- Это он дал вам указание расклеить объявления без согласования с
местным муниципалитетом?
Райфель усмехнулся:
- Что, возникли какие-то осложнения? Я бы узнал, у меня тут хорошие
связи.
- Если я задаю этот вопрос, значит, у меня есть к тому определенные
основания.
- Значит, тем более необходима осторожность. Давайте-ка я сожгу этот
листок.
"Не может быть, чтобы Спарк не сделал нотариальных копий, - подумал
Роумэн. - Хотя вряд ли такое возможно в Португалии, фашизм, все нотариусы
на крючке, текст - при всей его деловитости - тем не менее хранит в себе
нечто непривычное, значит, лучше - от греха - поставить в известность
тайную полицию. Но Спарк мог и обязан был сделать фото; в конечном счете
графологическую экспертизу можно работать и по негативу".
- Валяйте, - Роумэн протянул Райфелю конверт, - если вам так будет
спокойней.
- Нам, - поправил его Райфель. - Обоим.
Сунув конверт в карман, он отправился в туалет, там прочитал текст
еще раз - в высшей мере внимательно. "Точки поставлены, запятые на месте,
значит, все в порядке. Случись какой провал в цепи, Ланхер был бы обязан
пропустить хоть одну из точек. Предпоследняя точка, правда, очень легкая,
одно касание, но, тем не менее, это явная точка, и чернила те же. Странно,
почему я должен писать отчет? Такого еще не было, - подумал Райфель
(штурмбанфюрер СС Гуго Лаурих, рожден в Линце, до аншлюса Австрии работал
в "пятерке" Эйхмана с правом выхода на руководителя подполья НСДАП доктора
Кальтенбруннера). - Я могу изложить этому Ниче на словах то, что его
интересует, но зачем писать? Неужели снова начинается канцелярская мука?
Разве мыслимо? Не может быть, чтобы мы уже так окрепли; архив - это риск;
впрочем, фюрер организовал архив партии, когда мы были еще в подполье, ибо
он верил. Посмотрим, как пойдет беседа, но что-то я не хочу ничего писать,
не знаю почему, но к себе все же стоит прислушиваться".
Он вернулся; на столе стояли два высоких стакана со скотчем; лед уже
растаял, жарища декабрьская, под сорок, вот-вот рождество, будут посыпать
пальмы ватой, снега здесь никогда в жизни не видели. Зимой, в июле,
температура падает до тридцати, это здесь называют холодом, температура
воды всего двадцать четыре градуса, кто ж в такой ледяной купается?!
- Все в порядке, - сказал Райфель. - Теперь можно спокойно
разговаривать.
- И раньше можно было спокойно этим заниматься, - усмехнулся Роумэн.
- Пейте виски, пока оно не закипело.
"А если рискнуть и связаться с Лиссабоном, - подумал Райфель. -
Что-то мне не очень нравится эта просьба Ланхера: почему я должен писать
то, что храню в голове? Но я не имею права к нему звонить, это нарушение
конспирации, только связник может осуществлять контакт; положение не из
приятных; посмотрим, как этот Ниче - впрочем, какой он к черту Ниче,
псевдоним, ясно, - станет вести разговор, надо постараться его
о т к р ы т ь".
- Это местное виски? - спросил Райфель.
- Нет. Я попросил шотландское.
- Так и дадут! Конечно, это здешнее пойло, - Райфель понюхал стакан,
- сразу можно отличить.
- Какая разница? И то, и другое - дерьмо. Если бы мы пили с вами в
Шотландии, в деревенском доме - одно дело, а так... В какое время вам
позвонил Риг... Киккель?
Райфель усмехнулся:
- Можете не поправляться, настоящая фамилия Киккеля мне знакома, как
и вам...
- Разве вы тоже из Линца?
- Да. Кто вам сказал?
- Я прочитал объявление в газете, - усмехнулся Роумэн. - Воскресный
выпуск аргентинской "Кларин": что, мол, в Игуасу проживает штурмбанфюрер
СС Лаурих, работающий ныне под фамилией Райфель, а к нему на связь едет
член заграничной организации НСДАП Пол Ниче, он же Пауль Найджер,
наделенный функциями инспектора, - по согласованию с ц е н т р о м.
Райфель расслабился - впервые за время всего разговора:
- Если вы знаете мою настоящую фамилию, мне легче разговаривать.
Согласитесь, просьба нашего с вами общего друга написать сообщение о
проделанной работе выглядит несколько странно.
- Каждый уровень к делу конспирации относится по-своему, - ответил
Роумэн, посмотрев на портье; тот медленно выплыл из-за своего бюро и
отправился к бару наливать новую порцию скотча. - Вы обязаны бояться слова
написанного, а мне, увы, с ним только и приходится иметь дело... Так вот,
о Штирлице, Ригельте и Шиббле. Центр интересует это дело. Расскажите мне
подробно, желательно по часам: когда позвонил Ригельт из Рио, ч т о он
произнес, почувствовали ли вы в его голосе волнение? Панику?
Растерянность?
- Волнения не было... Особого волнения, так будет точнее...
Портье поставил два стакана, сказав при этом обязательное "сеньорес".
"В Испании бы непременно сказали "кабальерос", - подумал Роумэн, -
врожденное преклонение перед всадником. Действительно, на английский это
слово переводится как "всадник" или "наездник"; смешно, если бы в
Нью-Йорке в кафе мне говорили, передавая тарелку с сандвичем, не "мистер",
а "всадник"! Сюжет для юмористического скетча".
- Принесите мне пива, - сказал Райфель, не глядя на портье, - только
холодного.
- Да, сеньор.
Проводив взглядом его сутулую спину ("Странно, такой молодой
парень!"), раздраженно заметил:
- Обязательно принесет теплое. Они слышат только себя или же оратора
на площади, все остальное проходит мимо них.
Роумэн посмотрел на часы; Райфель понял его:
- Нет, я бы не сказал, господин Ниче, что Киккель был особенно
взволнован. Он просто очень настаивающе сказал, чтобы я немедленно, прямо
сейчас, напечатал объявления о возможности уйти в сельву на охоту - с
запоминающимся адресом - и развесил их в самых броских местах аэропорта.
- В связи с чем?
- Он не объяснил... - Райфель испытующе взглянул на Роумэна. - Да и
потом это не по правилам...
- А звонить по телефону, по международному телефону, это по правилам?
- голос Роумэна сделался металлическим. - У нас нет к вам никаких
претензий, вы поступили верно, речь идет о том, что Ригельт завалил
операцию, вот о чем идет речь...
- Неправда, господин Ниче. Мы передали информацию о том пансионате,
где остановился объект наблюдения...
- Да?! В какое время?
- Как только Шиббл вернулся из Асунсьона.
- Вы получили подтверждение, что информация верная?
- Я и не должен был ее получать.
- А Ригельт должен! А тот мальчишка-индеец, которого он отправил за
Штирлицем, перепродался! За гроши! И сказал Штирлицу, что "инглез" поручил
ему смотреть за "сеньором", пока тот покупал себе костюм, брился, снимал
комнату в другом пансионате и посещал здание почты! И после этого Штирлиц
у ш е л! Мы не знаем, где он. Ясно вам, отчего от вас требуют письменного
отчета?! Вы звонили по цепи? Или, надеюсь, поступили не как Ригельт, а по
правилам?
- Я не могу отвечать за него... Он жил в "Александере"...
- Сделаете так, чтобы получить все его счета в отеле. Они должны
хранить его счета. Принесете мне квитанции за оплату телефонных
переговоров, там должны быть номера, по которым он звонил. Сделаете копию,
оставьте ее себе, ясно?
- Да... Но где мне ее хранить? Я стараюсь соблюдать полнейшую
легальность.
- Меня совершенно не интересует, где вы будете хранить копию.
Закопайте в вашем складе. Спрячьте в сортире, мне все равно. Но если мой
самолет грохнется в океан и я не пришлю вам открытки с видом Лиссабона,
отправьте копию Ланхеру... Вместе с другими документами вашей фирмы...
Соберите ворох бумаг, это не вызывает подозрений на почтовой таможне...
- Вызывает. Здесь все вызывает подозрение.
- Но ведь у вас есть контакты на границе?
- Да.
- Значит, отправите телеграммы в тот день и час, чтобы номера
телефонов, по которым звонил Ригельт, - если он все же звонил -
соответствовали датам отправки корреспонденции. Не мне вас учить азам
ремесла.
- Хорошо.
- А что вы такой натянутый, Райфель? - Роумэн откинулся, полагая, что
обопрется о спинку стула, и чуть не упал, забыв, что сидит на пне красного
дерева. "Идиоты, за такой материал получили бы десять удобных кресел из
сосны или пальмы, что за неповоротливость?! Совсем растеклись под солнцем,
пошевелиться не хотят!".
- Я совершенно не натянутый, господин Ниче... Отнюдь... Просто все
это несколько неожиданно...
"Я иду ощупью в полнейшей темноте, - подумал Роумэн. - Я могу
провалиться в и х яму каждую секунду. Они умеют конспирировать, как никто
другой. Пока что я, вроде бы, не сделал рокового шага, но я иду по краю
обрыва, и первый же его конкретный вопрос будет сигналом тревоги, не
пропустить бы".
- Если бы научились загодя планировать провалы, их бы не было. Увы,
как правило, планируют победы, а не поражения, Райфель. Вы сможете
выполнить мое поручение, скажем, к пяти часам?
- Постараюсь.
Роумэн понял, что именно сейчас настал тот момент, когда вспыхнул
сигнал тревоги: "Этот эсэсовец не имеет права говорить "постараюсь"
посланцу из их вонючего центра, это не по их правилам, он п р о б у е т
меня. Или же я так и не понял в них ни черта".
Роумэн недоуменно обсмотрел собеседника, неторопливо поднялся, достал
из кармана две долларовые монетки, бросил их на стол и, не попрощавшись,
пошел к выходу.
Райфель догнал его возле двери, тронул за локоть:
- Господин Ниче, постарайтесь понять меня.
- Пусть этим занимается ваша жена, Райфель. У меня другие задачи.
Если вы намерены покрывать Ригельта - так и скажите, а финтить со мной не
надо, у меня мало времени и достаточно много дел, о которых я обязан
отчитаться. И я отчитаюсь, уверяю вас. Я не умею подводить тех, кто отдает
мне приказ и платит деньги.
- Господин Ниче, вы, как и я, понимаете, что писать отчет о работе и
передавать его незнакомому человеку... Такого еще не было...
- А просьбы, вроде той, с которой к вам обратился Ригельт, случались
и раньше?
- Нет, это было впервые, меня это тоже удивило, не скрою.
- Что из себя представляет Шиббл?
- Лондонский уголовник. Мы к нему обращаемся в редких случаях.
- Кто к нему обращался, кроме вас?
- Я думаю, Фройбах.
- Псевдонимы?
- Я знаю только один: Шнайдель.
- От кого он получил санкцию на обращение к ч у ж о м у?
- Речь шла о переправке Зибера...
- Я спрашиваю, кто дал ему санкцию?
- Мне казалось, что он получ...
- Казалось? Или убеждены?
- Я не располагаю фактами.
- Он обсуждал с вами этот вопрос?
- Нет.
- Так и напишите: "Со мной вопрос о переправке Зибера не обсуждался,
санкции получено не было, Фройбах обратился к Шибблу по собственной
инициативе". Ясно?
- Да. Я понимаю.
- Понимает теоретик от математики! Я спросил: "Ясно"?
- Да, мне ясно.
- Нам в Европе приходится работать в условиях разрухи и террора.
Германия лежит в руинах. Голод. Мы вынуждены скрываться и каждую минуту
быть готовыми к выстрелу в спину! А вы здесь, видите ли, решили, что
ц е н т р далеко, и начали делать, что душе угодно, да?!
- Мне было приказано легализоваться и наладить бизнес. Я выполнил это
задание. Придет другое - выполню и то.
- Приведете с собой Фройбаха... Ко мне, вечером...
- Да, но ведь он в Монте-Карло...
- По мне хоть в Париже. Сколько туда километров? Сто? Меньше?
Достаньте машину и привезите его к восьми часам.
- Я не успею к восьми, его лодочная станция закрывается только в
семь... Мы сможем приехать к девяти.
- Кто в Эльдорадо мог знать о звонке Ригельта? И вообще о Штирлице?
