- Вальдман. Он приезжал к Ригельту, пока тот ждал возвращения Шиббла.
- Достаньте мне машину. Я не знаю, как вы это сделаете, но машина
должна быть. Счет за нее передадите мне, предложите любые деньги. Как
найти Вальдмана?
- Зоосад Вер-Майера. Он там живет постоянно, слева от дороги есть
указатель.
- Ваш к нему пароль?
- "Заказанные вами генераторы находятся в пути, сейчас это дефицит в
Европе".
- Отзыв?
- "Да, но в Канаде нет того сечения, которое мне нужно, поэтому
приходится искать в Британии".
- Оставайтесь здесь, пишите отчет, можете сделать это моими
чернилами, - Роумэн передал ему пузырек с с и м п а т и к о й - раствором
луковой эссенции, абсолютно незаметным между строками. - Фройбаха я навещу
после визита к Вальдману. Пароль?
- "Нельзя ли организовать лов исключительно большой рыбы, поддающейся
обработке в мастерской Хорхе, где делают чучела?" Отзыв: "Придется ждать
до завтра, сегодня вода мутная, большая рыба не возьмет наживу".
- Каких-либо иных условных фраз нет?
- В случае, если вы решите принять на себя руководство этими людьми,
назовите номер татуировки "братства" СС вашего шефа. Если она в сумме
будет в два раза меньше моей, они перейдут в ваше подчинение... Какой,
кстати, ваш номер?
- Дело в том, Райфель, что я никогда не состоял в СС. Никогда. Ясно?
Я всегда выполнял личные поручения партайляйтера Боле. А номер моей
членской карточки НСДАП запомните, может пригодиться: семьдесят две тысячи
триста двадцать два.
"Штирлиц не зря назвал мне номер своего партийного удостоверения. То,
что я сказал Райфелю на единицу больше, дела не изменит. Пусть ищет, если
все же решится отправить запрос. Да, они до сих пор раздавлены страхом
перед тем, кто стоит над ними; это хорошо - до поры; когда они наберут
силу, будет плохо; слепая устремленная масса, готовая на все, лишенная
права на вопрос, - штука страшная. На короткое время, понятно, потом
развалятся, слепота общества - гарантия его гибели, но могут успеть такое
натворить, что мир снова содрогнется...
...Через два дня Роумэн вернулся в Асунсьон, встретился со Штирлицем,
передал ему информацию, которую смог получить в Игуасу, Эльдорадо и
Монте-Карло, и сразу же вылетел в Лиссабон, понимая, что Грегори
просто-напросто не сможет дольше держать в с х о р о н е Ригельта и
Ланхера - слишком опасно.
РОУМЭН, КРИСТА, СПАРК (Лиссабон, декабрь сорок шестого)
__________________________________________________________________________
Пансионат "Пингвин" оказался небольшим красивым особняком в довольно
запущенном парке, на спуске к реке. Роумэн подъехал на автобусе к
центральной площади, затерялся в шумной толпе (близилось рождество,
магазины работали до девяти часов вечера, чтобы люди успели загодя
присмотреть подарки), дважды проверился в салоне готового платья и
лавочке, где торговали игрушками, но ни того парня, которого ему по памяти
нарисовал в Асунсьоне Штирлиц ("Он вас т о п ч е т, поверьте мне, но он не
знает, что за вами смотрит кто-то еще; я того, второго, определить не
смог, видимо, агент очень высокой квалификации"), ни кого-то еще,
холодноглазого, упершегося в спину с т о я ч и м и глазами, не было. "Или
я не заметил его, - сказал себе Роумэн. - И в самолете - я не зря поменял
рейс в Рио - тоже не было никого подозрительного; тем не менее надо взять
такси, посмотреть, нет ли кого сзади, поменять на другое, а потом, отдав
заранее деньги шоферу, перескочить на трамвай, - только после этого я
вправе идти к Кристе".
(Именно то, что он выпрыгнул из такси, отдав заранее деньги шоферу,
спасло его от "хвоста"; его вели с первой же минуты, как он прилетел в
Лиссабон. Джек Эр сообщил, что Роумэн приобрел билет со сменой рейса
человеку, который ждал его в аэропорту Асунсьона; сам он получил приказ
взять в наблюдение Штирлица; Роумэна же в Лиссабоне п о д х в а т и л а
частная детективная контора - наняло представительство ИТТ; объекта столь
высокой квалификации не чаяли встретить, особенно когда он выскочил на
ходу из вагона трамвая и скрылся в проходном дворе.)
Роумэн надел очки, которые заметно меняли его внешность (подсказал
Штирлиц), спрятал свои седые пряди, столь заметные каждому, кто встречал
его, под кепи, которое надвинул на лоб, и вошел в дверь пансионата, зажав
в руке - так, чтобы видел портье, - трубку-носогрейку: это легко
запоминается, пусть себе ищут человека с трубкой - на здоровье!
Он сразу же прошел на второй этаж; обычно портье не обращают внимания
на тех, кто идет смело и сосредоточенно; окликают, как правило, тех, кто
проявляет хоть тень нерешительности.
Около комнаты Кристы он остановился и заставил себя отдышаться:
сердце вдруг часто-часто замолотило. "Черт тебя подери, заячья лапа,
хватит же! Ну, стучи же, - сказал он себе, - стучи вашим условным стуком,
чего ты ждешь?" "А может, я подслушиваю?" - услыхал он в себе тот давешний
п о д л ю ч и й, чужой голос, что впервые, помимо его воли, заговорил еще
в Асунсьоне, когда он позвонил Спарку, а трубку в его номере сняла Криста.
Он удивился тому, что сначала решил откашляться, а уж потом стучать;
это привело его в бешенство, он положил ладонь на холодную, скользящую
эмаль цвета слоновой кости и выбил дробь: "тук-тук - здравствуй, друг!" -
так переговаривались узники в камерах нацистских тюрем.
Никто не ответил.
"Девочка спит, - подумал Роумэн, - уже почти неделю они где-то держат
этих паршивых наци: р а б о т а, которую совсем не просто делать бригаде
здоровых мужиков, а их здесь двое, Спарк и Криста, каково такое выдержать?
Конечно, она спит, бедненькая".
Он постучал еще раз.
Молчание.
Сердце замолотило еще чаще, в горле сразу появилась горечь, спазм,
голова закружилась: "В каком же номере живет Грегори, - подумал он, -
наверное, Криста у него, они ведь ждут меня, мы условились заранее, что я
уложусь, должен, не могу не уложиться в неделю после того, как - и если -
им удастся сделать то, что мы задумали; им удалось. Черт, в каком же
номере поселился Грегори? Я не знаю. Я попросил портье соединить меня с
"сеньором Сараком", подошла Криста. "Сеньора Спарка - он произнес фамилию
верно, - нет в двенадцатом номере, соединяю с сеньорой"".
Роумэн посмотрел на металлическую цифру, прикрепленную к двери:
"двенадцать". "Идиот, - сказал он себе, - ты же стучишься к нему, что с
тобой? Да, но ведь она сказала: "Я караулю тебя в его комнате". Надо идти
вниз, к портье, спрашивать, где живет сеньора. Это плохо. Все портье здесь
- осведомители тайной полиции, они обязаны сообщать обо всем, что
происходит в пансионате, о любой мелочи; фашизм особенно интересуют
подробности, так уж они устроены, чтобы подглядывать в замочную скважину,
рефлекс гончей".
Роумэн глянул на часы - четверть десятого. "Я могу постучать в
соседнюю дверь, еще не поздно, извинюсь".
В четырнадцатом номере (тринадцатого, как во всех дорогих
пансионатах, не было) никого не оказалось; в пятнадцатом ему ответил
низкий мужской голос:
- Не заперто.
Роумэн приоткрыл дверь - она тяжело, зловеще заскрипела ("Как хорошо
покрашена, эмаль прекрасна, а петли не смазаны, дикость!").
Маленький, щуплый человек лежал на высокой кровати; ноги его, обутые
в модные, остроносые, черно-белые лаковые туфли, лежали на атласном
покрывале кровати.
Увидав Роумэна, человек как-то стыдливо спустил ноги с атласа, потер
тонкими пальцами виски, потом досадливо махнул рукой, словно бы сердясь на
самого себя, и спросил:
- Что вам?
- Простите, здесь живет сеньора, - Роумэн с трудом подбирал
португальские слова (трудно объясняться на языке, который близок к тому,
который знаешь; совсем иное произношение: португальский чем-то похож на
русский, такой же резкий, утверждающий), говорил медленно, как-то
подобострастно улыбаясь. - Очень красивая, с веснушками...
- Спросите портье, я не слежу за соседями! - человек снова вскинул
ноги на покрывало и устало опустил маленькую голову на низкую, словно бы
расплющенную, подушку.
Роумэн прикрыл дверь, которая заскрипела еще пронзительнее. ..
- Сеньора живет рядом, - услыхал он чей-то шепот, знакомый, громкий;
ее, господи!
Он резко обернулся: Криста стояла в проеме двери номера, что был
напротив двенадцатого; она была в халатике, лицо бледное, усталое, но
такое в нем было счастье, так сияли ее глаза-озерца, так она тянулась к
Роумэну, хотя была внешне совершенно недвижна, что он даже зажмурился от
счастья, бросился к ней, обнял, вобрал ее в себя и замер, почувствовав
легкую, о с в о б о ж д а ю щ у ю усталость.
- Ну, Ригельт, спасибо вам, - сказал Роумэн, подчеркнуто не глядя на
заросшее седой щетиной лицо Лангера, - вы крепко меня выручили, без вашей
помощи я бы ни черта не сделал.
Грегори, натянув макинтош на голову, спал на колченогом диване с
выпирающими пружинами. Он уснул через десять минут после того, как Криста
привезла Роумэна; они тогда вышли из подвала во двор; ночь была
прохладная, чуть подморозило; звезды стыли в черной бездне неба; они вдруг
начинали мерцать и калиться изнутри; порой казалось, что некоторые, самые
яркие, вот-вот лопнут; потом снова наступало затишье, все успокаивалось, и
на земле из-за этого становилось еще тише.
Роумэн выслушал желтого, похудевшего Спарка; тот еле шевелил губами,
спал по два часа в сутки: караулил немцев. Когда Криста приносила еду,
кормил их с ложки; гадили они под себя, запах был страшный, въедливый.
- Судя по тому, что их не ищут, те записки - "Уехали по делам, скоро
вернемся, бизнес", - которые я заставил их написать в их подлючие оффисы,
подействовали. Полиция не включилась в дело, ей, видимо, ничего не
сообщали... А этого самого к о ж а н о г о Фрица, который жил здесь по
фальшивым португальским документам, похоронил Лангер, я его заставил.
Вполне квалифицированно волок тело в яму... Гад... Я сделал ему узлы на
ногах пошире, так, чтобы не упал, работал в условиях, приближенных к их
концлагерям, все время плакал, сука... Оказывается, этого самого Фрица
присудили к петле... Заочно... В Кракове...
- А ты привел приговор в исполнение... Не казни себя. Ты не мог
иначе, - сказал Роумэн.
- Конечно. Только я никак не могу отделаться от того ощущения,
понимаешь? Я до сих пор чувствую, как рукоять пистолета мягко входит в его
висок...
- Не ты это начал. Не мы это начали, - жестко сказала Криста. - Они
звери. Так с ними и надлежит обращаться.
- Львы - тоже звери, конопушка, - вздохнул Грегори. - Пошли вниз, они
могут подползти друг к другу, начнут еще зубами развязываться, они на все
готовы...
- Кто из них легче р а з в а л и в а е т с я? - спросил Роумэн,
проводив глазами Кристу, спустившуюся в подвал первой.
- Ригельт.
- Ты не чувствовал в них игры?
- Какой?
- Не знаю... Игры - и все тут... Они все ведут какую-то игру,
Грегори... Надо ж было придумать такое: за два часа напечатать объявления
об охоте в джунглях, развесить их там, где они бросаются в глаза,
просчитав, что Штирлиц не преминет прийти по этому адресу... Надо же иметь
такие мозги?! Они живут играми, понимаешь?
- Здесь игры не было, - убежденно ответил Грегори. - Но я должен
поспать. Потом я отвечу тебе, продумав все еще раз, сейчас у меня плохо
варит голова, прости.
- Я очень рад, - ответил Ригельт, подобострастно глядя на Роумэна, -
