлер мог бы эксплуатировать талант народа, не сломай мы ему
голову? Да, немцы очень талантливая людская общность, к тому же от природы
наделенная дисциплинированностью, - поди, не наработай ее в себе, как
уживешься на том небольшом пространстве, которое отпущено ей историей?!
Вмиг передрались бы! Да, немцы умеют работать так, как мало кто умеет, но,
ведь получи они возможность лучше и больше знать, что происходит в
университетах Штатов, Союза, Лондона, как бы они могли рвануть!
Действительно, кого хочет наказать бог, того он лишает разума..."
Он вышел из машины в центре, возле отеля "Трес рейес", подождал, пока
шофер отъедет, заглянул в лавочку, где продавали продукты,
поинтересовался, как найти автобусную станцию, пришел туда ("Какое счастье
путешествовать без чемодана и сумки!"), посмотрел расписание, обратился к
старику в широкополой черной шляпе, сидевшему с большим баулом под
навесом, выставив ноги на солнце, и попросил у него совета, как лучше
добраться до Санта-Фе (Кордову называть не стал. "Черт его знает, этот
америкашка вполне может приехать сюда через двадцать минут. Господи, надо
поскорее отсюда убираться!"). Выслушав его совет "взять поезд" - можно
поспать и не так трясет, как в автобусе, - отправился на вокзал, благо он
был всего в трех "блоках" от лавки.
"Надо запомнить, - подумал Штирлиц, - м е л о ч ь - основа основ моей
профессии. Впрочем, какая у тебя сейчас профессия, нет ее. Разве понятие
"беглец" можно определить профессией? Это состояние. А оно не может быть
бесконечным. Стоп, - сказал он себе, - хватит! Не смей об этом. Ты в деле,
им и живи! А если так, то запомни, что "блоком" здесь называют промежуток
между двумя улицами; в Испании распространено "близ", "около",
"наискосок"; тут же заметно американское влияние, никакой
приблизительности, количество блоков - и все в порядке, только держи в
памяти, не заплутаешься".
По счастью, поезд отправлялся через полчаса. Штирлиц купил билет
второго класса и сел в последний вагон, к окну: отсюда виден перрон. "Если
п а р н и ш к а появится, я его непременно замечу. А что ты будешь делать,
если он появится? Снова выскакивать и зайцем петлять по улицам? Бежать на
автобусную станцию? Какая-то страшная м а г н и т н а я привязанность
существует между преследователем и преследуемым; среди всех сотен тысяч
людей, которые спокойно ходят по улицам, лишь между ним и мною существует
некая таинственная связь, возможностей наших п е р е с е ч е н и й куда
как больше, чем у всех, живущих здесь. Почему так? Зачем эта дьявольская
мистика, не поддающаяся объяснению? Это поддается объяснению, - возразил
он себе. - Ты и он думаете об одном и том же. Если бы ты заставил себя
забыть о преследователе и смог жить, как все те, за кем не гонятся, ты бы
пошел в кино или начал толкаться в магазинах, присматривая рождественский
подарок, или же отправился в музей, - тогда возможность твоей с ним
встречи была бы сведена до минимума. Но ведь ты думаешь о том, где можно
затеряться или уехать, и он знает, что ты об этом думаешь. Он знает, что
ты будешь стремиться на вокзал, на автобусную станцию или на пристань; он
поэтому пойдет по твоим следам и в ы т о п ч е т тебя, как охотник
вытаптывает выводок вальдшнепов в августовском лесу. Если бы я заставил
себя сесть в кафе на центральной площади, он бы не нашел меня. Он, этот
парень, - егерь. А я ринулся в то место, которое подобно тому, где в лесу
таится зверь, и егеря ведут сюда безошибочно. И вот я начал п л а в а т ь.
Это - плохой симптом. Так что ж, выходить из вагона? - спросил он себя. -
И отправляться на открытую веранду кафе? Заказывать стакан минеральной
воды и ждать, пока мой егерь, обессилев от усталости, п р о с ч и т а е т
и эту мою мысль, сядет рядом за столиком и начнет рассказывать про свой
красный кирпичный дом в Оттаве? Он, кстати, там никогда не был, я его
оглушил верно. Это заставит его повертеться и не быть таким наглым. Пусть
будет наглым, - сказал он себе, - только бы поскорее отошел поезд, пусть
он тогда хоть сто раз нагличает!"
...Парень на перроне не появился. Поезд, провожаемый сотнями людей
("Чисто испанское, - отметил он про себя, - поездка в соседнее село здесь
расценивается как событие всемирно-исторического значения, будто на войну
провожают или в тюрьму; каждый третий плачет. Ну что за люди, а?!"),
медленно набрал скорость.
Штирлиц вытянул ноги, расслабился и сразу же уснул; спал он спокойно,
без сновидений, только перед тем самым мгновением, когда открыл глаза, ему
показали его дом под Бабельсбергом и ту молоденькую девочку из Саксонии,
которая убирала у него и готовила ужин; какая же она была хорошенькая. ("Я
люблю седых мужчин, наше поколение слишком инфантильно".) "Дурашка, это же
не твои слова, нельзя повторять заученное".
В Санта-Фе он приехал ночью. Город спал уже, и, хотя центр был похож
на Испанию - такие же затаенные улочки, такое же подобие Пласа Майор, -
людей не было, а ведь в полночь все испанские города полны народа ("Кроме
разве что Барселоны, - поправил себя Штирлиц, - но ведь это Каталония,
ближе к Франции с ее буржуазной размеренностью и привычкой религиозно
ценить время, которое следует обращать на дневное дело, а не полуночное
бражничество").
Перед тем как выйти в город, он посмотрел расписание поездов на
Кордову; запретил себе запоминать время отправления экспресса на
Буэнос-Айрес ("семь сорок пять" - попробуй забудь, теперь это будет
врублено в память навечно). "Ничего, из Кордовы тоже есть поезд в столицу.
После того, как я сделаю то, что мне надлежит сделать, отправлюсь туда.
Хирург, который не провел до конца чистку раны, зная, что гниль осталась
еще, нарушает клятву Гиппократа; полководец, позволивший смертельному
врагу оторваться от преследования и в с т а т ь на отдых для
переформирования, обязан быть судим, как изменник; я не вправе не открыть
их сеть, я знал, что она есть - тайная сеть наци, но я никогда не думал,
что она может быть столь могущественной и разветвленной. И я не знаю, что
мне еще удастся открыть в процессе поиска. Нам, - поправил он себя, - не
мне, а нам, Роумэну и мне. Двое - не один".
В городе он остановился в пансионате "Кондор". Хозяин спал уже,
позднему гостю, однако, не удивился:
